Он кивнул, со всем апломбом придворного, воспитанного в обычаях султанского двора.
– Я благодарю вас за ваши слова, Ребекка Абрабанель.
Ребекка отбросила в сторону сомнения.
– Но у меня есть кузина в Амстердаме. Она очень красива, очень умна, и ее зовут…
Франциско поднял руку.
– Пожалуйста! Дайте мне хоть день-другой погоревать.
Усмешка убрала остроту из его фразы. Потом задумчивое выражение вернулось на его лицо.
– Кроме того, – размышлял он вслух, – на данный момент было бы правильнее отложить все эти вопросы в сторону. Я приехал сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Возможно, мне следует подумать о том, не будет ли более рациональным последовать вашему собственному примеру. Узы крови.
Колебания? К черту!
– Так даже лучше! – воскликнула Ребекка. – У меня есть знакомая школьная учительница, Джина Мастроянни, из очень хорошей семьи, как американцы оценивают такие вещи. Она стала моей доброй подругой, она еще красивее, чем моя кузина, да и умнее, если честно говорить, и…
Франциско к этому моменту хохотал во весь голос.
– Отвяжись! – скомандовал он. – Позже!
Ребекка послушно зацокала вниз по ступенькам. Но, к тому времени она достигла нижней ступени, её настиг новый приступ энтузиазма. Она обернулась.
– Не пропусти шоу сегодня вечером, Франциско! Там будет обсуждаться прекрасная возможность инвестировать! Непременно посмотри!
– Как ей это удается? – привычно ворчал Пьяцца. Как обычно, он участвовал в круглом столе, проходившем в прямом эфире в студии звукозаписи.
Сидя рядом с ним, Майк усмехнулся.
– А что? – прошептал он. – Думаешь, телевизионные боссы, которых мы оставили в старом мире – не говоря уж о спонсорах – офигели бы от такого шоу? Сочли бы его неподходящим для широкой аудитории?
Пьяцца насмешливо фыркнул. Он начал было отвечать, но тут же замолк. Шоу начиналось.
– Приветствуем вас на сегодняшней дискуссии за круглым столом, – начала Ребекка. Она практически подпрыгивала на стуле от восторга. – Сегодняшнее вечернее шоу, я думаю, будет просто великолепным!
Она представила участников, быстро указывая на них пальцем.
– Большинство из вас, конечно, уже знает многократного участника нашей программы, Грега Феррару. Рядом с ним Олли Рирдон, владелец одной из металлообрабатывающих мастерских Грантвилля. А рядом с ним Джерри Трэйнер. Джерри – зять Квентина Андервуда и учился в университете по специальности "химическое машиностроение" до того, как Огненное кольцо, э-э, прервало его образование.
Раздался смех аудитории.
– Но он успел достаточно много изучить, я уверена! – сказала Ребекка твердо. Затем, моментально перейдя на немецкий, повторила то же самое вступление. Когда она снова заговорила по-английски, ее энтузиазм, казалось, усилился ещё более.
– Сегодня вечером мы собрались здесь, чтобы обсудить их предложение по строительству химического завода, и они объяснят важность этого предприятия для нашего будущего. – И, по-щенячьи подпрыгивая от возбуждения: – Особенно, серной кислоты! Разве это не великолепно?
– Как ей это удается? – в который раз вопросил Пиацца. – Скучнее темы быть не может – бьюсь об заклад! – а она, как магнитом, держит всю эту чертову аудиторию у чертовых телевизоров.
И, действительно, так и произошло. По крайней мере, если говорить о германоязычной части аудитории. Некоторые американцы заскучали и отвернулись от телевизоров. Но ни один из германцев.
Через полчаса после начала шоу, наблюдая Грега Феррару, рисующего на доске диаграммы, поясняющие решающее значение серной кислоты в практически всех промышленных химических процессах, немецкий фермер повернулся к человеку, сидящему рядом с ним в "Садах Тюрингии". Взгляд его соседа по столу, немецкого шахтера, был прикован к одному из подвешенных на специальных кронштейнах телевизоров, разбросанных по всему огромному залу.
– Это опасно, – отметил фермер.
Шахтер фыркнул.
– Опаснее угольной шахты? Да ещё и с учетом такой заработной платы, как они говорят? – Он опустошил кувшин в свою кружку и огляделся в поисках официантки. – Кроме того…
И увидел женщину, которую искал.
– Гезина, bitte!! – Он помахал пустым кувшином. – Und телефон!
Не прошло и минуты, как Гезина появилась с кувшином свежего пива в одной руке и беспроводным телефоном в другой. Шахтер подхватил второй так же привычно, как и первый. К настоящему моменту он уже был "американским старожилом". Телефоны были просты в обращении.
Когда начались ответы на звонки телезрителей, шахтер был первым, прорвавшимся через диспетчеров. Сидя в студии, Ребекка внимательно выслушала его вопрос, разносившийся через громкоговорители. Так как большая часть вопроса была по-немецки, она перевела.
– Он хочет знать, предлагаете ли вы сотрудникам возможность покупки акций?
– О, конечно, – немедленного отреагировал Олли Рирдон. – Последнее время вы не найдете себе работников, если не будете предлагать возможность приобретения акций. – Владелец мастерской заметил Майка в аудитории и усмехнулся. – И мы даже не собираемся пытаться удержать СГА от организации профсоюза на заводе. Нам не нужно войн ещё и по этому вопросу.
Аудитория разразилась хохотом.
– И опять ей это удалось, – пробормотал Пьяцца. Но он тоже смеялся.
Вечером того же дня Майк ни в малейшей степени не обрадовался услышанному.
– Ребекка, ты никому не должна позволять говорить, что тебе делать, – прорычал он. Сидя на кресле напротив нее, он начал сжимать кулаки. – И уж, конечно, не об этом.
Сидя на диване, Ребекка покачала головой.
– Меня не это волнует, Майкл. Меня волнуешь ты. Что ты чувствуешь – ты сам?
Он отвел взгляд. Несколько мгновений взгляд скользил по интерьеру гостиной дома его семьи. После окончания шоу, по просьбе Ребекки, они пришли сюда, а не в дом Ротов. Мать Майка, его сестра и зять уже легли спать. Как и германская семья, которая жила в комнате, когда-то бывшей спальней Майка. Не нуждаясь в обширном помещении, Майк поселился в маленькой комнате, где когда-то его мать хранила шитьё.
– Ты сам, что ты чувствуешь, – настаивала она.
Полусжатые кулаки расслабились.
– О, черт, – прошептал он. – Я бы не ждал и дня.
Она улыбнулась.
– Хорошо. Тогда будем считать, что это решено. Мы поженимся как можно скорее. – И, наполовину с нетерпением, наполовину с робостью: – Завтра?
Он все еще хмурился. Ребекка легкомысленно отмахнулась.
– Прошло достаточно времени! – Она чуть не захихикала. – Даже для меня! – Потом, серьезно: – И Франциско прав, Майкл. На мне тоже лежит ответственность за свою семью. Они будут многим рисковать. Я знаю, вам зачастую трудно это понять. Но мы выжили, в том числе и потому, что мы можем быть прагматичными и хладнокровными, когда это необходимо.
Термин "хладнокровными" очень плохо сочетался с теплотой ее голоса.
– Завтра, – прошептала она.
Майк тяжко и глубоко вдохнул, с трудом удерживаясь от того, чтобы снова сжать кулаки. Он ограничился тем, что крепко сжал подлокотники.
– Нет, – сказал он решительно. – Только после выборов. Конституционная Конвенция вот-вот должна голосовать, и мы хотим победить с разгромным счетом. Я призову к немедленным выборам по новому закону. Плюс, скажем, месяц для предвыборной агитации. Нет, шесть недель будет лучше. После этого мы сможем пожениться.
– Почему? – потребовала Ребекка. Она скользнула вперед к краю дивана, ее поза выражала мольбу. – Почему так долго?
Выражение лица Майка, несмотря на отчетливо видимую любовь, было каменным.
– Потому, дорогая, что я наконец-то увижу тебя избранной под твоим собственным именем. До того, как ты примешь мое.
Ребекка судорожно искала логику в его словах. Когда она поняла, что он имел в виду, она разрыдалась.
Майк пересел на диван, сжимая её в объятиях.
– Не так уж и долго, – прошептал он. – Всего шесть недель. В крайнем случае, два месяца.
Но Ребекка уже вытирала слезы. Она повернулась к нему лицом и прижалась губами к его полуоткрытым губам.
– Я люблю тебя, – прошептала она. – И мы не будем ждать два месяца. В этом, ждать не будем.
Она встала и протянула ему руку.
– Я никогда не видела твою спальню. Покажи мне её.
Глава 44
Сплошные метели.
В эту зиму рождалась новая нация. Через три дня собрание ратифицирует новую конституцию, оставив проект без изменений семьюдесятью восемью процентами голосов. С тем же ударом молотка, которым он закрывал собрание, Майк объявит новые выборы. Сезон выборов будет длиться до декабря, но он будет больше напоминать триумфальное шествие, чем конкуренцию. С избирательным правом, распространенным на большинство германского населения Грантвилля, такой итог был предрешен. После грязных способов, которыми он вел компанию против новой конституции, Симпсон оттолкнул от себя всех немцев, кроме, разве что, круглых идиотов. А теперь он потерял и большинство своих американских сторонников. Ощущая направление потока событий, они склонились перед неизбежностью.
Решение Майка отвести на избирательную кампанию неделю оказалось мудрым. Итого был неизбежен и предрешен с первого дня. Но Майк понимал разницу между победой на выборах и дальнейшим выстраиванием политической структуры.
Неделя проведения избирательной компании позволила Майку и его сторонникам пустить серьезные корни в процессе становления новой нации.
Процесс оказался сложным и противоречивым, как и все в реальном мире.
Партия Четвертого Июля превратилась в нечто большее, чем просто в политическую коалицию. За неделю у различных фракций была возможность определиться и вычистить ряды. Что, с точки зрения Майка было только к лучшему. Единство – отличное слово, но только не тогда, когда оно является синонимом скрытой диктатуры. То, что разные политические фракции будут в и новых Соединенных Штатах, как они были в оставшихся в другой Вселенной, было столь же очевидным, как восход Солнца. Лучше иметь их на свету, перед глазами, где публика сможет оценить их программы, чем прячущимися в тени.