– Сима, – сказал я, – пожалуйста, запомни: у нас ничего не в порядке. Ты – очень хорошая девушка и мне с тобой было очень хорошо, но…
Да, прав был Тирион Ланнистер, не надо слушать то, что произносят до слова «но». Наверняка Сима расскажет об этом писателю Мартину. Потому что, судя по копящейся в ее глазах жидкости, она слушать начала только теперь. Я быстро достал носовой платок и вручил ей.
– Тушь, Сима. Маленький кусочек, попавший в глаз, вызовет неконтролируемое слезоотделение. Платок чистый. Вытирай слезы и иди на свое место. Потому что к нам идет Давид.
Теперь мне стала понятна странная «любовь» товарища Лебензона к моей скромной персоне. Защита семейных ценностей – наше все. И ладно. Будет возбухать – уволюсь. Не очень-то и хотелось. Портить мне жизнь на подстанции, несмотря на его должность, у него рычагов не особо много. Будет контролировать время прихода и ухода? Флаг ему в руки. Пытаться поймать меня на пьянстве? Шансы нулевые. То же самое и со звонками родственникам с целью собрать компромат о грубости, вымогании денег и даже порче имущества. Ха-ха три раза. А заставить диспетчеров посылать меня на какие-нибудь гадкие вызовы вне очереди он не имеет права. И диспетчера его в этом не поддержат. Даже если им будет жаль несчастную Симу до глубины души. Ну и, в конце концов, я – студент.
Деньги население медикам, конечно, дает. Рубли, трешки, реже – пятерки. Случается это не на каждом вызове и иной раз даже не каждое дежурство. Дают – бери, ничего зазорного я в этом не вижу. Выпрашивать подачки или намекать, что есть специальный препарат, который украли прямо из-под подушки у Брежнева и ты готов уступить его за смешные денежки, – я таким не занимаюсь. Мне неинтересно. Так что дядя Лева может названивать по следам наших выступлений хоть до китайской пасхи.
Вот Елену жалко. Если она будет моим постоянным врачом, то достанется и ей. Лучше уж скажу сразу, если что, пусть просит другого фельдшера.
– Видел?
Рядом плюхнулся Дава, кивнул в сторону высокого плечистого парня с глазами навыкат и коротким ежиком волос. Одет модно, даже шейный шелковый платок повязан. За карман рубашки зацеплены черные очки. И это в сентябре, когда солнце светит уже совсем условно. Белый халат явно не в «Медтехнике» куплен. Что-то заграничное, наверное. Или местное, но для больших людей.
– Видел, – покивал я, ничего не понимая.
– Приперся – и ноль внимания!
– Я уже понял. Ноль внимания на нас. А в чем, собственно, дело?
– Это же Барин!
– Да ты что… – Я огорченно всплеснул руками.
– Ой, все время забываю про твою амнезию. – Ашхацава тихо проговорил мне на ухо: – Это с ним ты ходил играть в покер к каким-то мажорам. И те проигрались в пух и прах.
Ага, вот оно как… Я еще раз оглядел Барина, спокойно беседующего с прихлебателями – двумя мелкими парнями в плохеньких старомодных костюмах. Те угодливо посмеивались, поглядывали в мою сторону.
– А почему его Барином кличут?
– Так фамилия соответствующая, Баринов. Слушай, Андрюх, ты говорил, что мажоры тебе три сотни задолжали после игры! Расписку дали.
Немалые деньги! Но ничего такого в вещах Панова я не нашел. Спрятал? Ладно, пока морду кирпичом, разберемся.
Я увидел, что в аудиторию вернулся лектор, достал конспект. Неужели опять все по новой?! Учеба, экзамены… Шариковая ручка в моей руке жалобно треснула.
А лектор бубнил и бубнил. Про язву желудка. Он такой старомодный или термин «язвенная болезнь» еще не в ходу? Вот он закончил про патогенез… Стоп, что-то не то. Я про такую байду и сам могу много рассказать. Полноценную лекцию, после подготовки, конечно, но смогу. Потому что когда жена заведует кафедрой и тренируется в изложении материала на тебе любимом, то ты хоть книжки читай в это время, хоть носом клюй, а в голове информация останется все равно. Двадцать семь тем Катерина Владимировна готова была прочитать на выбор и без бумажки. Эх, Катя, Катя… Похоронила, небось, мою тушку уже. Вот же… На хрена только вспоминал? Мне сейчас впору самому слезы платочком промокать. Или вторую ручку ломать.
Короче, я помню про язвенную болезнь много. Не то что фармакокинетику блокатора протонной помпы от и до изложу, но ведь это… и не… главное! Есть! Вспомнил! Уоррен открыл бактерию в прошлом году, но выделить и вырастить на пару с Маршаллом они смогут только… через год! В восемьдесят первом. Вся соль в питательных средах! Нобелевская премия две тыщи пятого года! Интересно, а фрак надо специально для церемонии шить?
Я еле досидел до конца лекции. Хрен с ним, с Барином, с мажорами… Тут просто клад под ногами! Пока препод вещал всякую древнюю пургу про лечение и прочую фигню, я записывал себе все, что мог вспомнить про это дело. Вся соль в средах! Я вот прямо точно не помню, но направление известно! Да хрен с ним, найдем хорошего гипнотизера, выудим из мозгов что надо. Скорее бы конец лекции!
– Как препода зовут? – спросил я Ашхацаву, когда лектор начал складывать свои бумаги в папочку.
– Ростислав Станиславович, не перепутай, – тщательно выговорил абхаз.
Я схватил свой чемоданчик и побежал к выходу из аудитории. Наперерез мне двинулась Лиза. Ого, какую скорость она развила! Но я успеваю!
– Панов! – крикнула она, когда поняла, что меня не догнать.
– Потом, Лиза, все потом! Некогда! – И я припустил за скрывающимся в переходе лектором.
А он, видать, тоже куда-то торопился. Дистанция между нами сокращалась, но очень уж понемногу. А кричать ему вслед как-то не комильфо. Так, куда это он? А-а-а-а, а я думал… В сортир человек спешил. Понятное дело, скорости это придает лучше любого допинга.
Я скромно дождался в стороне, когда препод выйдет, зажав папочку под мышкой и вытирая руки носовым платком. Ну вот, рассовал все по местам, можно и побеспокоить.
– Ростислав Станиславович, разрешите вас на секунду?
Он остановился, посмотрел на меня с легким удивлением и столь же малозаметным раздражением.
– Вы что-то хотели спросить?
– Панов, пятый курс лечфака. Извините, а у вас нет контактов профессора Морозова? Игоря Александровича. Мне для научной работы надо задать несколько вопросов по теме одной его статьи.
Беспроигрышный вариант. Многие студенты пишут научные работы. В отсутствие интернета информацию можно накопать только в библиотеке. А если есть возможность, то просто подойти и спросить у нужного человека. Если это не что-то сверхсекретное, то сведения легко получить.
– Морозов… Морозов… – потер лоб препод. – Надо на кафедре посмотреть. Вам срочно?
– Хотелось бы побыстрее, а то колхоз, знаете ли…
Никакой картошки у меня не предвиделось, но Ростислав Станиславович этого не знал.
– Ну пойдемте со мной.
Нашелся телефончик. Препод даже предлагал с кафедрального аппарата позвонить, но я отказался. Изобразил скромнягу. У меня вон двушка в кармане есть, из автомата звякну.
Иду по коридору, никого не трогаю. Настроение отличное. Helicobacter pylori – это такая ракета, которая может закинуть меня в медицинский космос! И, что немаловажно, есть специалист, и ему эта проблема не чужда. Потому что ученые – люди не очень свободные. Есть тематика, в рамках которой надо проводить исследования. А прибежать, крикнуть «Эврика!» и заниматься гениальным озарением – так не работает. Финансирования не дадут, не говоря уж о всяких прочих проблемах.
– Здравствуйте, Панов!
Знакомый голос какой-то. Молодой, приятный, ласкает ухо. Развернулся. О, старая подруга! Лейтенант Видных. Одета в форму, мой взгляд опустился вниз. М-да… Юбка ниже колен – это моветон. В будущем следачки начнут позволять себе больше. Ушивать под фигуру форму, ходить на каблуках…
– Здравствуйте, Анна Петровна. Какими судьбами? Всех злодеев поймали?
– Нет, несколько еще бродит на свободе, – улыбнулась дознавательница. – Вот, приходила на военную кафедру. Для очистки совести, конечно. Там у вас списано все давно, так что если и было где-то, выяснить не удастся.
Ей, наверное, не с кем поговорить. Иначе зачем она бы сейчас стояла и рассказывала о своей работе такие подробности? Или надеется на мартини? Вроде его я ей обещал. Но поезд ушел. Не до соблазнения молоденьких милиционерш сейчас. Хотя… Кофе выпить с ней можно. Телефончик взять. Мало ли, вдруг пригодится.
– Хотите анекдот про милиционеров, товарищ лейтенант?
Насмешил – победил. Безотказное правило в общении со слабым полом.
– Не пошлый хоть?
– Нет, но мне нравится ход ваших мыслей.
– Ну рассказывайте свой анекдот, – хохотнув, согласилась Видных.
– Для повышения качества работы с населением всем постовым милиционерам раздали часы. Электронные. Но после того как посыпались жалобы, что те часто отвечают в стиле «двенадцать разделить на тридцать семь», поменяли на механику. Проводят инструктаж с экзаменом, все как положено. Преподаватель объясняет принцип определения времени: «Когда большая стрелка на двенадцать – это ноль минут. А если на шесть – тридцать. Маленькая стрелка показывает, сколько часов». Все сдали зачет. Подходит гражданин к постовому, спрашивает, который час. Тот: «Три часа, а скока минут – ишшо неизвестно».
А она красиво смеется. Не жеманничает, не кривляется. Хороший, искренний смех.
Анна Петровна осторожно промокнула платочком слезинку в уголке глаза и махнула рукой:
– Надо же, не слышала. Ишшо… – И она снова захохотала.
Где-то на краю поля зрения я заметил Баринова. Он прошел, остановился. Наверное, увидел нас. Нехорошо он как-то посмотрел. Злость, испуг и недоумение. По крайней мере так мне показалось. Что-то с тобой, паренек, нечисто. Где-то насчет Панова накосячил, и сильно. У кого там был лозунг «Не забудем, не простим»? Не помню уже. Но теперь он и мой, наверное.
Кофе дознавательница пить не захотела, сославшись на занятость. А телефончик дала. Рабочий и домашний. Вернее, ментовской общаги на Каширском шоссе, дом восемь, корпус два. Знаю я этот дом. Когда в сентябре девяносто девятого взорвали дом шесть, корпус три, чуть не вся московская скорая ездила на то, что осталось. Спасатели, разбо