Кто увидит — сразу онемеет,
Ни словечка вымолвить нельзя!
*
Только ты напрасно душу мучишь!
Для романтики прошли, брат, времена!
Ничего ты, здесь, брат, не получишь!
К иностранцам подалась она!
Эх ты, парень, паренёк зелёный,
Ты о женщине по морде не суди!
Рафаэлевской лицо у ней Мадонны,
Бездуховность полная в груди!
Эх вы, бабы! Всё бы вам колготки!
Фиг ли, дурам, вам в поэзии понять!
Падлы все вы и продажные кокотки,
Ох же как ведь просто эх насрать!
— сентябрь-октябрь 1988, Ростов-на-Дону и Москва.
Ты, в эротического содержанья позе
***
Ты, в эротического содержанья позе,
Стоящая на перекрёстке!
Ты, заставляющая сердце моё азбукою морзе
Три точки выколачивать — и три тире — и снова точки, —
О ты, безжалостная бешеная роза!
Какая ты идёшь навстречу мне — хорошая!
Какая ты идёшь навстречу мне по улице — красивая!
Колотит сердце с нарастающею силою,
И даже — более того! И даже — ещё больше!
Я как парализован пребываю. И восторг! И стыд!
Аж сдавливает горло, выедает очи.
Как стыдно мне Немировым ничтожным быть,
А не... А не... Весенней чёрной мокрой этой ночью
В бандитском страшном переулке сём вечернем
Когда навстречу ты идешь, сияющая сильно
Своим ужасным прямо просто излученьем!
Опасная вся, точно радиоактивная!
Как молния: внезапная, хлыстообразная такая, длинная.
Ростов-на-Дону, сентябрь 1988; Москва, август 1989; Тюмень, осень того же года.
Улица подобна конусу подобна лестнице
***
Улица подобна конусу подобна лестнице,
Улица подобна учебнику рисования, —
Осень выявляет сущность местной местности
Лишние детали устраняя.
Впридачу просвет обеспеченной жизни вдруг пожелал приоткрыться:
Заплочено вперёд за месяц за квартиру,
Закуплено чаю, и супа в пакетах, мешок макаронов да риса,
Машинка пишущая отремонтирована,
И сорок рублей ещё все же осталось — ещё аж на тридцать
Бутылок, если по рубль тридцать.
Душа, вот приказ: беззаботность теперь осществляй, типа разных прогулок
По этой по ихней Москве, её дырам по, щелям да лазам,
По хитроумным заковыристым секретным переулкам,
Которые, стоит за угол свернуть только — сразу, блять, разом
Открывается площадь, огромная, точно праздник.
Долгожданная, точно праздник,
Но и все же внезапная — как, говорю же блять, праздник.
И мне уже нравится ихняя эта Москва, просто кошмар!
И я уже даже уже и люблю её, но, конечно, не как сын,
А, скорей как влюбиться в мэрлин к примеру монро:
Декадентство сплошное, туманы сплошные да сны
Наяву, хотя и также и — наоборот;
Утром, поскольку на кухне жёлтого цвета свет,
И оказалось впридачу, что за ночь высыпал снег,
Шесть часов за окном до невозможности синие.
Долгий утренний чай. Медленный зимний рассвет.
Заторможенная идиллия…
и т.д. — октябрь и ноябрь 1988.
Посмотришь первый раз — уёбок!
об Андрее Сахарове
Посмотришь первый раз — уёбок!
На деле — страшный интеллект!
И неподкупный его облик
Запомнит мир на тысчи лет.
Явления времён застойных,
Имевшиеся налицо,
Склоняли к жизнии тлетворный,
Стать заманяли говнецом;
Но ты сказал: “Ебал я в сраку!
Довольно, сука, потакать!
Хуярить надо бюрократов!
Ебала на хуй разбивать!”
Тебя поставить на колени
Пыталось всё Политбюро,
Но ты, как современный Ленин,
Ёб пидарасов этих в рот!
И кланяется низко в пояс
Тебе вся русская земля:
Идейно-нравственный свой поиск
Ты не забздел осуществлять.
1989. 05
Какой печальный праздник Первомай!
***
Какой печальный праздник Первомай!
По выходным счас алкоголь не продавают,
Сидят граждане, позапёршись по домам,
Одни солдатики, несчастные, гуляют.
И я брожу меж них туда-сюда
По двухэтажным улицам воскресным,
И жизнь уходит, как меж пальцами вода,
Чрез эту пыльную унылую окрестность.
Но верю я, что есть такая дверь,
Где всё не так, где все совсем другое,
Где чудеса! Где гости! Где портвей!
Как будто в молодости! Будто при застое!
Где за накрытым все сажаются столом,
Где нету нужды думать, много ль водки
Сумето раздобыть, где есть при том
И незнакомые — и незамужние! — красотки!
Где дикой громкости орёт магнитофон,
Отчаянною музыкой пленяя,
Где, засадив стакан, другой, потом
Все в пляс как вдруг бросаться начинают;
Где вот уж вечер, вот уж ночь, и вдруг —
Всех вдруг задумчивость волною накрывает.
Все начинают приглашать подруг,
Попарно сильно с ними танцевают,
И я брожу, хожу туда-сюда,
И я ищу, ищу я двери эти...
Но это видно, только дивная мечта!
Ах, как печально жить на белом свете!
1989 05
Мне не хочется спать, не хочется пить
***
Мне не хочется спать, не хочется пить
Чай, читать книжку не хочется,
Сердце с похмелья ночной учиняет брейкбит, —
Можно портвешечки жахнуть, но не в одиночку же.
Умней всего сейчас взять и поехать — в аэропорт!
Там всю ночь наливают кофе, там лазят девчонки,
Умней всего это делать немедленно, ездит покуда метро,
Одиннадцать, что ли пока ещё, что ли там, ночи.
Умней всего сейчас всячески к ним приставать,
Или, ежели нет, ну так просто ходить, зырить,
Из бутылочки себе тихонечко отхлёбывать,
А хороший человек найдется, так и с ним, конечно, закулдырить
Июль 1989, Москва.
О ты, тяжелому подобная похмелью!
***
О ты, тяжелому подобная похмелью!
Когда, однако, уже денег раздобыто,
Когда — за три часа до двух! — уже добыто,
Когда уже открыто и налито,
Когда уже мал-мало и отпито, —
Вот ты такая, как теперь слегка — помедлить.
— август 1989, Москва — Тюмень
Сексуального хочу я сильно наслажденья
***
Сексуального хочу я сильно наслажденья —
Совкупляться малость хочется мене!
Но не ради лишь телесного кипенья,
А и также ради дружбы, хоп йе йе!
Много разных счас товаров есть в ларечках кооперативных,
Даже деньги их имею покупать, —
Но туда и заходить мене противно:
Даж мне некому подарочков таскать,
Но ведь ты же, дорогая, не паскуда,
Так зачем же заставлять меня страдать?
Так давай сюда скорей свои мне обе груди,
Дай скорее мне их всячески хватать!
1989 09
Один тибетский чувачина
***
Один тибетский чувачина, —
Он миcтику наскрозь спознал,
И в том того была причина
Что силой страшной он облал.
Всё стало для него возможным!
Чего хотел, то воротил.
И бил астрально тут же в рожу,
В ком зла хоть каплю если зрил.
Непосвященный лох и дятел
Ему завидовал как волк,
Но лишь в утесах тело прятал, —
Ведь отомстить ему не мог.
И потому, имея силу,
Он точно был гранатомёт!
И сатанизм любой месил он,
И баб, каких хотел, тех ёб.
А вы, козлы, как ни томитесь, —
Козлами вам и пребывать,
Эзотерических коль истин
Не удостоены вы, блять!
1989, осень
Когда совсем уж я от жизни охуею
***
Когда совсем уж я от жизни охуею,
Когда вконец меня измает белый свет,
В метра в таинственное я спускаюсь подземелье, —
Люминесцентный вечный тут рассвет.
Струятся гладкие здесь трубы переходов,
В пространства властно неизвестные влекут, —
Неумолим, точно державинские оды,
Подземный сей сомнамбулический маршрут.
Везде повсюду месмеризм здесь густой,
Повсюду сумрак серебристый разлит;
Сплошной везде забвения застой;
Позорные здесь бляди всюду лазят —
Пленяться всячески собой они манят!
1989, октябрь, Тюмень
Когда совсем уж я от жизни охуею
***
Когда совсем уж я от жизни охуею,
Когда вконец меня измает белый свет,
В метра в таинственное я спускаюсь подземелье, —
Люминесцентный вечный тут рассвет.
Струятся гладкие здесь трубы переходов,
В пространства властно неизвестные влекут, —
Неумолим, точно державинские оды,
Подземный сей сомнамбулический маршрут.
Везде повсюду месмеризм здесь густой,
Повсюду сумрак серебристый разлит;
Сплошной везде забвения застой;
Позорные здесь бляди всюду лазят —
Пленяться всячески собой они манят!
1989, октябрь, Тюмень
Ах, какой сегодня день такой задумчивый!
***
Ах, какой сегодня день такой задумчивый!
Ах, какой он тусклый, матовый, мерцающий!
Ах, какой такой весь заторможенный и сумеречный,
Весь такой короче просто — настоящий.
Весь такой короче он — серейший.
Лед сухой, и снег утоптанный, и небо
Пасмурное, хмурое такое, и шершавое, и сразу речи
Длинные вести скорей неторопливые охота, чтобы
Ах, следить какую-нибудь этакую, например, науку,
Ах, вести беседы о любезности, к примеру, —
Так пойдем же, друг, пойдем скорей вперёд по переулку!
Там отличнейший один, я знаю, есть магазиньеро!
1989 11
Задушевнейшие дни настали!
***
Задушевнейшие дни настали!
Серые они, конечно, да, но и притом — лиловые!
Сумерки меня со страшной силой обуяли,