– И правильно тащат! Как иначе этим кремлевским долбодятлам объяснить насчет Афгана? Погнали пацанов на убой, ну и черт с ним, так? А обратно – гробы. Даже американцев это больше волнует, чем этих стариков из Политбюро. А генералам только и дай мяса – чем больше, тем лучше…
– Дядя, а ты не боишься такие разговоры с пассажиром вести?
Нашелся на мою голову еще один каримов. Притягиваю я их, что ли…
– Пуганый, – махнул рукой таксист. Я успел разглядеть на пальце набитый перстень. – Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут…
– Служил?
– И даже во Вьетнаме повоевал. Тоже говорили: мол, помогаем братскому народу отражать интервенцию империалистов. Техники туда нагнали, спецов… А что в итоге?
– Агрессию отразили, – пожал плечами я. – Штатовцам такого пинка дали, что до сих пор боятся куда-то лезть.
– Ты, парень, служил?
– Нет.
– А я вот в сапогах походил. И скажу тебе: дерьмовое это дело, война. Один разочек под бомбежкой побудешь, всю дурь из башки мигом вышибает. А уж если доведется друзей по частям собирать лопатой и хоронить…
– Я в скорой работаю! Этих «частей» побольше тебя уже видел. Вот недавно на МКАДе такая авария была…
Слава богу, удалось переключить водилу на близкую ему тему. Иначе бы так до Ленина за политику и спорили. А что за нее спорить? Делай что должно, и пусть будет как будет.
– А почему дом плоский хоть? – спросил я у таксиста, когда мы уже на месте были.
– Так глянь, отсюда как раз видно хорошо, – показал он мне на фасад.
И точно, если с этой точки смотреть, боковой стенки не видно, и кажется, что здание состоит из одной стены. Чего только люди не настроят…
Бэлла Марковна встретила меня настороженно. Сначала кто-то посмотрел в глазок. Потом из-за цепочки вылезла голова крашеной блондинки.
– Здра… – начал я, но она прижала палец к губам и, повозившись, открыла дверь. Заперла на три замка и цепочку и так же молча повела меня в ванную.
Предэмиграционная паранойя в цвету. Естественно, разговор прошел под грохот и бульканье от открытых на полную кранов. Как ни странно, конструктивный диалог сложился моментально, стоило мне только достать из кармана носовой платок, а из него – перстень.
После легкой порчи зеркала Бэлла Марковна воодушевилась и предложила тут же сумасшедшие деньги – целых полторы тысячи рублей. Я решил на этом закончить. Даже увеличение суммы вдвое после долгого и тошнотворного торга не даст нормальных денег. Да лучше я Давида попрошу, у них там, в Абхазии, богатых людей хватает. Или в Москве будущих эмигрантов поищу. А торговаться с этой дамой, которая меня за слабоумного держит, – только время терять.
Но, наверное, блеск бриллианта уже успел поразить сердце и ум несчастной женщины, и она тут же предложила более разумный путь: пойти к знакомому ювелиру, чтобы тот дал оценку. А после этого, естественно, продолжить. Подумав, я согласился. По крайней мере, хоть буду знать, от чего плясать.
Оделись, пошли. Улица Ленина здесь мало того что короткая, так еще и вся почти из старых домов XIX века. Вымощена брусчаткой, посередине которой проложены трамвайные рельсы, но мы пешочком: перешли мост, еще квартал и зашли в ничем не примечательное здание.
Ювелир мне сразу понравился: серьезный мужик, лет пятидесяти, с умным лицом. Такими изображали старых опытных рабочих в советском кино: степенный дядечка с непременными усами и в очках. Вот только у этого растительности на лице не имелось. А окуляры – простые, в роговой оправе. Да и одет он был в обычный синий рабочий халат, весьма поношенный, кстати.
Едва мы зашли, он, только глянув на Бэллу Марковну, тут же отправил приемщицу в магазин, за пирожными к чаю. Видать, моя спутница тут считалась очень хорошей клиенткой. Едва увидев перстень, он спокойно взял его, глянул со всех сторон и пригласил нас в мастерскую. Бровью не повел после детального осмотра! Спокоен как удав!
– Изделие иностранное, видите, проба стоит; 18К, восемнадцать карат, семьсот пятидесятая на наши. Вот это платина, скорее всего, – ткнул он в сероватое включение. – Точно не белое золото и не серебро. Само изделие, без камня, оценить достаточно просто. – Он бросил кольцо на весы и выставил вес малюсенькими гирьками. – С камнем сложнее. Я в этом деле больше двадцати лет, но такой впервые вижу. – И, что-то поддев, легко вытащил бриллиант, а затем положил его на весы. – Ого! Три карата без малого. Это очень большой бриллиант.
Затем ювелир вставил в глаз какое-то оптическое приспособление, начал что-то беззвучно считать губами. Мы терпеливо ждали.
– Шестьдесят две грани! Это вам в Москву. Здесь точно никто не скажет. Тут, как я сказал, нужна консультация специалистов.
– Евгений Александрович! – Бэлла молитвенно сложила руки. – Ну хотя бы приблизительно!
– Тысяч шестьдесят. Может, больше… – Ювелир пожал плечами. – Кому и как еще продавать…
Бэлла ахнула, я тоже вздрогнул. Ювелир тем временем вставил камень обратно, протянул мне перстень.
Глава 19
Стоило нам выйти из мастерской, я прихватил женщину за локоток и предложил прогуляться.
– Сорок тысяч, сделка сразу!
– Андрей! Это безумные деньги!
– И они у вас есть.
– А у вас нет такого покупателя.
– Никуда не тороплюсь, поищу в Москве. Не вы единственные выезжаете из Союза.
Этот аргумент подействовал. В глазах Бэллы Марковны колыхалась вся многовековая печаль ее родного народа, с которым она так стремилась воссоединиться – от вавилонского плена до Майданека и Олимпиады 72 года. Ради того чтобы сбылось наконец новогоднее пожелание «В следующем году – в Иерусалиме», она, похоже, готова была пожертвовать многим – но сумма и правда оказалась велика.
– У меня нет таких денег, Андрей. Если завтра… может, тридцать пять я смогла бы…
– Я сегодня уезжаю, Бэлла Марковна. Что бы ни стряслось.
– Но что же делать? Я даже не знаю…
– У вас случайно не стенокардия? – спросил я вдруг.
– У меня с сердцем все в порядке, можешь поверить… – Бледная до этого, моя собеседница внезапно слегка покраснела.
– Но я же вижу, вас жаба душит, – улыбнулся я.
– Я знаю, что стенокардия – грудная жаба, – отмахнулась Бэлла Марковна. – У меня сейчас не то состояние, чтобы шутить… Тридцать три с половиной я могу отдать немедленно. Ни рублем больше. Андрей, пожалуйста, продай мне этот перстень! – Вот так жалобно только великие артисты могут, наверное. – Ну давай на остаток суммы я напишу расписку! Я Вале отдам! Вот увидишь!
Ага, упорхнешь за бугор – и плакала расписка. Куда с ней идти? В Мосгорсуд? А с другой стороны, подарочек от буржуина пришел неожиданно и бесплатно. Сам Хаммер давно уехал и внучку забрал. Чего тут мелочиться? Отдаст она остаток, не отдаст – разницы особой нет. Но показывать это нельзя, а то этот плач может продолжаться до тех пор, пока я ей перстень бесплатно не отдам.
– Хорошо. Тридцать три с половиной наличкой и расписку на семь, – медленно сказал я.
– Как так? Это же больше сорока?.. – снова охнула покупательница.
– Вот так. За то, что обмануть меня хотели. Не было бы полутора тысяч, я, может, и за двадцать пять отдал бы.
Это я уже не мог отказать себе в маленьком удовольствии. Пусть эта жлобка ищет виноватых в зеркале.
Дома у Бэллы Марковны все опять проходило в полной тишине. Снова гремели водопады и приемник проводного радио рассказывал про рекордные цифры мясозаготовок у животноводов Ставрополья.
Хозяйка долго проводила раскопки на кухне и в спальне, в итоге притащила одну пачку сотенных, одну – полтинников и семь – четвертаков. Хорошо хоть десяток не было. Тут я порадовался, что взял с собой хозяйственную сумку. Такую гору макулатуры по карманам не рассовать, топорщиться будут сильно.
Считать все это не хотелось. Девять пачек – столько же сотен купюр. Но положение обязывает. И мы приступили к этому увлекательнейшему занятию. Интересно, а где семья Бэллы Марковны? Вон, на фотографиях и муж, и деточек двое, судя по всему, школу заканчивать должны. А ну как вылезет из спальни Мойдодыр, пока я увлеченно мусолю их денежки, и тюкнет по голове. А ночью вынесут и в Оку бросят, тут рядышком совсем. Я невольно отодвинулся поближе к окну.
В одной пачке не хватало полтинника. Три раза пересчитывали по очереди. Два четвертака я отложил в сторону – первый был разорван почти пополам, на втором кто-то решил надеть на профиль Ленина кепку, подрисовав ее шариковой ручкой. Замену Бэлла Марковна произвела, тяжело вздохнув, – дала новые десятки.
На хозяйку даже смотреть было больно: она никак не могла остановить взгляд и переводила его поочередно с пачек на столе на мой карман. Так и голова закружиться может. В итоге я завернул уже свои денежки в старый номер «Орловской правды» и бросил в сумку. А перстень вытащил из кармана и отдал ей. Нет, ну такое можно было бы по телевизору показывать. Бэлла Марковна и рассматривала свое сокровище, и гладила, и даже что-то шептала. Наверняка, когда я уйду, целовать будет.
– Давайте уже расписочку, мне пора, – прошептал я ей на ухо.
А как же, конспирация – наше все. Да уж, знал бы, показал бы товар во время торговли. Наверняка еще не все тайники разворошила. Но жадность – нехорошее дело.
Уже на самом выходе я толкнул ее в ванную и сказал под шум воды:
– Я уеду, но не мечтайте, что сможете так просто скрыться. А вздумаете убежать – так у меня есть хорошие знакомые, которые вашу поездку остановят в Шереметьево. Мы поняли друг друга? Ваш телефон у меня есть, с вами свяжусь. И лучше не затягивайте. А то ведь расписку и продать можно.
Уже на улице, пропуская звонящий на повороте трамвай, я задумался. Первый этап прошел практически идеально. Никто не пытался меня кинуть и ограбить. Деньги забрал. До чего же грязная штука – два раза руки с мылом мыл. Но дальше что?
Мне вдруг стало сильно боязно. У меня в руках лежала зарплата простого советского врача лет за пятнадцать. За гораздо меньшие суммы людей режут и душат. Да, сейчас времена относительно безопасные, но банальную поездную кражу или гоп-стоп никто не отменял. Я вдруг понял, что озираюсь по сторонам, как нашкодивший мальчишка. Ну вот, не хватало еще по подворотням прятаться. Это Бэлла Марковна меня заразила своей паранойей, не иначе.