Под ногами шуршали бурые листья. Украшения сверкали голубыми огоньками. Вокруг луж, вокруг зданий светились красные отблески, как языки бледного пламени.
Той ночью небо показалось Ребекке беззвездным и черным. В начальных классах она всегда рисовала небо темно-синим, а не черным, как говорил учитель. Ребекка была уверена, что по утрам оно светло-голубое, а ночью – темно-синее. Именно так все и устроено. Очень логично.
Глубоко внутри она еще верила, что после нашей смерти, после того, как мы уничтожим этот мир, что-то все же останется. А если созданного Богом будет недостаточно? Вдруг ее дедушка ошибался? Отец так и думал. Ее отец, которого Ребекка запомнила человеком гордым и уверенным. Странный, безумный человек, испортивший себе жизнь, человек, который сам испытал зло и причинял его другим. Отец спас ее от последствий того, что она натворила, и Ребекка по нему скучала.
Может, это уже слишком?
Выбранные имена, принадлежащие нам вещи, образ жизни – все это делает существование более-менее сносным, верно? Легче быть процессом, нежели человеком.
Что значит быть хорошим? Наверное, если ты хороший, тебе несложно оставаться таким, совершать добрые дела. Не придется себя переделывать и забывать о том, каким ты был раньше. Не придется умирать.
Ребекка прошла мимо бара. У входа стояли парни в обезьяньих масках с бокалами пива в руках. Мальчишник или что-то вроде того. Смеясь, они пили за своего друга.
Ребекка остановилась, разглядывая их, и один парень ее заметил. Он подошел и спросил, нравятся ли ей маски.
Девочка сказала, что они какие-то странные.
– А ты почему без маски? – спросил парень. Из-под пластика его голос звучал необычно. Он вернулся к столику и принес ей маску.
– Да отстань ты от нее! – крикнул ему друг.
– Чего? Она сама сказала, что хочет маску.
– Ей же лет двенадцать, не видишь?
– Ничего подобного.
Парень пожал плечами в ответ.
Ребекка ушла и свернула на очередную улочку, цепенея от звуков родного города. К горлу подступил смешок, но так и не сорвался с губ. Она вышла на дорогу. Может, именно сейчас ее тело разорвется на мелкие части, и никто не узнает про ее мать, про то, что натворила Грейс Коул и что она сказала перед уходом… Никто не узнает, кто Ребекка на самом деле.
Хорошие черты никогда не теряются в людях, однако дело не только в этом, правда? Не всегда можно выставлять себя правильным.
На дороге совсем не было машин, и Ребекка перешла на другую сторону.
Все эти долгие часы она просто ходила, в том числе и мимо развалин своего дома, мимо торчащих из земли красных меток.
Глава 90
На обратном пути дорога была мокрой и скользкой, в лужах у обочин отражались красно-белые огни города, за окном мелькали вывески магазинов, толпы людей и рождественские украшения. По стеклам бежали капли дождя. Найти путь помог навигатор, и Алек с Купер уехали, оставив все позади. Говорят, в больших городах люди не знают друг друга, хотя Алек даже в крошечном Илмарше ни с кем не был знаком.
Он настаивал, что сам сядет за руль. Стоять в пробках пришлось больше, чем он ожидал.
Купер почти все время молчала и просто смотрела в окно.
Наконец-то шоссе, одна прямая линия среди равнин, а потом Илмарш. Они собирались снять два номера в отеле на окраине. Ночевать в Илмарше им обоим казалось небезопасным.
Алек повернул голову. Купер глядела в никуда, поджав губы.
– Ты в порядке? – спросил он.
– Ага.
Алеку не нравилось, когда она в таком настроении.
Вдоль дороги почти никаких строений. Ближе к городу изредка попадались офисные здания – добираться сюда на работу не так уж далеко. А вот и недостроенная электростанция с тремя бездействующими башнями. Процесс застопорился, когда государство отказало в дальнейшем финансировании. Теперь с опаской поговаривали, что проект выкупят какие-нибудь иностранцы.
Что же творится там внутри? Охраняют ли здание или его скоро разберут на кусочки? Появится ли новый владелец? Или все замерло в ожидании момента, когда людям понадобится больше энергии?
– Извини, что так вышло. – Во рту у Алека пересохло. – Просто иногда я…
Купер молча покачала головой, не глядя на него, но Алек сбился с мысли.
– Что?
Она не отвечала.
– Что это значит?
– Ты о чем?
– Ты покачала головой.
– Ну да.
Алеку стало жарко, но, если выключить обдув, стекла быстро запотеют.
– Думаешь, ты могла чего-то от нее добиться? Вы просто сидели и рисовали, и ты не задала ни одного вопроса, связанного с нашим делом…
– Эта девочка уже давно ни с кем не разговаривала. А может, вообще всю жизнь молчит. Нам сказали, что мужчины ее нервируют. Чего еще ты ждал, Алек?
– Я все понимаю, правда. Но у нас было всего несколько часов. Ты же не психолог. Ты зря тратила время.
Купер опять замолчала, откинулась на спинку кресла и слегка отпрянула в сторону, когда Алек переключил передачу.
– Не нужно драматизировать, – сказал он. – Ты просто дуешься, потому что мне пришлось вмешаться. Вот и все.
– Да пошел ты. «Драматизировать», – передразнила она, закатив глаза.
Алек не сумел поймать ее взгляд и после этого смотрел только на дорогу. Живот скрутило в узел, лодыжки и стопы гудели от напряжения. Нужно сосредоточиться на чем-то другом, отвлечься от внутренней боли. За окном мелькали деревеньки. Уютные дома сияли гирляндами, новогодние елки были чудесно украшены. По-английски маленькое селение называется «гамлет» – интересно, есть ли тут связь с пьесой Шекспира? Может ли быть что-то общее у небольшой группы домов и принца, который убивает дядю, чтобы отомстить за смерть отца? У слов бывает столько разных значений. Перец, например, – это и сладкий овощ, и острый чили, и приправа, и газовый баллончик.
Алек вдруг подумал, что еще ничего не купил Саймону на Рождество. Каждый год он выбирал подарок в последний момент.
А подготовил ли Саймон что-нибудь для него, еще до исчезновения? Или он весь в отца?
Алек крепче обхватил руль. Дождь утихал.
Он перевел стеклоочистители на более медленный режим и включил радио. В первые дни сотрудничества Купер постоянно норовила переключить станцию. Алеку нравились новости, ток-шоу и все такое. Чужая болтовня приводила его мысли в порядок.
Сейчас Купер даже не шелохнулась.
Невидимый голос рассказывал об этических проблемах искусственного производства мяса.
– Послушай, я… – начал Алек и замолчал.
– Что? – спросила Купер секунд через двадцать.
– Ничего.
– Ты сам не свой.
Да откуда ей знать, какой он?
Откуда им всем знать?
Ведущий радиопередачи обратился к гостю с вопросом, стал бы тот есть стейк, созданный в лаборатории без причинения вреда животным.
Гость ответил, что со стейками дела пока обстоят не очень, а вот вырастить котлету для гамбургера проще…
Купер подалась вперед, пощелкала переключателем – везде одни рождественские песни – и выключила радио. Теперь они ехали в тишине.
Близились окраины Илмарша, все более безлюдные.
В гостинице свободным был всего один номер. С двумя раздельными кроватями – и то хорошо.
Других вариантов не осталось, ведь никто из них не желал спать на голом полу.
– Извините, у нас ремонт, – сказала женщина за стойкой администратора.
Они взяли ключ и поднялись наверх.
Глава 91
Она не повернулась к нему лицом, не привстала. Лежа в кровати, одетая, Купер вдруг заговорила, уставившись в потолок:
– Не поступай так больше, Алек… Это не должно повториться.
Он не ответил. Может, уснул?
– Ты иногда ведешь себя очень неосторожно.
Сквозь жалюзи в комнату проникал тусклый свет фонарей. Пахло плесенью. Из соседних номеров не доносилось ни звука.
Купер закрыла глаза.
Проснувшись, она даже не представляла, сколько прошло времени – две минуты или два часа. Алек что-то говорил.
– …неосторожность или жестокость.
Купер посмотрела в его сторону.
– Так всегда твердил мой отец, когда я был еще мальчишкой. – Алек глядел в потолок. – Он считал, что благие намерения важнее, чем… Ну, если честно, дальше он не объяснял. Возможно, думал, что лучше иметь такие намерения, чем… не иметь.
Его голос звучал тихо, устало.
– Когда ты поцарапала ту машину… ты делала это с благими намерениями?
Купер потерла глаза.
– Что?
– Помнишь, я спросил про самый ужасный поступок, и ты сказала…
– Что поцарапала машину, да. Но это совсем не то, Алек. Мы же только познакомились, и ты вдруг с таким вопросом…
– Тебе ведь тоже интересно, правда? С тех пор, как я попал в больницу, ты все время об этом думаешь.
Где-то за стеной послышался смех.
– Мой самый ужасный поступок связан с Элизабет.
Фотографии, развешанные вокруг тел. Лоскуты кожи. Сейчас Купер смотрела на Алека таким же взглядом, как и на улики.
Каждая жизнь была загадкой. Купер старалась помочь мертвым.
– Поначалу она скрывала от меня диагноз. Рак. Врачи давали ей год.
Купер молчала.
– Элизабет прожила еще три, а я… на втором году я от нее ушел. Бросил ее и Саймона.
Алек все ей рассказал.
Рассказал, как было тяжело.
Он поведал ей все то, что тысячи раз говорил самому себе.
– Такое часто случается… Мужчины бросают жен, когда у тех находят рак. – Алек сделал глубокий вдох.
Купер по-прежнему не реагировала.
– Вся моя жизнь, все, что я делал и продолжаю делать… Оказывается, мои поступки ничем не отличаются от поступков других людей. Если б я умер, кому бы от этого стало хуже? – У Алека задергалось веко. – Я всегда был одинок. И чего я хотел? – Он закрыл глаза. – Ты интересовалась, почему я выбрал такую работу… Вовсе не из-за отсутствия воображения.