Шишкин опять захохотал, вытирая слезинки из уголков глаз.
– Спасибо, жизненный анекдот, – поблагодарил он. – Надо запомнить, коллегам расскажу. – Он помолчал немного и вздохнул: – Ох, работа эта… Мало своих, так еще и импортные… Привезли вон в реанимацию, консультировать ходил. – Он почти шепотом на ухо мне продолжил: – Американку, внучку друга самого, – он закатил глаза, – Хаммера такого… Повеситься хотела… Спасли еле-еле.
Я покивал, сочувствуя тяжелой судьбе консультанта таких сложных пациентов.
– И что? Выжила? – как бы между прочим поинтересовался я.
– Да, очухалась, – сказал профессор. – Прокапали как положено. Уже через день погрузили в самолет и увезли. – Он повернулся к жене, которая заносила заварник: – Рассказываю про американку.
– Ох, бесятся уже с жиру эти богачи, – чуть переигрывая, вздохнула Анна Игнатьевна. – И чего ей, спрашивается, не хватало? Все есть, живи да радуйся: и муж миллионер, и отец, а про деда и говорить нечего. Вы видели этот Совинцентр на Кутузовском? Это же сколько у человека денег! А эта дура – в петлю…
– Но вообще-то история, – встрепенулся Николай Евгеньевич, и на этот раз не только закатил глаза, но и показал пальцем на люстру над собой, – не для распространения…
– Все прекрасно понимаю, могила! – пообещал я, вызвав у хозяйки слегка пренебрежительную усмешку своим просторечием.
Вот прямо уверен: она точно в туалет не ходит. Ест, пьет, а наружу ничего, кроме запаха фиалок.
– А давайте поиграем во что-нибудь! – вдруг влезла в беседу молчавшая уже минуты полторы Лиза. – Андрей, предлагай!
– В «крокодила», может? – брякнул я и тут же получил ответочку.
– Вот еще, буду я кривляться, – презрительно отвесила Анна Игнатьевна.
Да, не ту стезю дама в жизни выбрала, ей бы в дипломаты податься. На самых сложных переговорах, когда все аргументы исчерпаны, выпускали бы ее. И говорить ничего не надо: вот так бы посмотрела – и нужный результат достигнут. Возможно, Анну Игнатьевну внесли бы в список запрещенных приемов.
– Ну мама… – проныла Елизавета.
– Предлагаю скрэббл, – торжествующе улыбнулась хозяйка. – Вы английский и в школе учили, и в институте. Неужели какие-то трудности возникнут?
О, как тут все запущено… Я представил себе как семья Шишкиных, положив с одной стороны словарь Мюллера, а с другой – десятикилограммовый том Oxford English Dictionary, составляет иноземные слова, и мне чуть не стало плохо. На слабо ведь берет, анидаг. Но я не пацан, на такое не ведусь. По крайней мере не в этот раз.
– Я пас, – встал я. – Мои знания английского, конечно, чуть лучше, чем «май нэйм из Вася» и «Ландэн из зы кэпитэл ов юнайтыд киндэм», но именно что чуть. Боюсь испортить вам все удовольствие.
При этом я старательно произнес школьные фразы без отечественного акцента. Может, и не идеально, но надеюсь, достаточно, чтобы кое-кто понял: ни хрена им здесь не обломилось бы.
Вечер оказался скомканным. Мы грустно все вместе посмотрели программу «Время», где «весь советский народ готовится дружно отпраздновать День Конституции» и «умер видный деятель рабочей партии США Эрик Хасс», который, кстати, аж четыре раза пытался стать президентом Штатов.
Последняя новость меня окончательно вогнала в уныние: нет, вы подумайте, сам Хасс преставился! И я откланялся.
Лиза на лестничной площадке пыталась опять сгладить впечатление от мамы, она даже была готова ехать ко мне, но в прихожую вышла маман и громко позвала дочку домой. И над совместной ночью пролетела большая птичка обломинго. И ведь Томилину тоже к себе не позовешь! Это получается уже уровень выше обломинго – фанера над Парижем.
Пошел я из метро не домой. Что там делать? Настроения не то что никакого, но какое-то оно… слегка упавшее. На грязный заплеванный пол. Значит, надо завалиться в общагу, а уж там с Давидом придумаем что-нибудь. И ведь как назло комната пустая, хотя ушел мой товарищ совсем недавно: кружка с чаем стоит, теплая еще. Может, в гости к кому пошел?
Вышел в коридор, двинулся на кухню. Там всегда народ трется, даже среди ночи найдется кто-нибудь, кому внезапно захотелось сварганить яишенку или поджарить картохи. Но и здесь ничего, в смысле информации. Давида видели, но давно, о планах не знали. Ерунда, сейчас минут десять постою, кто-нибудь еще нарисуется.
И точно, в дальнем блоке открылась дверь, грохнув из комнаты вездесущим «Распутиным», и в коридоре появилась Жанка Ильхамова, наша одногруппница. Похоже, у них там праздник: юбка очень мини, блузка расстегнута… сильно. Жарко, наверное. И раскраска боевая, с такой только с бледнолицыми врагами сражаться.
– О, Пан, привет! Какими судьбами? Давно не было тебя, не заходишь. – Она подошла ко мне вплотную, упершись бюстом в мою грудь. Обдала запахом вина и духов. – Засмущался, Андрюша! – засмеялась она, проводя рукой по моей щеке. – Старая любовь не ржавеет, да?
Наверняка что-то с ней у студента было, но давно, и никто из них возобновлять отношения не стремился.
– Привет, Жан! Ашхацаву не видела? – Я тоже слегка обнял девчонку. Невольно пощупал попку. Упругая такая!
– Ой, какие мы активные! – Девушка и не думала вырываться из объятий.
– Так что там с Давидом? – Я буквально силой заставил себя отступить. Иначе это все плохо кончится. Или хорошо?
– Так у нас он. Гуляем сегодня! А то давай к нам? Или ты с Лизкой встречаешься? Она говорила, в гости к ним собирался? Колись, Пан, как там? Удалось зацепить москвичку, нет?
Чему удивляться? Жанка – лучшая подружка Шишкиной, они постоянно сидят вместе, болтают друг с другом. Так что и обо мне она знает.
– Да был я у них, – махнул я рукой. – Мама там меня любит, как атомную войну. Второй поход в гости и второй облом.
– Анна Игнатьевна – тетенька суровая, это тебе не первокурсниц за задницы лапать, тут подход нужен. Ты заходи как-нибудь… в свободное время… – И она опять прижалась ко мне. – Расскажу, как к ней ключик подобрать… – Жанка захохотала.
Блин, неудобняк какой, организм этот реагирует на провокации очень уж активно. Будто пацан пятнадцатилетний, разбитная деваха сиськами потерлась – и готов.
– Обязательно зайду как-нибудь, – слегка отстраняясь, чтобы не выдать свое состояние, сказал я.
– Не, а что там с Шишкиной стряслось? Поссорились, что ли? Опять?
– С Лизой? Нет, это мать, считай, выставила меня и ее со мной не отпустила.
– Ха! И всего-то? А что мне будет, если через час Лизка к тебе приедет?
– А чего хочешь?
– В «Жигули», на пиво с креветками сводишь?
– Жанка, если так, то с меня плюсом еще шоколадка!
– Иди домой. Все будет.
Специально время засекал. Пятьдесят две с половиной минуты. Наверное, такси взяла. Это я по-пролетарски езжу на общественном транспорте. Не баре. Ну все, звоночек прозвенел, часы можно с руки снять. Зачем они мне? Только мешать будут.
На пороге ожидаемо стояла моя подруга. Она толкнула меня в грудь, зашла в прихожую и повернула ключ в двери.
– Сволочь ты, Панов, – сказала она, начав расстегивать пуговицы на моей рубашке. – Ты хоть знаешь, как я тебя хотела? – Рубашка почему-то не поддавалась, что-то застопорилось, и она, схватив мою правую руку, завозилась с манжетой. – А он, гад, сидит, байки травит! Да я еле вытерпела!
Зазвонил телефон, но Шишкина наклонилась и неожиданно ловко вытащила из розетки шнур.
– А не ты ли предлагала настольные игры? – Сейчас в мою задачу входили не только ответы на надуманные обвинения, но и попытки при ходьбе вперед спиной не запутаться в брюках, сползших на щиколотки. – Сейчас бы сидела и пыталась составить слово из двух «зет» и одной «джей»!
– А ты бы вертел задницей, пытаясь показать паровоз с Ким Ир Сеном на борту, – ответила она, крепко схватив меня за упомянутую часть организма. Пожалуй, и синяк может образоваться.
– Давай хоть платье помогу снять, – предложил я, но Лиза толкнула меня в грудь, и я упал на кровать.
– Без сопливых обойдемся, – засмеялась она, стягивая одежду. – Конец тебе, Панов!
Следующая неделя также не принесла радости. Естественно, не так все быстро получилось с бактерией, как думалось. Понятное дело, все со всех сторон сфотографировали, и в чашке Петри, и под микроскопом, уже окрашенную. И всех причастных поодиночке, а потом попарно, и под конец – трио. И… поставили выращивать в тех же условиях. Понятное дело, а как еще? Ведь первый раз мог оказаться случайностью. А признают только то, что можно воспроизвести. Потом продолжим повторять в газовой смеси разного состава, чтобы определить диапазон условий для культивирования. Короче, скука полная.
Но для нашего опыта, о котором пока никто не знал, Афина Степановна поставила культуру сразу на чувствительность к антибиотикам. Надо же знать, чем лечить хеликобактер. А остальная текучка – она для статьи, чтобы статистику дать.
Уж не знаю, кому там звонил и что обещал Морозов, но под ненаписанную еще статью о незавершенном исследовании он забронировал место в ноябрьском номере «Журнала микробиологии, эпидемиологии и иммунобиологии». А что, уважаемое издание, реферируемое, за границей его читают те, кому по работе надо. Вот там и будет первая статья. Быстрее просто никак. И это, считай, мгновенно.
Поэтому я так спокойно и показывал результат Шишкину. Без лабораторных журналов это простое сотрясение воздуха. Даже захоти Николай Евгеньевич присвоить приоритет, так его свои же коллеги на смех поднимут. Как же, кардиолог у себя на кухне вырастил бактерию, культивировать которую не мог никто. А вот организовать быстро масштабное исследование по правильным методам – это он может помочь. И скорость тут важна как никогда. Ведь после статей в «Nature» и «Lancet» найдутся и другие желающие порыться на целине. Особенно при поддержке большой фармы типа «Пфайзер». А потом докажи, что любимчики Нобелевского комитета из одной страны за океаном не первые. И не сам я инициативу проявил, Игорь Александрович на то добро дал. Понятно, что и он со своей стороны похлопочет, но лишним ничего не будет.