Как кто-то писал, недостаток мастерства с лихвой покрывался энтузиазмом и выкрученными на полный звук усилителями. Хоть что-то представлял собой солист, блондинистый парень, временами помогающий себе игрой на баяне. Да и то типа «на безрыбье и рак».
Стайка поклонниц, советский аналог западных группиз, стоявших у самой сцены, порой начинала выражать моральную поддержку, скандируя имена музыкантов. И если Паша с Геной реакции не вызывали, то на Гарик охотно откликался солист, широко улыбаясь и начиная активнее двигаться вокруг микрофонной стойки. Гля, а точно, чуб удлинить, усики сузить и добавить на лицо употребленные кубометры бухла, так точно Сукачев. Так вот ты какой, будущий рок-звездун!
Как ни странно, кроме духоты и толкотни на концерте никаких неприятностей не было. Мне чуть скучно под конец стало разве что. Так и более именитые исполнители иной раз такой тоски нагонят, хоть вешайся. На диске все замечательно, а на живом выступлении – полторы песни и до-о-о-олгий рассказ о том, как у их барабанщика дома собачка болеет и что они по телевизору недавно видели. А у этих ребят нет еще песен хитовых, играют, даже если разобрать за грохотом, в стиле «где-то я уже такое слышал не раз», и тематика унылая. Чуть подрастут, поймут, наверное, что не всем интересно слушать, как она не пришла, уроки не выучил, а родаки, сволочи, мопед не купили.
Все это я излагал Давиду по дороге к метро. Может, чуть громче среднего уровня по окрестностям, но барабанные перепонки еще в норму не пришли, так что можно было и простить. Но вот поклонники кого-то из отечественных деятелей, не то «Машины времени», не то Борис Борисыча, о которых я только что отозвался как об образце редкого даже для наших краев занудства и мастерства жевать одно и то же по сто лет подряд, почему-то решили, что оскорбление нанесено именно им.
Напали подло, со спины. Толкнули, и я полетел вперед на несколько шагов, едва удержавшись на ногах. Давиду прилетело не прицельно, его всего лишь развернуло, но он быстро преодолел разделявшее нас расстояние, и уже через пару секунд мы стояли лицом к лицу с нападавшими. Семеро явных пэтэушников с печатью отсутствия интеллекта на лице и с очевидным намерением просто тупо избить нас.
– Ты чо там на «Машину» гнал, урод? – поинтересовался симпатяга с сальными волосами и густо усеянным угревой сыпью лицом.
Понятно, что бить нас будут вне зависимости от ответа, даже если Кутиков – мой родной брат. Или Давид – замаскированный Петя Подгородецкий. Представив Ашхацаву толстым семитом в очках, я начал сначала тихо, а потом все громче смеяться. Наверное, такая реакция оказалась слишком непонятной для предводителя школоты, и он уже не так уверенно переспросил:
– Чо?
Еще секунду я думал, что лучше: позволить противнику позорно нас догонять или все же попытаться на практике проверить правдивость постановщиков фильмов про карате, но тут один из менее прыщавых адъютантов главного гопника выпалил:
– Атас, пацаны, менты!
Где он высмотрел наряд, я не знаю. Но поклонники Макарандреича исчезли из виду быстро. Интересно, это он был на концерте? А мы с Давидом развернулись и пошли к метро с гордо поднятыми головами.
Нет, в следующий раз лучше про Шопенгауэра рассуждать. Вот найду книгу, прочитаю – и сразу начну. А то за всю жизнь только и сподобился научиться правильно произносить его фамилию и узнать, что книга «Мир как воля и представление» в двух томах, да и то в последнем я не уверен.
Глава 15
– Свободные бригады! Ответьте диспетчеру!
Ничего хорошего такой вопль в эфире не значит. Диспетчера пытаются передать срочный вызов, хоть и не по профилю, лишь бы кому.
– Седьмая, – буркнул я в рацию.
Харченко озабоченно покосился на меня, обернулся назад в салон. Там, сидя в кресле, дремала Томилина, которая за смену сильно умаялась. Вроде и не было ничего сложного, а нервы нам потрепали. Обычная рутина, когда подвигов не совершаешь, а просто тупо ездишь с давления на сердце, а потом с живота на «все болит», выматывает столь же неслабо. Особенно на последнем выезде, когда пришлось тащить пациента в Боткинскую. Увы, ближе никто нас не принимал. Слава богу, в восьмидесятом году знаменитых московских пробок еще нет, доехали быстро.
К сожалению, в больничке к нам прицепился врач дежурного отделения и начал пить кровь литрами. Сначала Томилиной, потом мне. Не по профилю госпитализация, тут заполнено не так, а вот здесь почему нет вот этого… Чуть не врезал ему. С правой ноги. Нет, я понимаю врача. Принять пациента под конец дежурства – значит сильно усложнить себе жизнь. Надо же описать, про лечение, обследования не забыть, и все это вручную, никаких компьютеров и благословенной копипасты. Вот и ворчат доктора, назначая виноватыми проклятых извозчиков, которые спят и видят, как бы подпортить жизнь благородным донам из стационара.
– Где вы сейчас находитесь?
– Едем по Горького со стороны Ленинградки.
– Срочно! Я повторяю: срочно езжайте в гостиницу «Метрополь». Вас встретят у главного входа, с площади Революции.
– Что там? – Не из праздного любопытства спрашиваю: надо знать, что брать. Все барахло из машины придется долго носить.
– Суицид, реанимация.
– Приняли, седьмая, «Метрополь», с Революции.
– Поторопитесь, пожалуйста, седьмая, спасибо.
Да уж, реанимацию в таком месте быстро пристроить – любой диспетчер благодарить будет. Потом, не дай бог, начнутся разборки, поднимут все журналы, поинтересуются, кто из бригад где был, почему не отзывались. Кому это надо? Ведь диспетчер – не телефонист, вызов принять, обработать, решить, кто поедет, много еще чего, в том числе и следить за бригадой – кто где сколько был и прочее. А тут приходится соблюдать баланс, не переусердствовать. Помнить, что по ту сторону рации тоже люди, которым надо поесть и сходить в туалет, заехать в магаз за куревом и водой. Короче, собачья работа. Даже если не считать придурков, набирающих «03» ради возможности услышать женский голос в трубке и подышать страстно.
Харченко без напоминания включил иллюминацию на рафике, втопил педаль газа – с утра на Тверской почти пусто. Спустя пару минут мы подруливали прямо к центральному входу главной московской гостиницы. Нет, есть, конечно, «Россия» в Зарядье, но… «Метрополь» – это уровень и шик. А также вековая история.
У входа нас встретили двое из ларца в серых костюмах, постоянно подгоняя, потащили на третий этаж. Бурильщики?
– …внучка. Госпожа Джулия Хаммер… – До меня доносились лишь отдельные слова чекиста, втолковывающего на ходу Томилиной обстоятельства дела.
В самом люксовом номере с окнами с видом на Кремль толпилась куча бледного народу. Не то чтобы толпа, но охрана отечественная плюс импортная, эти одеты в черные костюмы, даже дежурная по этажу высматривала подробности издалека.
– Дайте пройти! – рявкнул я спинам зрителей.
Народ, увидев нас, расступился. На полу головой к двери лежала худенькая девушка в джинсах и белой футболке. Ей делал искусственное дыхание лысый мужчина в очках. Рядом нажимал на грудь молодой парень в строгом черном костюме. Усердно качает, с похрустыванием. На самом деле то, что при реанимации ребра обязательно ломаются, миф, который распространяют известно кто.
Томилина встала на колени у девушки, приложила к груди головку фонендоскопа. Я открыл ампулу с адреналином. Начал набирать его в шприц. И тут мне в глаза бросилась левая рука пациентки. О, Хьюстон, у нас проблемка. Вен на горизонте не намечается. Такие «дороги» сейчас редкость, по крайней мере у нас в стране. А уж в «Метрополе»… Куда ей колоть?
При реанимации все средства хороши. Под язык – самое оно, до сердца долетит быстрее, чем от руки. Можно и прямо в сердце, но это укол последней надежды.
– Кардиограф! – крикнул я Томилиной и даже подтолкнул ей прибор ногой.
Пока она разматывала провода, я оттеснил в сторону пожилого, открыл рот пошире, уколол адреналин под язык.
Да уж, работал очкарик как любитель. Язык почти запал, дышал реаниматор куда угодно, только не в легкие. Что-то попадало, но так, крохи. Сейчас бы заинтубировать и посадить этого же кренделя с мешком «амбу» дышать и тем самым освободить пару рук. Но фиг вам, реанимационный набор на линейной бригаде – ненаучная фантастика. Хорошо хоть какое-то подобие «амбушки» есть, и то хлеб. Так что ждем приезда спецбригады, они нас аккуратно оттеснят в сторону и продолжат работу профессионально, поглядывая сверху, а жалкие любители в нашем лице отправятся на станцию, где нам самое место.
Говорят, Питер Сафар, придумавший свой знаменитый тройной прием, под конец жизни первую часть манипуляции не поддерживал, опасаясь травмировать шейный отдел позвоночника. Но пока страховые компании не купили доктора, сделаем все по науке. Запрокидываю голову, открываю рот, выдвигаю нижнюю челюсть вперед. Вот теперь можно и работать. Быстренько салфеткой почистим полость рта, масочку на рот – и погнали. Так, пульса на сонной нет, сама не дышит. На шее красивущая странгуляционная борозда. Я оттянул веко. Зрачки узкие, мозги еще не сдохли.
– Счет? – спросил я у парня, который качал сердце. Хорошо, кстати, на прямых руках, верной дорогой идете, товарищи.
– Что? – повернул он голову ко мне.
– Считай вслух! – рявкнул я.
– …Тринадцать, четырнадцать…
– Где родственники? – Я повернулся к стоящему рядом с нами молодому парню, одновременно нажимая на мешок.
– Вот, дед, мистер Арманд Хаммер. Американец.
Лысый достал платок, вытер вспотевший лоб. Бледный он – краше в гроб кладут. Как бы он сам тут кони не двинул. Сразу два трупа будет. Иностранцев. Да мы до подстанции не доедем, нас на Лубянку сразу завернут.
– Кэн ю? – спросил я у старика, показывая на «амбушку», и он кивнул. Почему не охраннику? Надо вовлечь деда, меньше вопросов потом задавать будет.
Помог развернуть кардиограф Томилиной. Посмотрим, на каком мы свете. Ого, да девка везучая! Синусовый ритм. Редковатый, но есть. Так, что дальше?