моим планом и моей властью — они будут уничтожены.
Я замолчал, наслаждаясь эффектом.
Потом глянул на часы, потом указал на все еще парившую над трибуной Гудрун:
— Вы сами все видите, мои верные германцы. Само пространство и время покоряются вашему королю. Законы физики и химии — ничто для меня. Я могу летать, могу проходить сквозь стены, могу убить любого человека взглядом, могу в одиночку разбить танковую дивизию. Со мной древняя гиперборейская магия, технологии, которые вам и не снились. Так что клянусь вам: НИКТО, кто примет мою власть, не пострадает, и каждый найдет счастье в моем королевстве. Но выступивший против меня пожалеет и примет смерть лютую.
Я обещал немцам немедленный мир, но я также обещаю возмездие любому, кто будет мешать мне. На меня плевали! О, как они плевали на меня, мои верные германцы, если бы вы знали! Они все плевали на меня — генералы Вермахта, Сталин, Черчилль, Рузвельт. Но ныне все меняется, раз и навсегда.
Теперь король больше не потерпит плевков в свою сторону. Теперь любой, повторяю, любой, кто не пойдет на немедленный мир — будет мною уничтожен. Включая Сталина, Черчилля, Рузвельта, про наших немецких бунтовщиков я уже даже не говорю.
И в доказательство моей силы — я сейчас своей волей уничтожаю Главное управление ᛋᛋ в Берлине. Там сейчас собрались эти ублюдочные «фюреры» на совещание, во главе со своим главарем-узурпатором Мюллером… Но это совещание — их последнее совещание.
Они пошли против короля, и вот они мертвы. Я бросаю метеорит на Главное управление ᛋᛋ, теперь этого здания больше не существует! Как не существует и бесноватых фюреров, руководивших раньше ᛋᛋ, как не существует и самого ᛋᛋ! ᛋᛋ отправилось в ад!
Остальные: думайте. Сталин, Черчилль, Рузвельт, Ольбрихт — думайте. Если не дадите мне мира завтра же — возможно, следующий метеорит упадет на Кремль в Москве, Даунинг-Стрит в Лондоне, Белый Дом в Вашингтоне, Бендлер-блок в Берлине… Не стоит выступать против того, кто повелевает самими законами физики!
Я готов вернуть Сталину немедленно все завоеванные Германией территории, кроме Прибалтики, ибо Прибалтика — древнее владение Тевтонского Ордена. Я готов немедленно вывести войска из Западной Европы, предоставить Западной Европе полные права самоуправления, готов даже обсуждать статус Западной Европы с Черчиллем. Но за столом переговоров.
А если кто-то хочет войны со мной — не советую. Пусть этот кто-то поймет, что правила игры отныне изменились, что я противник смертей на фронтах немцев, американцев, русских, англичан. Что если кто-то хочет войны со мной: я предпочту ударить один раз, но ударить по правителям, а не по народам.
Думайте!
Думайте о Главном управлении ᛋᛋ в Берлине! Минуту назад оно было. Теперь его нет. Хотите, чтобы вас тоже не было?
Я теперь разорался, охрип, сорвал себе голос.
Но, Господи… Как же это было прекрасно! Я сейчас управлял десятками тысяч людей, и они мне верили, самое потрясающее — они мне верили, безоговорочно. Я сейчас словил настоящий экстаз диктатора, нечто вроде тысячекратного оргазма. Я теперь отлично понимал и Гитлера, и Геббельса…
Чистая власть была наивысшим удовольствием и наслаждением.
Но Гротманн уже снова нарисовался рядом со мной на трибуне, теперь он уже чуть ли не силком тащил меня прочь от моих возлюбленных немцев.
— Рейхсфюрер… То есть простите: ваше величество. Ваше величество, надо срочно уезжать, танки Вермахта уже в городе.
Я отмахнулся от Гротманна, как от надоедливой мухи:
— Плевал я на танки, дружище Гротманн. Мне подвластно само время и пространство! Никто не смеет вставать между королем и его народом!
Гротманн нагло отключил мне микрофон, потом зашипел:
— Ваше величество, да придите уже в себя! Нас всех тут и ухлопают. А вашу дочку приземлят вниз одной автоматной очередью… У вас нет никакой власти над временем и пространством, у вас одна летающая девка. И всё.
Вот чёрт.
Слова Гротманна были для меня, как ушат ледяной воды. А ведь он прав. Я, похоже, совершил типичную ошибку диктатора-новичка, я сам поверил в ту пропаганду, которую нес с трибуны. А ведь верить в собственную пропаганду нельзя…
— Ладно, — я кивнул, — Спасибо. Сейчас, Гротманн.
Я снова включил микрофон:
— Срочные дела требуют вмешательства вашего короля, мои любимые германцы. Ныне я вынужден покинуть вас. Но ненадолго! Вы скоро увидите меня вновь, ведь я остаюсь здесь, с вами. Берлин — прогнил, вот почему я немедленно переношу столицу Германского королевства сюда, в Нюрнберг. Большей чести нюрнбергцы и желать не могли, знайте, что это — знак моей любви к вам.
Я переношу в Нюрнберг весь мой королевский двор, весь аппарат моего Тевтонского Ордена, моей партии «Гиперборея». Я назначаю королевским канцлером и главой партии «Гиперборея» Конрада Аденауэра, бывшего бургомистра Кёльна. Это человек чести, человек великого ума и стальной воли! У него уже есть пакет реформ для вас, мои возлюбленные германцы. В ближайшие дни мы изменим всё, мы каждому вернем честь, свободу и достоинство, но прежде — сытую жизнь, возможность честно зарабатывать на хлеб с маслом для каждого немца. А еще прежде: мы вернем вам главное — мир…
Я напоследок еще воздел ввысь руку, сжимавшую окровавленный меч.
— Да здравствует король Генрих, — тихонько произнес в микрофон кардинал, но громкоговорители заставили его голос грянуть.
— Слава Гиперборее! — добавил я, настолько громко, насколько мне позволяли истерзанные голосовые связки.
И немцы ответили мне десятком тысяч глоток:
— Слава Гиперборее! Да здравствует король! Ура королю! Мир! Свобода…
Это был потрясающий успех. Орал даже толстый ветеран СА, даже он теперь забыл про Гитлера. Германская нация сейчас слилась в едином порыве почитания короля.
Это я сделал? Или это Гитлер их так подготовил к моему приходу, обучив фанатизму, выдрессировав на покорность тирану?
Гудрун наконец-то приземлилась вниз, её белоснежные в тон платья туфельки твердо встали на трибуну. Яблоки тоже спланировали рядом с девушкой. Гудрун бросила пару яблок в толпу, и немцы жадно ловили их, прижимали к сердцу. Так они причащались к чуду…
А еще теперь вверх взметнулись тысячи сжатых кулаков. Немцы вскидывали правые руки, сжимая их под рукоять воображаемых мечей, повторяя мой жест. Новая зига? Похоже на то…
Вот дерьмо.
А чем я, собственно, лучше Гитлера?
Я очень надеялся, что я лучше Гитлера моими делами и моими намерениями. Потому что про мои методы этого сейчас сказать было нельзя… Завел я толпу, по крайней мере, не хуже фюрера.
— Слава королю!
— Слава Гиперборее!
Кто-то даже орал:
— Слава летающей принцессе Гудрун!
Я оставил немцев на пике их воодушевления, Гротманн затолкал меня в помещение внутри Трибуны Цеппелина.
«Девочка с яблоками», картина немецкого художника и выпускника Нюрнбергской художественной школы Рудольфа Хирта дю Френе, 1905 г.
Эмблема Тевтонского (Германского) рыцарского католического Ордена, запрещенного указом Гитлера в 1938 г.
Берлин, Главное управление СС, 5 мая 1943 12:57
Девушка в длинном черном платье, в траурной черной вуали шла по бульвару Унтер ден Айхен. В руке девушка несла черный круглый предмет, размером меньше футбольного мяча, но больше теннисного.
Девушка шла медленно, мелкими шажками, едва переставляя ноги.
Она остановилась, отдышалась, поглядела на небо… Потом продолжила свой путь. Так она прошла первый пост охраны, остановили её только у второго уличного поста, уже у самых дверей Главного управления. Охрана сейчас была усилена, в здании рейхсфюрер ᛋᛋ Генрих Мюллер проводил совещание.
Бульвар был заставлен автомобилями руководителей ᛋᛋ. Шоферы и адъютанты курили возле хозяйских авто.
Девушка намеревалась подняться по лесенке и войти в здание, но эсэсовцы уже преградили ей путь, наставили на девушку автоматы.
— Куда вы, фройляйн?
— К папе, — просто ответила девушка, — Пустите меня к папе.
Голосок у неё дрожал.
Эсэсовцы были тщательно проинструктированы, они знали, что обстановка напряженная, они ждали подлянки в любой момент.
Один из эсэсовцев сдернул с девушки вуаль. Под вуалью оказалось девичье личико, принадлежавшее очень тощей и бледной школьнице. В глазах школьницы блестели слезы.
— Пустите к папе, — повторила девушка.
Эсэсовец уже вырвал у девушки черный предмет, который она несла в руках. Предмет оказался каким-то глиняным шаром, внутри шара что-то булькало.
— Коктейль Молотова, что ли?
Товарищ эсэсовца пожал плечами:
— Да вроде не похоже.
— Отдайте! — потребовала девушка, — Это мое лекарство. Верните!
Эсэовец еше повертел в руке странный предмет, потом вернул его девушке.
— Проваливай, милая. Твоего папы тут нет.
Обоим охранникам уже было ясно, что девушка явно слабоумная, но было и понятно, что никакой опасности она не представляет. Судя по траурному одеянию, у девушки, видимо, погиб кто-то из близких, вот она и тронулась умом.
— Мой папа тут! — требовательно произнесла девушка, — Мой папа — Мюллер! Пустите!
Один из эсэсовцев на это расхохотался. А другой вдруг сообразил — дочка нового рейхсфюрера, Лиза Мюллер, вроде бы и правда слабоумная. Об этом уже давно поговаривали в гестапо.
— Погоди-ка, — осадил догадливый эсэсовец товарища, — Ваши документы, фройляйн.
Документы у девушки и правда нашлись.
Элизабет Мюллер. Это оказалась именно она, судя по документам. Документы точно настоящие, да и по возрасту — вроде бы она, точно она.
— Наши извинения. Ваш отец сейчас занят, фройляйн Мюллер.
— Отец не может быть занят! — девочка взвизгнула, — Наша мама погибла. Наш дом разбомбили. Мне некуда идти! Пустите к папе!
Эсэсовцы напряглись. Был вызван штандартенфюрер — начальник охраны здания.