Смех перешел в хохот. Уровень потребления алкоголя в городе, никогда не бывший особо низким, после Огненного Кольца достиг эпических пропорций, обусловленных массовым притоком германских беженцев. Понятие "трезвость", для германцев семнадцатого века, означало "не пить пиво на завтрак".
Оставаясь на сцене, Майк продолжил. Он поднял другой документ, который дала ему Ребекка. Это была очень толстая пачка бумаги.
– А это поправки, требуемые Симпсоном и его бандой. – Выражение его лица источало сарказм. – Если можно, конечно, использовать слово "поправки" для обозначения чего-то в четыре раза более длинного, чем то, что они якобы поправляют. Их делегаты баллотируются на этой платформе, потому что это уже, в целом, совсем другая конституция. Вы хотите знать, что там такое? Действительно хотите? Это конституция оголтелого расизма, вот что она такое.
Он начал листать распечатку, зачитывая часть поправок.
– …Абсолютное знание английского языка, удостоверенное специально назначенной языковой инспекцией, включая удовлетворительную грамотность, установленную проверкой в той же инспекции. – Майк пробежал глазами по листку и усмехнулся. – А вот вообще прелесть: Претенденты на право голоса должны продемонстрировать глубокое знание американской истории, удовлетворяющее…
Он швырнул листы на пол, как если бы боялся испачкаться.
– Уверен, что и я не мог бы пройти эти тесты, по крайней мере, не с теми "инспекциями", которые имеет в виду Симпсон. Те будут ничем иным, как сборищем расистов, только и всего. – Он усмехнулся. – Не исключаю, что они могли бы завалить даже Ребекку.
– Вот как? – вопросил Леффертс громко. Молодой шахтер встал – вернее, поднялся на ноги, изрядно шатаясь. – Ну так позовите Симпсона на ток-шоу Бекки! Давайте нам полюбоватся, как она начистит этому проклятому хитрожопнику его гребаный чайник!
Таверна разразилась смехом и аплодисментами. В течение последних нескольких недель проводимый три раза в неделю круглый стол Ребекки был самым популярным из всех ТВ-шоу. Безоговорочно.
– Она предлагала! – послышался женский голос. Толпа вытянула шеи. Дженис Эмблер встала из-за стола сбоку от сцены. – Она предлагала восемь раз – повторила менеджер телекомпании. – И каждый раз Симпсон трусливо отклонял её предложение.
Стоя у самого края сцены, Ребекка опустила было голову в смущении. Затем, услышав громкое "ура", снова и снова прокатывавшееся по таверне, она заставила себя поднять голову. Она постепенно училась не прикрываться маской скромности и смирения всякий раз, когда кто-то публично отмечал её выдающийся интеллект. Но она все еще не привыкла к таким похвалам, даже спустя столько месяцев. Так что она была не в состоянии контролировать появившийся на щеках румянец. К счастью, с ее смуглой кожей, мало кто заметил, как покраснело её лицо.
Леннокс-то углядел, конечно, впрочем, как и родственники Ребекки. Ее отец удовлетворенно отхлебнул пива. Леннокс хмыкнул.
– Я уже говорил, что они все того? Публично хвалить мозги женщины! – Он тоже отхлебнул добрую порцию пива. – Это все плохо кончится, попомните мои слова.
Майк продолжал говорить, но слова Леннокса заглушили эту речь за его столом.
– Дальше можете не слушать, приятели. Это будет всего лишь болтовня о великой традиции западновирджинцев, как они отделились от гнусной толпы аристократов-сепаратистов, когда владеющие рабами сволочи пытались пытались подорвать волю честных и трудолюбивых граждан Америки…
Для сидящих за столом еврейских дипломатов его резюме имело не больше смысла, чем, собственно, и сама речь Майка. Но, если они и не поняли детали, то не могли не осознать суть.
– Этот человек серьезно относится к тому, о чем говорит, – пробормотал Моисей. Его глаза так и шныряли по огромной комнате, сканируя людей, набившихся в каждый уголок. Несмотря на смешанный состав толпы в таверне, Моисей мог легко отличить германцев от американцев, а тех и других – от шотландцев. Ещё одна группа была ему непонятна. Та группа мужчин за одним из столов, что очень неумело изображала непринужденность.
– Меннониты, – шепнул ему Бальтазар. – Несколько сотен этих протестанских пацифистов прибыло всего две недели назад. Американцы дали им участок неиспользующейся земли в холмах. А это их старейшины.
– Все смертельно серьезно, – заявил Леннокс. Он вытер пивную пену с усов. Жест, несомненно, означал удовлетворение. – Этот мужик тоже весьма того, приятели, но не вздумайте ошибиться по его поводу. Он настоящий истинный фэйри, не от мира сего.
– Сможет он победить в этом противостоянии? – спросил Самуил.
Леннокс ответил ему холодным взглядом.
– Вы что-ли не слышали меня? Я же сказал – фэйри.
В тот же момент, хоть и немного другим путем, Андервуд и Генри Дрисон пришли к аналогичному выводу.
Покидая заседание Коммерческой Палаты, Андервуд заметил: – Все прошло лучше, чем я мог бы ожидать.
Дрисон улыбнулся.
– В отличии от меня, Квентин.
Бывший и нынешний менеджер шахты скептически посмотрел на него.
– Я знаю эту публику, Генри. Они консервативны, как динозавры. Черт, да на их фоне даже я выгляжу радикалом с горящими глазами.
Мэр города покачал головой.
– Некорректное сравнение, Квентин. Динозавры вымерли, а как раз этого та публика делать не собирается.
Они вышли на улицу и остановились на минуту, чтобы застегнуть куртки на все застежки. Наступивший ноябрь оказался прохладнее, чем они привыкли.
Дрисон окинул взором видимую часть улицы от начала до конца.
– Гляньте только, Квентин. Вы не замечаете ничего необычного?
– Вижу, конечно! На улице полно народу. Значит, бизнес у нас на подъеме.
Андервуд взглянул на ряд старых двух- и трехэтажных зданий, обрамляющих обе стороны того, что сходило за "главную улицу" такого городка, как Грантвиль.
– Я помню, когда половина этих зданий еще была не занята, – размышлял он вслух. И тут же нахмурился. – Вместе с тем, здесь стало и не так спокойно. Дэн и его заместители действительно теперь не на шутку отрабатывают свое содержание. Он сказал мне на днях, что начинает понимать, что именно чувствовали Эрп и Бат Мастерсон, стараясь поддерживать порядок в охваченных экономическим бумом городках Дикого Запада.
Но взгляд Дрисона был устремлен в другую сторону. Он наблюдал за группой детей, катящейся по улице. Улицы Грантвилля снова стали пешеходными аллеями, лишь нечасто проходящие автобусы покушались на этот статус.
– Я подумал о детях, – сказал он тихо. – Это всегда разбивало мне сердце, Квентин. Все эти годы, в этом городе, где я родился, вырос, и который я так люблю. В котором планирую умереть. Видеть, как множество молодых людей уезжает – то есть уезжали – по всем Аппалаччам.
Пожилой мэр глубоко вдохнул. Холодный осенний воздух, казалось, взбодрил его.
– К черту это сотрясение воздуха Симпсоном. Тоже мне, плач Кассандры. – Дрисон кивнул в сторону здания, из которого они только что вышли. – Понятное дело, они нервничают. Дьявольски нервничают. Но они поддержат нас. Бизнес на подъеме, пусть в основе и сырьевой пока. И в город прибывают дети. В огромном количестве.
Еще двое, шедших по другой улице, также находили бодрящей осеннюю прохладу. Или, может быть, такой эффект на них оказывало общество друг друга.
– Это будет нелегко, Алекс, – сказала Джулия. Она остановилась на углу и повернулась к нему. Ее руки были засунуты в карманы куртки, которую она надела, как только они покинули трактир. Выражение лица Джулии было непреклонным, как у девушки, которая пытается выглядеть взрослой женщиной. – Мне не нужен еще один ревнивый, постоянно нервничающий кавалер.
Веснушчатое лицом шотландца исказила сухая усмешка.
– Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени?
Принимая хихиканье Джулии за утвердительный знак, улыбка стала гораздо менее сухой.
– Я не мальчик, Джули, несмотря на внешнюю молодость. Я видел гораздо больше разорения и смерти в своей жизни, чем хотел бы. Думаю, такое дает человеку – мне, по крайней мере – реалистический взгляд на жизнь.
Улыбка исчезла, сменившись, в свою очередь, весьма строгим выражением.
– В свою очередь, ты должна понимать, что я присягнул служить королю Швеции. Неважно, что вы там наслушались о наемниках – я отношусь к этой присяге серьезно. Так что…
Джулия вытащила правую руку из кармана и приложила ладошку к его губам.
Хватит болтовни. Я все понимаю. Тебе не нужна постоянно нервничающая жена. Ты будешь часто уезжать от меня, а, однажды, можешь и не вернуться.
Он взял ее руку в свою и поцеловал кончики пальцев. Затем мягко отвел их в сторону.
– Уезжать неохотно. И да, моя профессия достаточно рискована, бессмысленно было бы это отрицать…
Они снова зашагали, теперь идя рука об руку. Джулия, как всегда, слегка подпрыгивала на ходу. Сегодня, возможно, более, чем обычно.
– Я надеюсь, ты позволишь мне нарушать это правило время от времени? – спросила она.
Ее первое же нарушение этих правил произошло менее чем через две минуты.
– Завтра??? – воскликнула она.
Маккей покачал головой. В его глазах читались сожаление, извинение и упрямство.
– Я должен, Джули. Я был в Йене, когда король проезжал через Тюрингию, так что не смог подать рапорт. Но больше оттягивать не могу. Густав-Адольф разбил штаб-квартиру в Вюрцбурге. Но я не знаю, как долго он будет там. Он очень быстро маневрирует, пока имперцы все еще не очнулись. Так что я должен буду исчезнуть…
– Завтра! – взвыла она.
Если орава детей, через некоторое время выплеснувшаяся из-за угла и промчавшаяся мимо них, и подумала, что есть нечто странное при виде двух людей, обнимающихся на виду у всех, они не подали виду. В последние дни они видели много подобных парочек.