ᛋᛋ, но и генерал военно-медицинской службы.
— Пошевелите пальцами, шеф.
Я пошевелил. С пальцами все было в порядке, но вот с тыльной стороны ладони хлестала кровища, так много, что меня даже замутило.
— Рука не пробита, — сообщил Брандт, — Просто царапина. Опасности никакой, но надо продезинфицировать.
Увы, но коньяка для дезинфекции больше нет — этот подонок Эрнст уничтожил бутылку. Зато на столе нашлись матерчатые салфетки, Брандт приложил одну мне к руке.
— Зажмите, герр Гиммлер.
Я зажал рану, и стало еще больнее, а салфетка вся тут же покраснела.
— Мы вроде в проклятой больнице, — напомнил я Брандту, — Тут должны быть дезинфицирующие средства.
— Я немедленно принесу спирт, — пообещал Брандт, — И приведу вам хирурга.
Брандт тут же покинул конференц-зал, а моя дочка тем временем впервые за все «переговоры» подала голос:
— Папа, он хотел тебя убить!
Ну тут не поспоришь. А девочка в своей мстительности определенно пошла в Гиммлера. Отрезанные головы Бормана и Шпеера её не тронули, а вот покушение на отца явно шокировало. Оно и неудивительно: в её возрасте каждый считает своего папу бессмертным.
Ольбрихт был мрачнее тучи:
— Мы приносим наши извинения, хм…
— И я их принимаю, — ответил я, — Как зовут этого героя?
— Гауптман Юнгер, — представился Эрнст, одарив меня белоснежной улыбкой, — И я о своем поступке не сожалею. И не извиняюсь. Будь у меня третий выстрел — я бы вас угрохал, господин Гиммлер. Или не Гиммлер, или кто вы там. Неважно.
— Пока что вы «угрохали» только бутылку коньяка, гауптман, — процедил я, — А могли бы, учитывая вашу «меткость», и мою дочку!
— Ну и зачем вы притащили вашу дочку сюда? — парировал Юнгер.
Этот за словом в карман не лез. И не боялся.
Меня такое совершенно не устраивало. Я был ранен в левую руку, правая мне все еще верно служила. Я протянул её:
— Пистолет.
Гротманн тут же вложил мне в руку пистолет, даже снял с предохранителя.
Я быстрым шагом обошёл стол, разделявший меня с генералами, подошёл к Юнгеру.
— Послушайте, если… — начал было Ольбрихт.
Но закончить он не смог, дальнейшая его фраза потонула в грохоте выстрела. Я шмальнул Юнгеру прямо в его белоснежную улыбку, зубы Юнгера разлетелись по полу, гауптман рухнул на пол, лицом вперед, кровь брызнула прямо на генеральские мундиры стоявших рядом военных.
Я для верности вогнал еще две пули Юнгеру в башку, потом пнул его труп ногой.
Я теперь уже не испытывал никаких душевных терзаний, я быстро учился. Да и кроме того: вот этот подонок пытался меня лично убить. И прямо помешать моему плану мира с СССР!
Я воздел ввысь здоровую руку с пистолетом, генералы вжали головы в плечи, как перепуганные цыплята.
— Ладно, господа, вы меня раскусили, — провозгласил я, — Вы правы. Я не Гиммлер. Я хуже! И я не потерплю более никакой дерзости в мой адрес. И никаких попыток лишить меня жизни тем более. Это ясно?
Генералы закивали.
А вот мои люди, кажется, были смущены еще больше военных. Рожа Вольфа была такой белой, что из неё можно было сейчас делать мел. Гротманн глупо ухмылялся. Айзек забыл, что он Гитлер и явно хотел оказаться подальше отсюда. Моя дочка вроде единственная была в восторге.
— Садитесь, господа, — предложил я.
«Господа» сели, но не все. Я потребовал от Ольбрихта выгнать всех лишних генералов. На мой взгляд депутация военных была слишком уж представительной, я не намерен был озвучивать мои планы всем им.
Так что теперь, когда я закончил представление моей крутизны и отмороженности, в конференц-зале остались только: сам генерал пехоты Фридрих Ольбрихт, который претендовал на должность военного министра, старенький отставной генерал-полковник Людвиг Бек (этот претендовал ни много ни мало на должность и.о. президента Германии), фельдмаршал Эрвин фон Вицлебен (которого мятежники уже успели назначить верховным главнокомандующим и заодно рейхсфюрером ᛋᛋ вместо меня) и Карл Гёрделер — единственный мужик в гражданском, его заговорщики планировали поставить канцлером. Проще говоря, Гёрделер был им нужен, чтобы их классическая военная хунта не выглядела, как хунта.
Вот с этой четверкой самых серьезных мятежников я и был готов обсуждать дальнейшее, а всех остальных решительно выгнал. И дохлого Юнгера тоже унесли, как и осколки от бутылки коньяка — вместо них нам принесли бутылку целую и непочатую. А еще пришел врач и сделал мне нормальную перевязку на левой руке. Даже предлагал обезболивающее, но я отказался, мне сейчас была критически нужна свежая голова.
Из своих людей я оставил в помещении только Вольфа и адъютантов. И еще Ивана Богданова — инженера-остарбайтера, который сам не понимал, зачем он тут находится.
Ольбрихт сейчас как раз недовольно глядел на Ивана, на синюю нашивку «OST» на его спецовке.
— Я могу узнать, что тут делает этот человек?
— Можете, — подтвердил я, — Можете даже ознакомиться с моим приказом.
Поданный адъютантом приказ тут же лег на стол перед Ольбрихтом.
Ольбрихт глянул в приказ, и глаза полезли у него на лоб.
— Вы шутите что ли? «Ост-отряды стражей Берлина»? Из славянских остарбайтеров? С оружием и бронетехникой⁇ Под руководством рейхсфюрера???
— Вы все поняли совершенно верно, — кивнул я, — Приказ пока что не подписан, как видите. Но в случае необходимости — раздам всем остарбайтерам в городе оружие. Оружия у меня на складах ᛋᛋ полно. И все указания я уже дал. Так что если я вдруг помру, мои люди этот приказ немедленно выполнят.
Ольбрихт мрачно покачал головой:
— Но ведь они разнесут город. Это же будут неподконтрольные банды. Это шантаж?
— Это шантаж, — тут же согласился я, — И если вы считаете, что я блефую…
Я приказал Вольфу:
— Дай русскому оружие.
Вольфа перекосило от такого указания, но свой пистолет он покорно из кобуры достал и протянул Богданову.
А вот Богданов растерялся.
— Возьми пистолет, — потребовал я от Богданова на чистейшем русском языке.
На этот раз Ольбрихт вскочил на ноги, а Вольф прямо ахнул.
Вот это всех присутствующих шокировало даже больше, чем когда я самолично казнил Юнгера.
Это, конечно же, была крайне рискованная тактика, но я полагал её верной. Надо наворотить побольше шока, внести в головы моих «друзей» и «врагов» побольше смуты. Этот мой единственный шанс выжить и удержаться сейчас. Ибо сам-то я отлично сознавал мое положение, несмотря на все понты.
Все ключевые объекты Берлина у мятежников под контролем, и военные, и гражданские. Главных вождей Рейха я самолично отправил прямиком в ад, чем оказал военным неоценимую услугу. А сам я в теле Гиммлера, и если меня повесят, то никто и слезинки не прольет. Это уже не говоря о том, что Гиммлер без фюрера никто и звать его никак. У военных банально больше сил в Берлине, по этому поводу я тоже не обманывался.
Так что единственная доступная мне сейчас тактика — тактика обезьяны с гранатой. Пусть они все обделаются, пусть не знают, чего от меня дальше ждать, пусть понимают, что у них два варианта — или союз со мной, или такое море проблем, что они в нем захлебнутся.
И вот в свете всего вышеперечисленного: идея еще вдобавок заговорить по-русски показалась мне логичной и здравой. Если Ольбрихту после переговоров со мной потребуется помощь психиатра, вот тогда я буду считать переговоры полностью успешными.
— Бери пистолет, — повторил я.
Теперь Богданов пистолет взял. Правда не знал, что с ним дальше делать.
— Ну вот, начало положено, — констатировал я, уже по-немецки, — Первый остарбайтер оружие получил. Он уже не остарбайтер, а натуральный «осткригер»! Ну и что мне помешает раздать оружие остальным сотням тысяч, м? Кстати, вот еще один приказ…
Я кивнул, и Брандт положил на стол перед Ольбрихтом очередную бумагу.
— Это по поводу заключенных тюрем и концлагерей, — пояснил я, пока Ольбрихт читал, — Их я тоже могу выпустить за час. Всех. И каждого снабдить оружием, хоть даже паршивым или трофейным.
— Короче говоря, вы обещаете нам тотальную катастрофу, — усмехнулся «канцлер» Гёрделер, — Мы верно вас поняли?
— Верно, но вы еще не до конца осознали глубину катастрофы, — ответил я, — Вот еще один приказ…
Этот приказ был уже войскам ᛋᛋ — немедленно сняться с фронта и идти на Берлин, чтобы покончить с военщиной, предавшей фюрера и национал-социализм.
— Этот приказ я не просто передам по инстанциям, а зачитаю по радио, — пообещал я, — Точнее говоря: мой карманный фюрер зачитает, голосом Гитлера. И ни один эсэсовец его выполнить не откажется, я вас уверяю. Геббельс тоже у меня, как вы могли заметить, господа. Сейчас он скрипит зубами и плюется, но стоит моим профессиональным палачам с ним поработать — и рейхсминистр станет покорнее собачки. И присоединит свой голос к голосу фюрера. И тогда вам точно конец.
Ольбрихт стал мрачнее тучи, но тем не менее ответил вполне спокойно:
— Не забывайте, что Дом Радио в наших руках.
— Пока что в ваших руках, — парировал я, — Я могу отбить его в любой момент. Сил у меня хватит. Вот теперь можете паниковать, господа. Вашему делу конец. Стоит мне пожелать — я залью Германию кровью! И обращу Рейх в первозданный хаос! Так что времена Веймара вы будете вспоминать с ностальгией.
А вот теперь я добился эффекта. Мятежники явно были дезориентированы полностью. Они понятия не имели, что теперь делать, это было заметно по лицам и общей нервозности. Но я решил добить их, постучав пальцем здоровой руки по бумаге с последним приказом:
— Кстати, тут пока что вписано только имя одного генерала Ольбрихта, с указанием уничтожить его самого и всю его семью. Но теперь, когда я знаю ваши имена, господа, я, конечно же, добавлю в этот приказ каждого из вас лично. Так что могу утешить вас — хаоса, который воцарится в Рейхе, если я опубликую эти три приказа, вы уже вероятно не увидите. Потому что будете мертвы.