Несколько мгновений спустя прогремел новый выстрел, за ним послышался глухой стук, будто кто-то швырнул на пол мешок картошки. Фрати застрелился, а Леонардо тем временем выбежал на улицу.
Спустя несколько дней я вернулся к вдове Фрати. Она пригласила меня в кабинет покойного мужа. В конце нашего разговора я поделился с ней, что Бруно уже несколько месяцев не платил нам, все время откладывая, а мы выполнили для него семьдесят процентов работы. Она ответила, что находится в сложной финансовой ситуации. Ей пришлось погасить долги мужа по кредитам, а также долги подрядчикам, поставщикам, за похороны. Но она сделала мне интересное предложение – отдать картину, принесшую столько смертей! Даже пообещала сказать номер человека, заинтересованного в ее покупке. Я прекрасно знал, кого она имела в виду. С уходом бедного Бруно в их семье не осталось любителей живописи.
Когда она показала мне картину, я увидел в ее левом нижнем углу одну деталь, от которой впал в полный ступор. Такое невозможно! Под автографом маленькими буквами стояла надпись: Пер миа Алессандра . Понимаешь? Девушку на картине тоже звали Александра! У меня тут же загорелись глаза: этот портрет должен был стать моим!
Не знаю, как об этом пронюхал Монтанье, но спустя несколько дней он ходил за мной по пятам: “В последний раз прошу тебя принять мое предложение”. Я снова и снова жестко ему отказывал. Как я мог теперь продать то, что предназначалось моей Александре?
В ответ Поль пригрозил, что ни перед чем не остановится, чтобы заполучить “Девушку”. Он был ею одержим! Вначале шантажировал, что всем расскажет о моей истории с Мариной. Но я промолчал, мол, делай, что хочешь. Когда моя жена вернулась из города, она перестала со мной разговаривать. Да и Сандра ко мне охладела.
Тогда я позвонил Дуччо и упрекнул в том, что Поль почему-то был в курсе моих личных дел, о которых знали лишь мы вдвоем. Он положил трубку. А вечером мне позвонил Энцо и невменяемым голосом попросил срочно к ним заехать. Его дед неудачно упал с лестницы и только что скончался в машине скорой помощи, так и не доехав до больницы.
Возвращаясь с похорон, я получил анонимное письмо, в котором какой-то доброжелатель сообщал, что собирается разорить меня, что Дуччо шесть месяцев назад подкупил моего финансового советника, передав ему документ, мною же подписанный. Скорее всего, это произошло в тот самый вечер, когда я оставался ночевать в доме Массакра. И теперь моя мастерская, которую я создавал с такой любовью, перешла в руки Монтанье.
Все, что я мог сделать перед лицом этих неприятностей, это тайком попасть в лабораторию и сжечь чертежи своих изобретений. А утром подал встречный иск на Монтанье. После первого слушания он подошел ко мне и процедил сквозь зубы: «У тебя все еще впереди. Если решил стереть тебя с лица земли, будь спокоен, я это сделаю».
Приговором суда меня загнали в долговую яму. По сути, моя фирма отошла ему, а все обязательства повесили на меня. Я не знаю, как это случилось. Это просто какая-то ошибка. До сих пор помню эту фразу, изменившую мою судьбу: “Налоговое преступление с арестом на срок до тридцати восьми месяцев”. У меня не было больше ни гроша и не было никого, кто бы поддержал меня в тот момент. Со мной обращались, как с преступником. Даже жена.
Когда я вышел из тюрьмы, Рита уже уехала к родне в Лигурию, а любимая выгнала меня, не захотев выслушать. Я погоревал, потом занялся бумагами и уехал прочь из Тосканы.
Долго путешествовал по Италии, потом вернулся на Сицилию, в родной Маскали. Там общался с молодыми предпринимателями, консультировал их, получая за это мизерные гонорары. У меня есть опыт ведения собственного бизнеса, а они создавали свои компании, сталкиваясь с большими трудностями.
И вот, команда рукастых ребят из моих старых приятелей – друзей юности собралась реконструировать колокольню церкви Святого Леонарда. Они попросили меня им помочь. Как я мог отказать, если с именем этого святого была связана моя история? В этой церкви когда-то венчались мои родители, да и меня крестили там же. А мать и вовсе дала обет святому Леонарду, чтобы защитить свой брак и сыновей. И я занялся этим проектом. В итоге получилось сооружение почти четырнадцати метров высотой, с тремя стальными колоколами и шестью струнами.
Эта новая система, которая должна была отражать колокольный звон, располагалась в середине нижней части сооружения и имела трубы разного калибра. В центре получался своего рода эффект эха. Это был способ показать, что у каждого из нас есть право на собственный голос.
И вот настал день, когда мы были готовы установить эту систему, после чего планировали устроить музыкальное шоу. Здесь будут звучать такие разные голоса! Но когда мы поднимали наверх третий, последний, колокол, я оступился и упал, уронив его на себя. Мне показалось, что кто-то поставил мне подножку, хотя не уверен.
С множественными травмами ног, руки и шеи меня отвезли в ближайшую больницу. Я быстро шел на поправку – святой Леонардо помнил о заслугах матери перед ним. За несколько дней до выписки ко мне пришел врач, который меня наблюдал. Я пожаловался на сильные боли в шее, и он посоветовал проконсультироваться у специалиста в неврологической клинике. Я даже не подозревал, чем это может обернуться.
На самом деле на машине скорой помощи меня привезли в психиатрическое отделение. Особо не церемонясь, мне ежедневно вкалывали огромную дозу нейролептиков. Вначале я перестал спать. Тогда мне сделали стресс-тест, затем – блокаду, инъекции в самое сердце. После этого появился доктор и вколол другой препарат, чтобы мое сердце снова начало биться нормально. Он позаботился, чтобы меня перевели в другое учреждение, где я смогу пройти курс детоксикации после огромной дозы нейролептиков, которыми якобы я баловался. Но кошмар лишь продолжился.
Вместо того чтобы проводить процедуры детоксикации меня каждую ночь привязывали ремнями за запястья и лодыжки к кровати со встроенными рычагами. И вытягивали все сильнее и сильнее, вызывая онемение всего тела и заставляя страдать.
Они пытали меня, вкалывали какие-то препараты, а потом лишали сна. Прежде я лишь краем уха слышал о существовании подобных психиатрических клиник, где людей убивали так, что невозможно было предъявить им обвинение. Это отличный способ совершить преступление, не замарав руки. Но теперь я сам оказался героем этого фильма ужасов.
И однажды пришел тот, кто собирался свести со мной счеты. Тот, кто все это тщательно продумал. Поль Монтанье. Он пообещал, что, если скажу ему, где прячу картину, он освободит меня. В противном случае мои страдания будут длиться, пока я не умру. Но я молчал. Он не должен был ею завладеть! Тогда Монтанье бросил мне: “Сдохни как собака!” – и вышел из комнаты. В палату вошли люди в белых халатах, снова сделали мне укол, и я почувствовал, как изо рта непроизвольно потекли слюни, словно у неаполитанского мастифа. Затем меня парализовало, и я потерял сознание. Это меня и спасло.
Очнулся я от холода и резкого запаха формалина и еще чего-то слабо ощутимого, вроде тухлятины. Когда огляделся, я понял, что лежу в морге среди трупов. Хотел было подняться, но упал на пол, расшиб себе голову. Ко мне подбежала молодая женщина в белом халате, с тонкими чертами лица. Откуда я ее знал? Она сказала: “Алекс, я, конечно, очень желала нашей встречи. Но, похоже, у Мадонны отличное чувство юмора, раз мы увиделись именно здесь”.
Это оказалась Марина, дочь Дуччо! Ее лицо успело покрыться морщинами, а в волосах виднелась первая седина. Она сбежала от отца-деспота и теперь одна воспитывала дочь, которая совсем не говорила. Хотя у меня текли изо рта слюни, сил не было, глаза потухли, а руки и ноги дрожали, она ухаживала за мной, как влюбленная Лючия за Ренцо : гладила по голове, кормила с ложечки, целовала, рассказывала, как сильно меня любила и как не хотела в ту ночь причинять мне страдания.
Марина сильно поругалась с отцом на следующий день после того самого вечера, когда я пьяный без чувств спал в соседней комнате. Сказала, что не предаст меня. Тогда Дуччо заткнул ей рот, задрал юбку и сказал, что если она пикнет, то он убьет ее, а тело растворит в кислоте. Когда об этом узнала ее мать, Марта, она помогла ей бежать, ибо прекрасно понимала, на что способен ее муж Дуччо, который был как-то причастен к гибели моей семьи на Сицилии.
Но инцест с собственной дочерью – что может быть чудовищнее! Марина пообещала, что приведет меня в порядок и поможет покинуть это заведение. На прощание она попросила меня: “Поклянись, что заберешь мою девочку с собой. Ее зовут Эмма. Ты же знаешь, они не оставят меня в живых, если что-то пронюхают”. И дала мне адрес старушки, которая сидела с ее дочкой, пока она работала. Там же я смог бы пожить, пока все не улажу.
В морге Марина официально подтвердила, что я, Алекс Де Анджелис, мертв. Она оставила мне в квартире новый телефон с симкой, контакт человека, у которого я смогу найти машину и деньги. Я купил у цыган старенький фургон. Они же помогли мне достать новые документы. Забрал Эмму у пожилой женщины, назвавшись ее отцом.
Напоследок я написал записку Марине. Попросил внука цыгана, который продал мне машину, доставить ее в больницу. Я надеялся, что у меня еще есть шанс уговорить ее уехать с нами. Но в больнице Марины не оказалось. Ему сообщили, что такая там никогда не работала. Сколько я ни искал, ее след простыл.
Глава 42. Траур по Ассоль
2000 год. Тоскана, Италия
Я перевернула следующую, последнюю страницу дневника:
“И мы отправились с Эммой в нашу новую жизнь. Правда, бедняжка почти не разговаривала. Зато с тех пор, как я однажды сводил ее в неапольский театр на оперу “Джанни Скикки", она иногда напевала мне мелодию из нее – “Баббино мио каро ”.