Здесь, конечно, поражало все, начиная с двери. Дуб, не иначе. Скромная латунная табличка с надписью «проф. Шишкин Н. Е.». Прямо как предупреждение: ты уверен, что пришел куда надо?
Позвонил. Хорошая звукоизоляция, не слышно ничего. Я на секунду даже засомневался: может, не работает? Но пока я стоял с поднятой рукой, думая, нажать ли кнопку повторно, щелкнул замок, дверь совершенно беззвучно открылась, и меня встретила дочь профессора, Елизавета Николаевна, одетая в приталенное синее платье, излучавшее флюиды капиталистического происхождения.
– Давай подержу. – Она забрала у меня принесенные дары, пока я снимал пиджак и разувался.
Что сказать, годная прихожая. Не очень крупная, десяток внезапно понаехавших родственников не разместить, но просторная. Ответвление слева ведет на кухню, справа две двери в комнаты, слева – еще одна, а на горизонте обнаруживаются двери сортира с ванной и еще один поворот налево.
Умеет наше государство ценить свои научные кадры, особенно те, которые обслуживают руководящие организмы высшего ранга: не дай бог хирург не выспался в коммуналке и рука дрогнет. Паркет, двери, лепнина на потолке. Чтоб я так жил! Удивительно, что меня не только пригласили к этим ребятам, которые чуток равнее других, но и на порог пустили. Кому я тут пыль в глаза пытаюсь пустить швейцарскими часами и тортиком из «Праги»?
Успокоился я быстро. Роскоши я насмотрелся вдоволь. Да меня убили в частном доме с лифтом, в котором будка охранника круче этой квартиры! Улыбнулся Шишкиной, которая какая-то нервная была. Видимо, родители ей мозг на мой счет повыносили здорово.
– Я понял, Елизавета, зачем вы меня позвали. – И добавил, когда она вопрошающе широко открыла глаза: – Хотите в рабство захватить, чтобы я вам паркет натирал.
Эта шутка не сильно развеселила девушку. Пришлось вспомнить анекдот из будущего:
– Два друга, хирург и анестезиолог, проработали в одной операционной двадцать лет вместе. И вдруг хирург умирает. Прямо на пересменке в больнице. Анестезиолог его оплакивает, хоронит. После чего во сне к нему является друг и говорит: «Привет! У меня две новости. Хорошая и плохая. Начну с хорошей. Я попал в рай! Тут тоже операции проводят – черти грешников лечиться присылают. Начальников нет, историй болезни нет, планов по койкодням тоже нет».
Лиза начала неуверенно улыбаться. Ага, сдвинулся лед!
– «Ну а плохая какая?» – спрашивает анестезиолог. «Я тут график на неделю смотрел. Пятнадцатого мы с тобой опять дежурим».
Подруга сначала улыбнулась. Потом до нее дошло, она звонко засмеялась.
А вот и мама. Интересно, она наблюдала в щелочку, когда я буду готов, или это уже инстинкт такой выработался? Что сказать? Видная женщина, со сложной прической. Я пригляделся – дочки все в нее. Только если младшая сестренка Лизы еще не сформировалась, а старшая блистает молодостью, то здесь у нас вариант укоренившийся и достигший величия. Глядя на таких дам, иногда даже возникают сомнения, работает ли у них пищеварительный тракт тем же образом, что и у остального человечества.
– Андрей, познакомься, это моя мама, Анна Игнатьевна, – сказала у меня за спиной Лиза.
Мне показалось или у моей подруги в голосе писк прорезался?
– Здравствуйте, – молвила хозяйка и протянула мне руку.
Смутить меня решила? Ну-ну. Я согнул позвоночник на нужный угол и изобразил чмоканье воздуха над рукой. Обучены, знаем.
– Рад знакомству. – Я разве только ножкой не шаркнул. Шишкина тут же, как по сигналу, сунула мне в руку букет. – Это вам.
Анна Игнатьевна явила милость и цветы приняла. Впрочем, выражение лица у нее при этом было, будто я потырил в анатомичке кусок мертвеца и принес ей. Не впечатлилась, короче. Фигня, не страшно.
В мою руку легла бечевка, которой была перевязана коробка с тортом. Я начал движение, чтобы вручить кулинарное изделие, но меня опередили:
– Спасибо, Андрей. Лиза, отнеси на кухню, пожалуйста. И цветы в вазу поставь.
Я хренею, дорогая редакция. Да тут снобизма на десяток нуворишей из моего времени хватит. Интересно, ей раньше чем с пятого раза зачет хоть кто-нибудь сдать может? Посмотрим на папу. Если и он из этой же породы, то девочку мне просто жалко. Или спектакль для меня, наглого провинциала? Надеется, что я испугаюсь и убегу? А если поймут, что это не прокатит, подкупить попробуют? Или угрожать будут? Но пообедать ведь дадут? Не сразу выгонят?
Я секунду постоял, наблюдая, как Анна Игнатьевна двигается по главному фарватеру прихожей, и двинулся за ней. Отдельного приглашения, наверное, для меня не припасли. Путь наш завершился в столовой. Скорее всего, так можно назвать эту комнату. Посередине – круглый стол, накрахмаленная скатерть, приборы… Рупь за сто – серебро. Ну и фарфор с хрусталем, наше все в это время. Почему-то подумал: завались сейчас это великолепие, вот грохоту будет.
Я, не дожидаясь приглашения, сел у стены. Хорошие стулья, прямо вот веет качеством от них. Точно не в мебельном на углу куплены. Сидишь и потихонечку начинаешь чувствовать себя человеком. Но демонстрировать фронду было некому: хозяйка исчезла быстро.
Пришла Лиза, поставила какую-то снедь на стол, улыбнулась подбадривающе. А вот раньше рассказать, что мама тут самая главная и взглядом способна замораживать кубометр воды в секунду, нельзя было? Хотя что это меняет?
Поскучал минут пять, не больше. Надоело, встал, начал рассматривать картины на стенах. Я сам не специалист, конечно, меня все эти «измы» трогают мало. Ну картина, и что?
– Интересуетесь?
Мужской голос за спиной. Вполне доброжелательный. Отыгрывает доброго полицейского? Или на самом деле нормальный? С виду ничего страшного. Простое лицо, прическа аккуратная, волосок к волоску. Виски седеть начали. Нос совершенно не аристократический, рабоче-крестьянский, картошкой. А вот взгляд пристальный, не совсем гармонирует с открытой улыбкой. Ну, простые ребята в ЦКБ карьеру не делают. Так что радушие может быть напускным.
– Не очень, – признался я Николаю Евгеньевичу. Имя я знал. А других мужиков вроде не намечалось. – Вот это на Кустодиева похоже, – показал на толстомордую купчиху возле самовара. – А он это или нет, не знаю.
– Копия, – признался Лизин папа. – Очень хорошая, но все равно не оригинал. Поэтому и подписи художника нет. Здесь, – он показал на стены, – все копии. Саврасов, Айвазовский, Кустодиев, Анненков. Но у меня в кабинете, – заговорщическим тоном признался он, – есть эскиз Фалька. Оригинал.
Фамилию я слышал, но кто, чего и зачем – ни в зуб ногой. Я изобразил, как мог, восхищение коллекционерским успехом хозяина. Собиратели, они… немного не от мира сего, когда дело касается предмета их страсти. Им кажется, что любой встречный способен оценить прелесть какой-то марки, картины или монетки. То, что для подавляющего большинства населения клочок бумаги с плохой картинкой, раскрашенный вручную кусок холстины или негодная монетка никакой ценности не имеют, они понять не могут. Еще и деньги за это платят несусветные.
Пришли мама с дочкой, начался обед. Куда дели младшую, я не спрашивал. Как-то не догадался. Может, опять на секции. Или на кружке. Или еще где-нибудь. Меня сразу взяли в оборот с двух сторон, допрос вели со всем тщанием. И ведь не сошлешься на пятьдесят первую статью Конституции. Да и нет, наверное, такого в местном основном законе, что можно не свидетельствовать против себя и близких. Пришлось рассказывать. Или придумывать. До успеваемости в третьем классе не дошли, но это просто по чистой случайности.
Впрочем, метать в себя салаты и холодные закуски из дефицитных продуктов я не забывал. И мясо оценил. Поинтересовался, кто готовил, отдал должное кулинарным талантам хозяйки. Это Анна Игнатьевна, все она, золотые руки. Если что, то я только процитировал ее мужа. Ну, ему лучше знать. На вино я особо не налегал, бокал красного тянул по глоточку. Впрочем, остальные тоже цедили понемногу, не спеша.
Перед десертом я удостоился приглашения посмотреть на тот самый эскиз. А мне что, пойду, гляну. Кабинет у папы интересный, конечно. Книги в солидных переплетах, на столе – пресс-папье в виде довольно натуралистично изготовленного сердца. Тот самый предмет искусства я даже и не вспомню, пейзаж какой-то. А вот фотографии на стенах впечатлили. На главном месте висела композиция «Мы с дружбаном пьем чай и травим анекдоты». По крайней мере академик Чазов гоготал с чашкой в руках вполне искренне.
– Это у Евгения Ивановича на даче, – объяснил Шишкин-старший, заметив мой взгляд.
Ну, и провел микроэкскурсию по остальным персоналиям. Амосов, Петровский, Бураковский, даже Бакулев и тот отметился. И со всеми рядом стоял, сидел и разве только не лежал хозяин кабинета. Фото на отдыхе и на рабочем месте, в группе и мелкими компаниями. Короче, я проникся. Фигура этот товарищ Шишкин, и совсем не мелкая. Что вверх не полез, так это только ум его показывает. Там, наверху, не очень уютно бывает. Приходится иной раз тыл свой подставлять, и не всегда по собственной вине. А уж с каким количеством сволочей в десны целоваться надо, трудно представить даже. А так – квартиру в хорошем месте дали, работа в престижной больнице. Пациенты, конечно, сложные, но и к такому привыкнуть можно.
Посидели, послушал пару баек про старых докторов, тех самых зубров типа Бакулева, поулыбался вежливо. Ну и пошли назад в столовую, к десерту.
Вроде все шло хорошо, я ни одного промаха со своей стороны заметить не мог. Даже мама начала разговаривать чуть теплее. Не как с тараканом, а как с бродячим котом, наверное. Скорее всего, сочли неопасным. Типа, ладно, студент, живи, обхаживай нашу дочь, но на большее не рассчитывай.
С чего разговор соскользнул на тему Джуны, я уже и не помню. Кто-то что-то сказал – и вот уже радикально изменившаяся Анна Игнатьевна с придыханием рассказывает, какая эта Джуна молодец и какие у нее уникальные силы, которыми она излечивает почти все, чем люди могут только болеть. И это во врачебной семье!