– Кажись, дохлый номер. Она все равно не даст мне туда попасть.
Я повернулась к девушке:
– Эмма, мы отвезем тебя к Баббо. Ему очень плохо. Ты ведь хочешь ему помочь?
Она отступила от меня на шаг и пробубнила:
– Б-б-бубо?
Энн эта моя идея не понравилась:
– Фасолина, ты с ума сошла! Бомжиху в моей бмвушке?! Давай лучше я ей руки скручу, а ты внутри все обшаришь.
– Ань, а давай мы тебе руки скрутим! Она же тоже человек. У нее отец, между прочим, при смерти… – не выдержала я, наблюдая за тем, как Эмма вдруг запричитала, схватившись за голову:
– Буббббо!
Подруга недовольно покачала головой и прошла прочь.
Мои руки повисли в воздухе при попытке обнять Эмму. Я не хотела ее пугать.
– Эмма, мы отвезем тебя к папе, – повторила я медленнее, будто передо мной был ребенок. Но она продолжила стоять, как этрусская скульптура “Вечерняя тень”. Блуждали лишь ее глаза.
Сдавшись этому беспокойному рассудку, я пошла догонять Энн, в сторону ее черной БМВ, но совсем скоро услышала шарканье сланцев по асфальту.
Энн брезгливо осмотрела стоявшую перед ней Эмму и открыла перед ней заднюю дверь. Девушка неуклюже плюхнулась на новенькое кожаное сидение и с открытым ртом принялась разглядывать салон машины.
По дороге моя подруга не унималась:
– Вот угораздило же меня таксистом для бродяг работать! – возмущалась она. – Да они вообще в курсе, сколько стоит полчаса моего времени?
Меня такая расстановка сил немного веселила, но я старалась не показывать этого и сдержала смешок.
Когда мы вернулись в клинику, у Энн от раздражения даже припарковаться не получалось. В добавок и Эмма перевозбудилась, стала громко мычать и жестикулировать. Я открыла дверцу и выпустила ее.
– И что это тебе в голову взбрело бомжих сюда водить! – шипела на меня подруга из открытого окна машины. – Что обо мне коллеги Умберто подумают?
Я виновато улыбнулась:
– Энн, прости. Надеюсь, ты меня поймешь. Нам ведь надо с ней как-то подружиться.
– Нам? Вот и дружи с ней! А я вас в машине подожду. Нет, в такси! Для бомжей!
Аня села в машину и демонстративно захлопнула за собой дверцу.
Эмма все это время наблюдала за нами исподлобья. Когда я подошла к ней, недоверчиво попятилась.
– Идем? Ты же к Баббо хотела?
Я уже коснулась ее шершавой ладони с кровавыми заусенцами вокруг ногтей, но она отдернула ее, как ошпаренная. Тогда я пошла вперед по аллее, а Эмма увязалась за мной, громко шаркая по белому гравию сланцами. Перед тем, как войти в палату, где лежал старик, я попросила ее:
– Эмма, пожалуйста, только не долго. Врач будет сердиться. Хорошо?
Я боялась ее спонтанности, неадекватной реакции. Но совсем скоро увидела, как медленными, осторожными движениями она гладит старика.
Девушка нежно касалась его пальцев, лица, трубок, идущих от поддерживающих в нем жизнь устройств.
– Бабби-и-ино, – пробормотала она, потом плюхнулась на пол и припала губами к его руке.
Через несколько минут в дверях показалась медсестра. Я положила ладонь на ее плечо, давая понять, что нам пора уходить. Но Эмма не сразу поднялась. Удаляясь от Алекса, она все еще не спускала с него глаз, будто что-то предчувствуя.
* * *
Всю дорогу девушка продолжала звать отца.
– Ума не приложу, как ее убедить, чтобы она впустила меня туда, – размышляла я вслух.
– Куда? – не поняла Энн.
– В фургон. Похоже, там я смогу найти то, что ищу.
– Фасолина, я тебя там и оставлю, даже такси тебе вызову. Дальше ты уже сама со своими бомжами разбирайся!
– Тоже мне, подруга! – притворилась я обиженной, ибо прекрасно понимала, что ввела Аньку в инородную ее мозгу среду.
Подъехав к пустырю, я выпустила Эмму и последовала за ней в сторону белого фургона. Пока не попаду внутрь, отсюда не уйду!
Я искоса наблюдала за чудной девушкой. Дикий блеск в ее глазах потускнел, она вдруг стала покладистой, даже растерянной.
Мне стало очень ее жаль. Тогда я вспомнила, как она украла у меня цепочку. Я сняла ее со своей шеи, окликнула Эмму и приблизилась к ней. Сначала она отшатнулась, но, увидев заветный кулон с жемчугом, присмирела, прикрыла глаза.
Едва касаясь ее, я старалась не вдыхать запах ее грязной одежды и уличной жизни, пока не застегнула цепочку. Пока девушка пошла показывать его другим бродягам, я воспользовалась случаем и направилась к фургону. Когда уже почти открыла дверь, Эмма вновь возникла рядом и замычала, царапая мою руку, но я остановила ее:
– Это очень важно. Понимаешь? Для Баббо. Я должна найти его родственников.
Она закивала, поглаживая цепочку с жемчужным кулоном на шее. Какое уж там семейное счастье! Счастье – это что-то сделать для других.
Остановившись у каркаса, который раньше принадлежал фургону Рено, она терпеливо ждала, пока я размотаю проволоку. Я сняла замок и распахнула двери.
Эмма довольно посмотрела на меня и уселась на корточки перед входом, продолжая бормотать себе под нос.
Вдруг я услышала за спиной грубый, недовольный, мужской голос:
– Вы из полиции? Есть какие-то новости о папе?
Я обернулась. Передо мной стоял косматый и бородатый мужчина, напоминающий гориллу. На нем была темно-коричневая, сильно поношенная роба. Вместо шарфа он кутался во флисовый розовый плед с феями.
– Нет еще, – ответила я, входя в роль. – Мы здесь, чтобы найти ответы.
Жаль, что со мной нет Марко. Лучше не болтать лишнего, чтобы не спугнуть бездомного своей некомпетентностью. Моя жизнь слишком далека от того, чтобы события в ней развивались, как в романе.
Я поторопилась войти внутрь, дабы не отвечать больше на вопросы. К моему удивлению, внутри пахло не смрадом и плесенью, а чем-то наподобие смеси валерьянки и бумаги. У входа слева на полке я нашла фонарик. Щелкнула кнопкой. Работает!
Мне было немного не по себе из-за того, что я оказалась непрошенным гостем, но это была моя единственная возможность помочь старику отыскать близких. Внутри фургона царил полный порядок. Сверху по обе стороны располагались металлические полки. С одной стороны стояло несколько толстых книг. Я взяла первую попавшуюся и прочитала название – “Приборы точной механики”. Провела по корешку еще одной с названием “Машиностроение”.
На другой полке напротив лежали потрепанные, засаленные коробки из-под обуви. В первой я нашла пару кипятильников, грелку, черные шерстяные дырявые перчатки. Рядом на гвоздике в старом, потрепанном чехле с надписью, от которой остались лишь три буквы, висел черный костюм. Похоже, это тот самый, в котором я видела его в церкви. А вот в поезде он был в сером. Скорее всего, в нем же его и избили.
В следующей коробке лежали лекарства – пилюли, капли, таблетки, градусник, спреи, капли для глаз, мази трех видов, антибиотики. Похоже, старик действительно очень болен.
Из коричневого портфеля, который неизвестно сколько лет служил своему хозяину, выглядывали пожелтевшие чертежи и эскизы. За портфелем стояла еще одна коробка с надписью “фамилья” и вырезки из газет. Я порылась в ней и на самом дне отыскала большую, размером почти с тетрадь, записную книжку в красно-белом переплете. Уголки страниц были кое-где замаслены, кое-где надорваны.
Ближе к середине записной книжки я нащупала бугорок и открыла в том месте. Засушенный василек! Очень похожий на тот, который Леонардо свил для меня обручальным колечком. На самой первой странице в раскоряку разлеглась фраза:
“Скоро у меня совсем не будет памяти. И тогда я больше не смогу вспомнить, кто я есть и откуда родом. Всему виной сто шестьдесят часов, что я пробыл в том аду. Только кому это теперь надо? Ведь я остался совершенно один”.
У меня оставалось все меньше и меньше сомнений в том, что это Алекс. Вернее, совсем их не осталось. Необходимо только узнать, почему он выдает себя за другого человека? Он был в плену? Или в тюрьме? У каждого из нас свои тайны, которые мы порой не в силах доверить другим. Но ведь я хочу ему как-то помочь. Где сейчас его сын? И где мне искать Леонардо?
Любопытство побуждало меня к чтению, но на улице темнело, да и Энн я больше не могла задерживать. Я снова пролистала бугристые от сырости страницы:
“Я снова вернулся в этот город. Но люди настолько заняты собой, что даже меня не замечают. Все забыли, кем я был. Откуда им знать, что означает моё присутствие здесь?”
За дверью послышался голос Энн:
– Ассоль! У тебя там все хорошо?
– Да, уже иду!
Я решила взять дневник с собой. Засунула его за пояс джинс и прикрыла свитером. Вряд ли Эмма позволит мне взять отсюда что-то с собой. Спускаясь из фургона, я заметила, что она все так же сидела на корточках, поглаживая кулон с жемчугом. Зато у мужчины в розовом пледе во рту виднелась сигарета, и я не сомневалась, что получил он ее от моей подруги. Энн стояла рядом с усмешкой Анжелики, королевы воров и бродяг, и тоже курила.
– Ну, и что ты там нашла? – поинтересовалась она.
– Теперь я точно знаю, что это – Алекс. У него ведь был бизнес, связанный с механикой. Еще я нашла это! – покрутила перед ее лицом записную книжку с логотипом “FIAT”.
– Май гот! Вижу, тебе будет чем заняться этим вечером! – съязвила она. – Не перестаю спрашивать себя: Аня, какого хрена ты все это делаешь?
– Потому, что иначе твоя жизнь была бы слишком скучной! – задорно ответила я.
Когда мы подъехали к дому, я чмокнула Энн и она совершенно по-мамски проворчала:
– Странным типам не открывай, по вечеринкам не шастай и, если что, звони. А, и вот еще! Новых друзей-бомжей тоже лучше не заводи!
Она уехала, а я постояла у двери и на меня неожиданно накатила тревога. Почему в полиции Марко видел только моего мужа? А где же Монтанье? Неужели он все еще на свободе?
Черт! Позвонить Марко? И что? Попросить, чтобы он оберегал мой сон этой ночью? Но мне ведь грозит опасность! А еще мне будет грозить его жена. Я закрыла