– Как? Ты ничего не слышала об этой истории? Девушка с васильками. Ведьмой она была. Ну, на эту картину, как на икону, молилась дочь папы римского, Лукреция Борджиа. Занималась любовными приворотами, чтобы увести из семьи знатных красавцев. Синьорина, не спрашивайте меня больше ни о чем! Я же невежественная! Это все бабушка ваша рассказывала, еще упоминала какие-то хе… хере… ахе…
– Архетипы?
– Вот!
– А где картина?
– Не знаю и знать не хочу. Сколько людей из-за нее погибло! – Беата затихла и прикрыла глаза.
Повинуясь внутреннему порыву, я снова коснулась ее руки:
– Беатушка, а что у бабушки с Алексом случилось?
Она открыла глаза и уставилась на меня:
– Я тоже не верила, что Алекс был способен совратить дочь Дуччо. Даже защищала его: “Сандра, вряд ли он после тебя кого-то еще так любить сможет”. Но какой был резон Дуччо на Алекса наговаривать? И след Марины исчез безвозвратно! А спустя время погиб и сам Дуччо.
Ну и дела! А ведь я была уверена, что человек не пишет ложь в дневнике, когда тот заменяет ему память! Но слова Беаты заставили меня задуматься, правда ли это.
Моя старушка закрыла глаза. Я заметила, как задергались от физических страданий морщины на лице. Когда боль отступила, она продолжила:
– А мне очень жаль вашего Энцо. Да, поначалу я бабушке вашей говорила, чтобы держала вас подальше от него. Только она все твердила: “Сын за отца не отвечает!”. А потом я все поняла: с такими-то родителями он любви никакой не знал, рос, как сорняк. Его счастье, что он из дома Алекса и Риты не вылазил. Может, чему-нибудь хорошему и научился. Леонардо его с собой повсюду таскал, пока вы не появились.
В чем вашего Энцо винить?
– Он больше не мой! – в сердцах воскликнула я.
Я не хотела сейчас утомлять ее подробностями того, что случилось в доме Поля.
– Ну и правильно! Он ведь вам на восемнадцатилетие даже колечка не подарил! А сам-то у ювелира, у Джулио, весь день крутился. Родственники они какие-то дальние! У Джулио жена вот-вот родить собиралась. Может, Энцо ваш роды там у нее принимал? Шут его знает!
– Теперь у меня сложился пазл, из-за чего они с Леонардо подрались, – я поправила одеяло Беате.
В проеме с грозным видом появилась Агата:
– Тете пора отдыхать.
Я кивнула в ответ. Но старушка пожурила ее:
– Ну, будет тебе! Лучше отдай синьорине Ассоль то, что ей причитается. Там, на самом дне сундука.
Девушка послушно щелкнула замком стоящего перед кроватью комода из темно-коричневого матового дерева. Достала оттуда мешочек из зеленой бархатной ткани, конверт из желтой, плотной бумаги с вкрапленными в нее лепестками и передала все это мне. Бабушке не нравились романтичные мелочи, зато они нравились мне! Я уже было собиралась вскрыть письмо, но Беата меня остановила:
– Не сейчас! Прочтете, как наедине будете. А в мешочке том – порошок из васильков.
Такой простой, неказистый цветок, а сколько в нем силы!
Она запнулась, закашлялась так сильно, что ее тело задергалось, железное изголовье громко ударилось о стену. Когда кашель успокоился, она сказала:
– Ну вот, теперь могу и помирать.
Я убрала конверт и мешочек в сумку:
– Беата, скажи, это я виновата в ее смерти?
Я была готова услышать сейчас даже самый суровый приговор в жизни.
– Ну что вы такое говорите, синьорина! Она даже рада была, что все так случилось. Нарочно не придумаешь! А то бы обвиняли потом, что бросила вас. Да и мне запретила что-либо говорить. Что бы вы изменили?
Я удивленно подняла брови, не понимая, о чем она.
– Однажды она в обморок упала. Ее обследовали… – После короткой паузы Беата продолжила, – Перед тем как ехать на похороны вашей матери, Сандра узнала, что у нее рак. Вот уж она сокрушалась, что дочь раньше матери ушла. Я ей сказала, что это судьба, и с ней можно только смириться, – Беата затихла, а я задумалась. Совсем не припомню, чтобы бабушка принимала какие-либо лекарства или ходила по врачам. Зная ее большую любовь к жизни, думаю, она просто решила пустить все на самотек, прожить на полную катушку то, что ей осталось. Каждый сам выбирает, по какому алгоритму шагать к своей судьбе. Мой, например, привел меня сюда.
Обняла Беату и обещала навещать ее хотя бы два раза в месяц. С души свалился камень. Я успела вовремя! Теперь знаю, что бабушка не держала на меня зла, и нет смысла винить себя в ее смерти. Возвращаясь в кондитерскую, я думала о том, что мне еще оставалось сделать, чтобы привести в порядок свою жизнь: объясниться с Энцо и как-то уговорить его подписать документы на развод мирным, а значит, самым быстрым образом. Зная его натуру, интересно, что он у меня при этом попросит взамен?
Глава 40. «Ла Догайя»
Будто догадываясь о моем намерении, на следующее утро позвонил адвокат. Сказал, что договорился о моей встрече с Энцо и подготовил документы для нашего с ним развода:
– А ты уж умудрись убедить его сделать это по обоюдному согласию.
Я достала из шкафа черное, строгое платье, подаренное мне Энн, черные туфли, бабушкину шляпку с вуалью, будто я собиралась на похороны.
Тюрьма “Ла Догайя” была больше похожа на спальный район, если бы не пустые поля вокруг нее, обнесенные высокой многослойной колючей проволокой и с вышкой. Что чувствует человек, когда попадает сюда? По спине пробежала холодная дрожь А ведь как-то в шутку я сказала Энн, что тоже не против провести здесь годик, чтобы взять передышку от жизненной круговерти и неудач.
Тем не менее внутри меня встретил широкий тюремный двор с зеленью и большим количеством кустарников, цветочных клумб и деревьев, окруженных маленькими проволочными оградами. Двор разделял мощный металлический забор с резной колючей проволокой по верху. Слева находились корпуса строгого режима – это можно было понять по плотно зарешеченным окнам. Справа располагалось отделение свободного режима. По прилегающему к серому зданию двору легким прогулочным шагом передвигались прилично одетые зэки. На каждом надета синяя добротная футболка, хорошие спортивные брюки в тон, кроссовки. Кое-кто даже остановился и просвистел мне вслед.
Предчувствует ли Энцо, зачем я попросила о свидании с ним? Какая у него будет реакция, когда он увидит документы? Конечно, подпишет, куда он денется! Думаю, там статьей за участие в изнасиловании не обойдется. Гуидо пообещал, что убедить судью в виновности Массакра, зная его биографию, будет не так уж и сложно.
И все же я ужасно нервничала, памятуя о меркантильной натуре мужа. Мне очень хотелось взять у него реванш. За то, что прогибалась под его настойчивостью, что он отсутствовал в трудную минуту и главное, что он разлучил нас с Леонардо.
В зале ожидания толпились жены арестантов. А как иначе накануне Дня влюбленных! Мужчина средних лет с фигурой флорентийского Давида в темно-синей форме с надписью “Виджиланца” и густыми бакенбардами сопроводил меня в маленький светлый зал ожидания с партами, похожие на школьные, и указал на пустые стулья, а сам ушел на пересменку. Придется ждать, а ведь в кондитерской столько работы! Но после событий этой недели развод стал для меня вопросом жизни и смерти, и мне было, чем заняться. Я достала дневник Алекса, раскрыла его и под шепот посетителей продолжила чтение. Предчувствовала, что вот-вот передо мной раскроются тайны, но никогда бы не подумала, что они будут такого масштаба. Неужели, я узнаю, где искать Леонардо?
Глава 41. Дневник Алекса. «Я, Алекс Де Анджелис, мертв…»
1985 год. Тоскана, Италия
В сообщении с таможни речь шла о том, чтобы я привез документы для растаможки деталей из России, которые содержали ценные металлы. Бруно предложил отложить установку до следующего дня, но я настоял, заверяя, что подъеду к нему, как только закончу дела с грузом. Мне нужны были деньги! Я попросил внука поехать со старшими Массакра и проследить за процессом. Я знал, что Фрати не доверял Дуччо, но был уверен, что могу рассчитывать на Леонардо.
Оставил ему накладную и договор, чтобы взамен получить от клиента чек за механизм секретной комнаты, который не имел аналогов, и был доволен проделанной работой.
К сожалению, бюрократия в Италии будет процветать еще долго. На таможне я задержался дольше, чем рассчитывал. По дороге к Фрати, я не находил себе места: черт меня дернул настоять на своем и не отложить установку. Я должен был присутствовать там лично!
Когда припарковался, был крайне зол за необъяснимое чувство тревоги. Подходя к дому Фрати, я увидел, как навстречу мне выбежал Леонардо. Он держался за голову, словно умалишенный, лицо было белым от испуга, глаза блуждали. Я посадил его в машину и попросил подождать меня. Он лишь повторял: “Он выстрелил в Дуччо, потом направил пистолет на меня, потом убил Винченцо!”.
Когда я приблизился к двери, разрывая сиреной рабочий гул машин, подъехала “Амбуланца” , а за ней и полицейские. Дальше меня не пустили.
Уже дома, когда внук немного пришел в себя, мы с Ритой решили отправить его к матери, в Швейцарию. Я же пошел прямиком в полицию.
Как оказалось, Фрати отлучился на несколько минут, чтобы ответить на звонок. А когда вернулся, застал Винченцо с Дуччо, якобы пытавшихся вытащить картину из рамы. Зачем им это понадобилось, я вряд ли теперь узнаю.
Леонардо просил их остановиться, говорил, что сейчас войдет Фрати, но они его не слушали, продолжая свое дело. В этот момент в комнату вошел хозяин дома, Фрати, и вытащил пистолет. Выстрелил. Сначала ранил Дуччо в ногу, потом нацелился на Лео, но тут же перевел дуло пистолета на Винченцо. Тот пытался убежать, но в этот момент прогремел громкий хлопок выстрела. Сын Дуччо упал замертво у картины. В этот момент в комнату с криками прибежала жена Бруно, пытаясь его остановить. Увидел, как Дуччо обнимает бездыханное тело сына, Фрати приказал жене вызвать полицию, а сам вышел в коридор. Скорее всего, он понимал, в какую мясорубку ввязался.