Она хотела было позвонить дочери, но вспомнила её недовольный голос и набрала номер Степановны.
– Какая-то вы грустная, – с надеждой сказала Степановна. – Что-то случилось?
Тамара Фёдоровна собиралась пожаловаться подруге на жизнь, но вместо этого начала почему-то рассказывать о том, какая прекрасная погода стоит сейчас в Москве. Климат здесь всё-таки намного мягче, чем в Екатеринбурге. Золотая осень – аж до ноября, и в сквере такие красивые клёны, дубы, липы! А на Урале дубов кот наплакал. К вечеру уже, конечно, намерзает, но в целом…
– Всё ясно, – Степановна не хотела слушать метеорологическую сводку и перебила подругу на полуслове. – Вы извините, Тамара Фёдоровна, мне сейчас некогда. Я вам потом перезвоню.
И отключилась.
Она никогда не перезванивала.
Тамара Фёдоровна какое-то время смотрела на мёртвый экран телефона, а потом решительным шагом, неосознанно подражая той лихой старухе, двинулась в торговый центр.
Покупать ей ничего не нужно было, хотелось с кем-то поговорить и, может, немного поплакать. Вдруг её осенило, что сделать это можно в кино – поплакать, не поговорить. Она поднялась на третий этаж, в кинотеатр, и долго искала там живого человека, и нашла его с трудом, потому что все процессы здесь были, выражаясь шаблонным языком, механизированы.
Живым человеком оказалась девушка с волосами, выкрашенными в ядовито-зелёный цвет. В юности Тамары Фёдоровны такой оттенок волос можно было получить лишь случайно, нарушив правила окрашивания, а теперь к нему стремятся сознательно.
Зеленовласка приветливо улыбнулась Тамаре Фёдоровне во все свои брекеты и в два счёта помогла выбрать фильм (мелодрама, наша, с хорошим концом), а также купить билет.
Единственное, о чём она забыла предупредить посетительницу, так это о продолжительности фильма (заметили, кстати, что кино становится всё длиннее и длиннее год от года?) – он шёл почти три часа, не считая рекламы! Под конец (действительно хороший) Тамара Фёдоровна, успев наплакаться и насмеяться, нетерпеливо ёрзала в своём кресле. Её беспокоило, что в зале сидели одни только парочки, а в одиночном плавании оказались только она сама и какой-то мужчина, сидевший двумя рядами ближе к экрану. Тамара Фёдоровна на протяжении всего сеанса испытывала к этому мужчине неприязнь, потому что в одиночестве ходить на мелодраму в кино свойственно всё-таки женщинам! Мужчина своим поступком как бы присвоил то, на что не имел права, – по мнению Тамары Фёдоровны, он мог с тем же успехом прийти в женское отделение бани.
Она не поленилась подойти после сеанса к зеленовласке и посоветовать ей в следующий раз предупреждать о длительности фильма. Та сказала с удивлением “Ну извините”, и Тамара Фёдоровна, в целом довольная, покинула кинотеатр.
Час был поздний, торговый центр должен был закрыться через пятнадцать минут, продавцы теряли терпение, охранники зевали и говорили нарочито громкими голосами.
Идти домой не хотелось по-прежнему.
Интересно, а та старуха уже дома? Дом у неё, наверное, не чета моему, позавидовала Тамара Фёдоровна. И зачем было продавать квартиру в Екатеринбурге? Сейчас вернулась бы, там всё своё, родное…
В задумчивости она ступила в сквер, центральная аллея которого, освещённая жёлтыми фонарями, была густо залеплена кленовыми листьями. Как будто специально наклеили, залюбовалась вдруг Тамара Фёдоровна. Вечер (точнее, уже ночь) был прохладный, но совершенно безветренный. И безлюдный, поняла вдруг Тамара Фёдоровна. Привыкшая к московской многолюдице, она с недоумением оглядывалась по сторонам – и лишь на противоположном конце сквера заметила фигуру с собакой на поводке.
Надо было всё-таки идти домой.
Она сделала один шаг, другой – и вдруг услышала за спиной знакомый свистящий звук электросамоката.
Неужели опять та старуха?
Тамара Фёдоровна обернулась и увидела, что прямо на неё несётся с безумным лицом абсолютно голый мужик.
(Если попытаться облечь мысли Тамары Фёдоровны в слова наиболее точным образом, то следовало бы написать так: Абсолютно Голый Мужик!!!
Или даже так: АБСОЛЮТНО ГОЛЫЙ МУЖИК!!!)
Перенаселённая многолюдная Москва вмиг обратилась пустыней. Голый на самокате и застывшая на месте, как бы поражённая молнией Тамара Фёдоровна остались в столице один на один.
Или всё-таки был с ними кто-то ещё? Кто-то осторожный, с неслышными шагами и невесомыми прикосновениями, тихий как мышь и безжалостный, каким бывает только человек и ни одна другая скотина в этом мире?
Значительно позднее, спустя месяцы Тамаре Фёдоровне стало казаться, что за деревьями сквера – её любимыми каштанами, осинами, клёнами – скользили тогда чьи-то тени. Но в тот миг она была готова поклясться, что их было только двое.
Доехав до Тамары Фёдоровны, Голый Мужик притормозил – и вполовину не так лихо, как давешняя старуха, выглядевшая на обновлённом фоне событий вполне славной женщиной. Тамара Фёдоровна вздрогнула и зажмурилась, приготовившись к неминуемой смерти, но потом из природного любопытства снова открыла глаза и увидела, что Голый Мужик стоит рядом и смотрит на неё с не меньшим ужасом, чем она на него. Самокат чирикал что-то на своём, самокатном языке – и подмигивал всеми лампочками разом.
Хотелось бы сказать, что у Тамары Фёдоровны пронеслась перед глазами вся жизнь. Но нет! Единственное, о чём вдруг вспомнила и мучительно пожалела Тамара Фёдоровна, так это о том, что дома в холодильнике у неё остался кусочек санкционного сыра. “Настя выбросит, конечно, – подумала Мясникова. – А я ведь его даже не попробовала!”
– Давайте я подвезу вас до дома! – прервал вдруг её мысли Голый Мужик. Говорил он бодро, сжимал ручки самоката крепко, вот только взгляд его… Взгляд его чем-то привлёк вдруг Тамару Фёдоровну, человека наблюдательного и умеющего анализировать даже то, что в анализе не нуждается.
Позднее она попыталась как-то сформулировать то своё ощущение – и пришла к выводу, что слова Голого Мужика не имели никакой связи с тем, что происходило в самом деле.
“Спасите меня”, – кричал его взгляд.
Тамара Фёдоровна, как мы помним, смертельно боялась самокатов и никогда не мечтала о том, чтоб проехаться по Чертанову в компании незнакомого, да к тому же голого мужика. Он, кстати, заметно дрожал от холода, на бёдрах в свете фонарей выступили зябкие пупырышки.
– Да я тут рядом живу, – сказала Тамара Фёдоровна, тщетно пытаясь отвести свой взгляд от Голого.
– Ну вот и хорошо, что рядом! – обрадовался он. – Не бойтесь, я поеду медленно.
Он каким-то странным образом угадал, что Тамара Фёдоровна боится не столько его, сколько самоката.
А она нутряным женским чутьём почувствовала, что должна решиться на эту поездку – самую нежеланную в её жизни, неразрывно связанной с общественным транспортом.
Сзади раздался вдруг хрусткий звук – будто кто-то наступил на ветку, – и Голый Мужик снова посмотрел на Тамару Фёдоровну взглядом “Спасите меня”.
Она подошла к самокату, неумело взобралась на него и поставила свои руки рядом с ладонями Голого Мужика.
– Прямо через сквер и направо во двор, седьмой подъезд, – скомандовала она.
Самокат двинулся неожиданно плавно, у Тамары Фёдоровны засвистело в ушах, а глаза она решилась открыть только у подъезда.
Кажется, она слышала чей-то свист и смех по дороге, стараясь не думать о том, что Настя с Олежей и девочками могут вдруг внезапно нагрянуть или что у входной двери будет заседать “актив подъезда” – так она называла местных алкашей с алкашками… От Голого Мужика, к которому ей приходилось поневоле прижаться всем телом, шла густая волна даже не страха, а смертельного ужаса – именно этот ужас и водрузил Тамару Фёдоровну на самокат.
Она приоткрыла один глаз и увидела, что они свернули к дому. Прокричала: “Я здесь сойду!” – но Голый ей на ухо сказал:
– Я должен довезти вас до подъезда.
Там, конечно, заседал “актив” в полном составе – Москва вспомнила о своём густонаселённом статусе.
– Ёкарный шмайсер! – приветствовал появление Тамары Фёдоровны с Голым Мужиком один из алкашей. Лишь только самокат остановился, она спрыгнула с него, забыв об элементарной осторожности, и едва не упала, но другой алкаш схватил её по-джентльменски за локоть.
– Тебе не холодно, дружище? – ласково спросил он у Голого Мужика, но тот, не ответив, не попрощавшись и даже не поблагодарив Тамару Фёдоровну, уехал. Обнажённые ягодицы сверкнули в свете фонаря, как две дополнительных луны.
“Может, он считает, это я должна была его поблагодарить?” – уже дома рассерженно думала Тамара Фёдоровна, нарезая санкционный сыр тоненькими ломтиками.
Но потом она вспомнила взгляд Голого Мужика, хруст ветки под чьими-то ногами, незримое присутствие. Тайная жизнь, в которой нашлось место и для неё? Или просто чья-то шутка? Настя говорит, сейчас молодёжь так развлекается – записывает всякие глупости на видеокамеру, а потом выкладывает в интернет.
Внутри у Тамары Фёдоровны всё похолодело – ещё не хватало, чтобы их снимали! Правда, Голый Мужик был никак не “молодёжь” – лет сорок, не меньше, судя по некоторым признакам.
Она никак не могла уснуть в ту ночь, потом приняла снотворное и проснулась с бахающим сердцем только в девять утра. Сердце бахало в такт ударам в дверь:
– Не бойтесь, это Анатолий, сантехник!
Тамара Фёдоровна крикнула, чтобы подождал. Запахнула халат на груди, сунула под язык таблетку валидола – чтобы унять сердце и чтобы изо рта не пахло, – и лишь потом открыла дверь.
Анатолий отступил в сторону, как бы раздёргивая занавес, – и перед Тамарой Фёдоровной упал на колени Голый Мужик, который был уже совсем не Голый, а красиво и даже, можно сказать, богато одетый.
– Вы спасли мне жизнь, – сказал он, дождавшись, пока Анатолий неохотно уйдёт из нашего рассказа в квартиру, куда его вызвали ещё третьего дня. – Я проигрался и должен был выполнить любое желание.
– А если бы я отказалась? – спросила Тамара Фёдоровна. Они в тот момент уже сидели в её кухне и доедали сыр, запивая его коньяком. Отличный вышел завтрак, привет московскому долголетию.