Кухня была меньше ванной комнаты в Лелином доме. Квадратное помещение, в котором едва уместились маленький деревянный стол и два стула.
Зашумел чайник. Илья оперся спиной о кухонный гарнитур и растерянно посмотрел на Лелю.
– Садись, пожалуйста. – Он указал на стул.
Леля внимательно оглядела одноклассника. Одет он в брюки и белую рубашку. Только пиджак Илья снял и повесил на спинку стула, на котором как раз Леля сидела. До нее долетал легкий аромат мужского парфюма.
– Классная тебя сегодня потеряла, даже твоему отцу звонила, – сказал Илья, внимательно вглядываясь в Лелино лицо. Ей вдруг стало особенно стыдно за засохшую у глаз тушь, за немытые со вчерашнего дня волосы, за мятую одежду. – А ты нормально вообще? Ничего не случилось?
– Да-да, нормально. Как у твоей мамы здоровье?
– У мамы? – Илья растерялся из-за резкой смены темы. – А, ты про тот случай? У нее был не лучший период в жизни, но сейчас все хорошо.
– Сейчас все просто прекрасно, – сказала Алена Александровна, входя в кухню.
– Мам, садись! – Илья достал стул из-под стола.
Выключатель электрического чайника щелкнул. Илья достал три большие кружки и положил в каждую по чайному пакетику.
– Мне покрепче, – хрипло попросила Леля.
Не оборачиваясь, Илья кивнул.
– Какая у тебя роль в пьесе? – спросила Алена Александровна.
– Я не хочу участвовать.
– Да ты что! А почему?
Леля пожала плечами. Как объяснить, не вдаваясь в неприятные подробности, которые Илья явно не раскрывал беременной матери, Леля не знала. Илья поставил на стол две чашки. Леля потянулась к своей и смутилась, случайно задев локоть Ильи своим локтем.
Стула было только два, это Лелю удивило. А где сидит отец? Илья стоя сделал пару глотков. Леля тут же пожалела, что он не сел рядом.
– Варенье действительно очень вкусное! – Леля зачерпнула полную ложку, а затем бросила взгляд на Илью и, увидев, что он тоже как-то странно смотрит на нее, смутилась.
Медленно отпивая чай, Леля оглядывала кухню. Никаких фотографий, только на холодильнике висят несколько магнитов из Крыма и Сочи. И хотя вся обстановка говорила о том, что ремонт делали давно, все поверхности кухни дышали чистотой и аккуратностью.
Приятно, размеренно тикали часы, висящие над обеденным столом.
Разговор шел легко. Алена Александровна относилась к тому приятному типу людей, которым всегда есть о чем поговорить с любым человеком, причем разговор этот сводился не к пустой болтовне или сплетням, а к вещам близким каждому и о которых ее собеседнику приятно поговорить. Илья по большей части молчал и пил чай, но к концу вечера он поддержал шутку мамы и развеселился. Улыбался он, как отметила Леля, славно: у него преображалось лицо, уходила напряженность из губ и взгляда, и как-то особенно по-детски поднимались уши.
Зачерпнув из розетки последнюю ложку варенья, Леля вдруг ощутила, что ей спокойно и хорошо. Она впервые почувствовала себя в безопасности. Пол под ногами наконец ощущался крепким и твердым, страх, что земля расколется, показался далеким, смешным.
Леля случайно бросила взгляд за спину Алены Александровны на окно:
– Смотрите, снег пошел! – Леля вскочила и подбежала к огромному подоконнику, занимавшему чуть ли не половину кухни.
– Первый в этом году. – Илья встал рядом.
В небольшом пространстве кухни они застыли, освещенные уличным фонарем, наклонив туловища так, будто вот-вот соприкоснутся плечами. Но все-таки не соприкоснулись.
Как только Леля вошла, ее накрыл, как цунами, голос отца:
– Ольга, сюда подойди.
– Уно моменто, только выпью таблетку от головы, – нарочито спокойно и бодро ответила Леля и зашла на кухню. По пятам за ней шел Филя.
Таблетка, вода. В висках пульсировало, но Леля умела отличить начинавшуюся мигрень от другой головной боли – в этот раз все пройдет быстро, просто похмелье.
Оттягивая момент разговора с отцом, Леля особенно медленно пила воду, глядя на себя в зеркало. Послюнявила палец и провела под глазами, встряхнула волосы, поправила перекрутившуюся юбку и, настроившись на битву, пришла к папе.
В кабинете было темно. Горела только настольная лампа на тумбе рядом с рабочим столом, поэтому Леля не видела отцовских глаз (его голова была в тени), свет лампы падал на подбородок и рот.
Губы разомкнулись, отец сурово произнес:
– Объяснись! Где ты была?
– У друзей, я же тебе написала. Ой, – в притворном ужасе Леля прижала ладошку ко рту, – или ты не получил эсэмэску?
Леля и хотела бы вести себя по-человечески, не ехидничать, но обида и злость были сильнее ее, и противный гаденький клоун, воспользовавшись Лелиной уязвимостью, с усердием стал тянуть струны ее души.
Андрей Петрович ударил кулаком по столу. Леля вздрогнула. Отец всегда казался флегматичной, вечно занятой гусеницей, и этот взрыв стал неожиданным.
– Могло тебе прийти в голову, что я волновался за тебя?! Я не спал всю ночь! Ты считаешь, вот эта твоя отписка успокоила меня? У каких друзей? Почему я о них ничего не знаю? А если они тебе навредят? А где ты будешь спать? А если что-то случится, как я смогу тебе помочь? Я даже позвонил знакомому из полиции, хотел, чтобы он отправил своих ребят тебя искать. И я настоял бы, черт возьми, на твоих поисках, если бы он не убедил меня, что, раз сообщение есть, значит, все-таки можно сутки подождать… Ты что себя позволяешь, Леля? Что за выходки?! Татьяна Николаевна всю ночь успокоительные пила, я чуть с ума не сошел от волнения… – На стол еще раз с силой опустился кулак. – Что, я тебя спрашиваю, ты вытворяешь?!
Леля уже успела взять себя в руки после мгновения растерянности и ехидно улыбнулась:
– Я предупредила сообщением, чтобы не отвлекать тебя от более важных вечерних дел.
– Как это понимать? – проговорил отец напряженно.
– Да так и понимать. Что ты со мной как с маленькой в самом деле. Я же все понимаю, вы с мамой развелись, ты без женщины уже сколько?..
– Не забывайся.
– Да я как раз все помню, – еще более любезно и ехидно продолжила Леля. – А вот скажи, Анна Романовна на сколько меня старше? (Андрей Петрович, удивленный тем, что дочери все известно, на долю секунды растерялся, как мальчишка.) Лет на шесть-семь? Хороший ход, пап! Красивая, молодая. Маме-то уже все-таки сорокет, отцвела…
Вдруг почувствовав, что силы все улетели вместе со вторым ударом кулака об стол, Андрей Петрович вздохнул, теряясь в догадках, как его славная милая дочка превратилась в особу, с которой невозможно говорить по-человечески. Он тускло сказал:
– Иди-ка ты, дорогая, к себе. Я тебя сейчас видеть не имею никакого желания.
Раненная до глубины души отцовскими словами и не зная, как выразить свои чувства, Леля намеренно хлопнула дверью кабинета.
В гостиной тетя Таня вытирала пыль, Филя спал на диване. Леля сначала хотела пронестись мимо. Чувства тети Тани волновали ее сейчас меньше всего. Почему-то казалось, что она, как обычно, драматизирует, но, чтобы не мучиться угрызениями совести, которые так некстати могли появиться, Леля все-таки быстро сказала, встав в дверном проеме:
– Извините меня.
Но тетя Таня вопреки Лелиным ожиданиям не повернулась резво и не раскрыла для нее свои объятия. Только плечи ее опустились, и она сгорбилась, будто выдохнула из себя всю опору.
– Хорошо, что жива, – услышала Леля тихий голос.
Она решила попробовать еще раз:
– Мне очень жаль, что вы с папой из-за меня нервничали.
– Какое счастье, что ты жива… – устало и бесцветно повторила тетя Таня, так и не повернувшись к Леле.
В школе к Леле больше не лезли. Видимо, все-таки испугались угроз, и вся неделя была спокойной. Утром в пятницу Леля вдруг вспомнила, что так и не отдала Сергею Никитичу книгу. Пьеса была прочитана давно.
– Он с ребятами репетирует, – сказала секретарь, когда Леля зашла в кабинет директора после уроков.
Леля подошла к распахнутым дверям концертного зала. Оттуда доносился смех. Маша и Федя стояли на сцене, Сергей Никитич сидел в первом ряду, все остальные рассредоточились по залу.
– Ну, ребят, ребят, давайте вернемся к образу нашего Феди, точнее, волшебника, – сказал директор. – Федя, вот ты чувствуешь, что в твоем мире можно превратить медведя в человека, наколдовать усы курице и сотворить другие чудеса?
– Нет.
– Во-о-от! А волшебник чувствовал, что может все. Особенно для своей любимой жены. Как ты думаешь, кто такой волшебник, если расшифровывать метафору Шварца?
Федя молчал.
– Волшебник – это писатель, понимаешь, творец, он создает эту сказку, создает Медведя, создает Принцессу, создает обстоятельства их встречи. Волшебник – это человек, который полон вдохновения, который так счастлив, что способен на любые чудеса. Федя, понимаешь теперь? Тебе нужно играть не волшебника из детских сказок, тебе нужно играть одухотворенного человека, который благодаря своему настроению верит, что способен на все. И действительно способен. Давайте попробуем еще раз!
Леля замерла в дверях, наблюдая. Она поняла, что это самое первое действие пьесы. Тогда волшебник устроил переполох в курятнике, а его жена просила его быть обычным человеком, без волшебных шуток.
– «Так все идет славно, как у людей, и вдруг хлоп – гром, молния, чудеса, превращения, сказки, легенды там всякие… Бедняжка…» – Маша вдруг остановилась и смутилась.
– Что такое? – спросил директор.
– Там дальше целовать надо…
– Целуй!
– Иванова-то?! – Маша даже взвизгнула.
Все засмеялись. Федя стоял красный, как будто сгорел на солнце.
– Не Федю, – Сергей Никитич улыбался, – своего мужа, волшебника.
– В губы целовать?
– По желанию…
Класс старался удержаться от смеха, но получалось плохо, и кто-то из ребят даже опустился на пол, сдавленно хихикая. Маша и Федя стояли красные и жутко недовольные.
Леля и не заметила, как губы ее растянулись в улыбке. Ей снова стало так же спокойно, как было на кухне у Ильи и его мамы. Отступив назад, в коридор, Леля прижала книгу к груди и решила, что отдаст ее потом. А где-то глубоко внутри пульсировала и робко пиналась честная мысль: «Тоже хочу смеяться там вместе со всеми». Но как это устроить? Леля не представляла, что могло бы изменить ее отношения с одноклассниками. Все казалось безвозвратно и безнадежно утрачено и испорчено. И Леля вдруг как никогда ощутила, что земля все-таки расползлась, но Леля не провалилась, а осталась одна, на этой стороне, а все остальные: мама, папа, одноклассники, тетя Таня, Илья – все были на другой.