Освоившись с обычаями новой родины и войдя в круг людей, приближенных к государю, Девиер решил упрочить свое положение женитьбой на представительнице высшего российского общества. В качестве объекта для достижения поставленной цели он избрал сестру царского любимца Меншикова Анну Даниловну. Он обольстил эту некрасивую и не очень-то молодую по тем временам особу (ей к тому времени уже стукнуло 22 года) и пришел к Меншикову просить руки сестры. Меншиков, не любивший Девиера, был сильно разгневан случившимся. Он не только собственноручно избил новоявленного «жениха», но также приказал своей челяди вышвырнуть его из дворца. Побитый, с расквашенной физиономией и порванной одеждой красавчик Девиер побежал жаловаться государю. Тот принял страдания «влюбленного» близко к сердцу, призвал к себе Меншикова и повелел в течение трех дней обвенчать сестру с Девиером. Меншикову ничего не оставалось, как подчиниться воле государя. Однако он затаил к Девиеру непримиримую ненависть.
Венчание молодых состоялось в установленные государем сроки, а свадьба – лишь после отъезда Меншикова из Петербурга на театр военных действий. Брак оказался удачным. Анна Даниловна родила дочь Екатерину и трех сыновей – Петра, Александра и Антона Антоновичей.
В 1715 г. государь отправил Девиера в Ревель руководить строительством морского порта, а после возвращения его в Петербург назначил первым петербургским генерал-полицмейстером. В этой должности он принял участие в следствии по делу царевича Алексея Петровича и наряду с другими подписал смертный приговор.
Генерал-полицмейстер российской столицы ведал всеми вопросами городского хозяйства. Формально он подчинялся Сенату и генерал-губернатору Меншикову. Зная о личном неприязненном отношении генерал-губернатора к генерал-полицмейстеру, все недовольные Девиером бежали жаловаться к Меншикову, но царь, которому фактически подчинялся генерал-полицмейстер, всегда в этих спорах был на стороне Девиера.
Штат петербургской полиции (в других российских городах полиции в то время еще не было) состоял из десяти офицеров, двадцати унтер-офицеров, 160 «солдат добрых», одного дьяка и десяти подьячих. Дьяк и подьячии обслуживали канцелярские нужды. Форма полиции состояла из кафтана, брюк и картузов василькового цвета с алыми обшлагами, зеленых камзолов, шпаги на лосиной перевязи и ружья с патронной сумкой.
Полиция не только боролась с городским криминалом и обеспечивала покой обывателя, но также занималась благоустройством. Первым распоряжением Девиера было издание правил мощения улиц, где, в частности, говорилось: «Каждому… против своего двора посыпать песком и камнем мостить гладко…» Стали строго наказывать тех, кто сваливал в Неву и другие городские водотоки мусор. За это не только били кнутом, но и особо злостных нарушителей ссылали на каторгу. С 1721 г. в городе стали устанавливать осветительные фонари. Освещение производилось конопляным маслом. Что же касается наказаний за нарушение правил, то здесь испытанными средствами были кнут, кошки, батоги. Запрещалось многое – просить милостыню, петь песни на улицах, играть в азартные игры, пьянствовать и прочее. Полиция вела многофункциональную деятельность, вплоть до организации ассамблей и контроля розничной торговли.
Незадолго до смерти государя Петра Алексеевича, 6 января 1725 г., Девиера произвели в генерал-майоры. Екатерина I, за передачу власти которой после смерти супруга Девиер активно выступал, оценила это и пожаловала ему знаки ордена Александра Невского, графское достоинство и чин генерал-лейтенанта.
Но вот 24 апреля 1727 г. к тяжело больной императрице явился светлейший князь А. Д. Меншиков, которому императрица очень доверяла, и сообщил ей, что есть данные о причастности Девиера к некоему заговору против нее. Возмущенная императрица тут же приказала арестовать Девиера, который во время ареста попытался заколоть Меншикова шпагой.
Начнется следствие, главным аргументом которого стали дыба и плети. Обвиняемый пыток не выдержал и признался во всем, что ему предъявили. Обвинительный приговор по делу Девиера и его сообщников (а таковых тоже нашли) императрица подписала в день своей смерти. В соответствии с ним петербургский генерал-полицмейстер был лишен дворянства и титула, чинов и имений, бит кнутом и отправлен в сибирскую ссылку в Жиганское зимовье, в 800 верстах от Якутска.
Его усадьба на берегу Фонтанки, на территории нынешнего Аничкова дворца, была конфискована и передана под полковой двор лейб-гвардии Преображенского полка.
Девиер провел в Жиганском зимовье 12 лет. В 1739 г. его назначили начальником Охотского порта. Здесь он закончил снаряжение Второй Камчатской экспедиции Беринга, завершил строительство порта и стал основателем Мореходной школы, преобразованной впоследствии в Штурманское училище сибирской флотилии.
Императрица Елизавета по восшествии на престол подписала указ об освобождении Девиера. Ему возвратили графский титул, ряд поместий, пожаловали генерал-аншефом и назначили генерал-губернатором Петербурга. Скончался он 24 июня 1745 г. и был похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невского монастыря.
Дом князь-игуменьи всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего собора
В 1712 г. на набережной Невы (теперь это южная сторона Шпалерной улицы) был построен один из первых кирпичных жилых домов Петербурга. Дом, как ни странно, сохранился до наших дней, хоть и в сильно перестроенном виде. Он расположен на пересечении Шпалерной улицы с проспектом Чернышевского под номером 37 / 4.
В 1712 г. здесь поселились супруги Голицыны – 54-летний князь Иван Алексеевич и 47-летняя княгиня Настасья Петровна, урожденная Прозоровская. Супругами они стали в 1684 г. и воспитывали двух сыновей – 12-летнего князя Федора Ивановича и 5-летнего князя Алексея Ивановича.
Впрочем, князь Иван Алексеевич в петербургском доме почти не жил. Получив в 1684 г. чин комнатного стольника царя Ивана Алексеевича, он службу почти не нес, а после кончины государя и вовсе оставил ее. Хотя мог бы сделать неплохую карьеру, так как был родным братом воспитателя Петра I Бориса Алексеевича Голицына и известного дипломата Петра Алексеевича Голицына. Но князь Иван Алексеевич был человеком тихим, робким, богомольным и всячески сторонился службы при дворе. Его любимым занятием было строительство храмов в своих подмосковных вотчинах, где он проводил большую часть времени.
Фактической хозяйкой дома на набережной Невы стала княгиня Настасья Петровна. Она принадлежала к семейному клану высшего московского общества – родилась в семье боярина Петра Ивановича Прозоровского и Анны Федоровны, урожденной Ртищевой, и была наследницей большого состояния старшей ветви князей Прозоровских и ближнего боярина Федора Ртищева. Ее отец по назначению государя Алексея Михайловича состоял наставником малолетнего царевича Ивана Алексеевича, а дед по материнской линии, окольничий Федор Ртищев, был любимцем этого царя. Близкие отношения ее семьи с царской еще более укрепились после того, как брат царицы Прасковьи Федоровны, Василий Федорович Салтыков, женился на родной сестре Настасьи Петровны, княжне Аграфене.
На свадьбе Настасьи Петровны с Иваном Алексеевичем Голицыным присутствовала царевна Софья Алексеевна, которая и позже покровительствовала этой чете. Во время конфликта царя Петра Алексеевича со сводной сестрой правительницей Софьей Алексеевной княгиня Настасья Петровна приняла сторону Петра, войдя таким образом в его ближайший круг. Впоследствии она подружилась с его супругой Екатериной Алексеевной и присутствовала на их свадьбе, где удостоилась чести сидеть за столом невесты. Во время путешествий царственной четы княгиня Голицына часто сопровождала их или находилась с ними в переписке. В своих письмах княгиня называла государя «батюшкой», а он ее – «дочерью» или «дочкой-бочкой», вероятно намекая на ее дородность или способность употреблять единовременно большое количество напитков. В случае путешествия государя без супруги Настасья Петровна находилась при ней, письменно извещая его о состоянии его «любезной Катеринушки».
Настасья Петровна проявила себя как активная участница петровских забав, включая деятельность Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего собора. Государь и прочие участники его развлечений ценили княгиню за умение хорошо выпить и пошутить с использованием ненормативной лексики. Благодаря этим талантам княгиня Настасья Петровна в декабре 1717 г. сменила Дарью Ржевскую на посту князь-игуменьи Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего собора. Дом княгини Голицыной на набережной Невы, построенный частично на средства, выделенные государем Петром Алексеевичем, стали называть домом князь-игуменьи.
Вид этого удивительного по своей архитектуре дома сохранился на изображении Московской части города гравированной Панорамы Петербурга, выполненной А. Ф. Зубовым в 1716 г. Дом был большой, двухэтажный, с высокой многопрофильной кровлей, придававшей ему некоторое сходство с теремом. Три фасадных стены его (повышенная центральная и две боковые) завершались лучковыми фронтонами.
Между тем в 1718 г. над владелицей дома сгустились тучи. В период пребывания княгини при государыне Екатерине Алексеевне в Копенгагене ее срочно вызвали в Москву, как выяснилось, для допроса по делу царевича Алексея Петровича. Здесь ее обвинили в «недонесении слов, сказанных растригою Демидом – и в перенесение слов из дома царского к царевне Марии Алексеевне».
Приговором суда, утвержденным 18 марта 1718 г., она была признана виновной и приговорена к ссылке на прядильный двор. Это наказание царь Петр заменил поркой. 28 марта 1718 г. в Москве при стечении множества людей княгиня Голицына была бита батогами, после чего отправлена к мужу. Но супруг вернул ее в дом отца. Писатель и историк Казимир Валишевский писал: «…княгиня Анастасия Голицына, дочь князя Прозоровского, большой друг Петра, с которой он общался, как с сестрой – пока не велел публично отстегать плетьми на дворе Преображенского приказа. Она обвинялась в сообщничестве с Алексеем, за которым ей было поручено следить и подсматривать. Она вернула себе царскую милость, согласившись занять место г-жи Ржевской». Если учесть, что княгиня Голицына еще до суда была назначена князь-игуменьей Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего собора, то «царская милость», заключавшаяся в замене каторжного труда на публичную порку, просто была признанием определенных заслуг княгини на поприще государевых забав.