прийти к компромиссу. Даже решили пару лет подождать с новыми детьми, чтобы мама смогла хоть немного самореализоваться, а потом мама поняла, что рожать ей вообще больше не хочется. Да и карьера пошла в гору. Стали звать сниматься на обложки, приглашали в постановки… Мама так честно и сказала папе, что детей у них больше не будет, а папа оказался не готов к такому ультиматуму. Скрестили шпаги, а как тут компромисс найдешь? Решили разойтись, чтобы не мешать друг другу строить жизнь. Вообще за все время, которое прошло с развода родителей, Леля не замечала, чтобы у отца кто-то был. Ей казалось, что если он уходит из дома, то непременно на работу. А тут… Анна Романовна! Интересно, сколько все это у них продолжается?
Леля водила глазами по кухне, стараясь придумать, о чем поговорить. Ей было неловко. И еще больше стесняло то, что Илья тоже пытается найти тему для разговора и никак не находит. Их нарочито громкое питье чая только и разбавляло тишину.
– У тебя есть близкие друзья? – спросила наконец Леля. – В школе ты со всеми и ни с кем.
– Друзья? Да. Точнее, друг. Один. Мы с садика знакомы. Он не в нашей школе учится. Много друзей у меня никогда не было. Мне казалось бессмысленным еще с кем-то сближаться, когда уже есть близкий кто-то. Время только тратить на общение…
– Ты считаешь общение пустой тратой времени?
– Смотря какое. С другом нет. И если деловое общение, нет. А вот дискотеки эти, вписки, – Илья поморщился. – Так и слышу, как тикает минутная стрелка. Не могу там бывать. Лучше чем-нибудь полезным заняться.
Леля задумалась, а не слышит ли он и сейчас тиканье минутной стрелки. Не считает ли секунды до ее ухода? В конце концов, они с ним не друзья и даже не приятели.
– Если ты занят, я могу уйти, – сказала она.
– Если бы я был занят, я тебя не позвал бы.
– Ты добрый, вот и позвал. Увидел, что я плачу, и пожалел.
– Мне, конечно, хотелось тебя поддержать, но чрезмерным человеколюбием я не страдаю.
– Все твои поступки говорят об обратном.
Илья пожал плечами.
– Тогда у тебя низкая планка для человеколюбия. Я просто не врежу намеренно и иногда могу защитить того, кто слабее. Сегодня у тебя не было сил сражаться с ребятами. Завтра они у тебя появятся, и я не буду встревать в ваши ссоры.
– Как ты считаешь, в том, что произошло сегодня, я сама виновата?
Илья вздохнул и помешал ложкой чай.
– Я считаю, что мы всегда пожинаем плоды своего выбора. Во всем. Вот, например, у меня ужасно болит временами шея. Это просто следствие того, что я выбрал не спортом позаниматься, а фильм посмотреть. А моя мама так плохо себя чувствовала тогда… Ты помнишь, когда ты ее впервые встретила? Это все потому, что она решила пропустить прием у врача.
– Иными словами, ты считаешь, что я получила то, что заслужила.
– То, что создала сама.
– Но ведь я никакого отношения к увольнениям не имею.
– Посмотри честно на ситуацию. Я думаю, ты прекрасно понимаешь, что не это первопричина ненависти ребят.
– Ты веришь в справедливость?
– Я не называл закон причины и следствия справедливым.
– Ты себе противоречишь. Звучит очень справедливо. Что-то сделал – получил результат.
– А если сел в машину, попал в аварию и умер? Причина и следствие. А справедливого мало.
У Лели зазвонил телефон. Он лежал на столе треснутым экраном вверх, поэтому оба без труда увидели, что звонит отец. Леля перевернула телефон и отключила звук.
– Не ответишь?
Леля помотала головой и продолжила прерванный разговор:
– А я вот раньше верила в справедливость. И в то, что все, что ни делается, все к лучшему. Даже когда было, казалось, хуже некуда, в груди сидело это убеждение. Родители орут друг на друга из-за количества детей, я кутаюсь в одеяло и повторяю: все к лучшему. В очередной раз приступ мигрени, от которого ничто не спасает, значит, так нужно. Все к лучшему. А вот недавно я поймала себя на том, что не верю в какую-то жизненную справедливость, в то, что непременно все к лучшему. Так глупо думать, что нас кто-то – жизнь или… Бог – пытается привести к счастью. С нами просто что-то случается – и все. Без всяких там «к лучшему».
– Аж тоскливо стало, – улыбнулся Илья и потянулся на стуле. – Но я в общем-то всегда примерно так мир видел.
– А меня это убивает. Не делает сильнее, понимаешь, а втаптывает, втаптывает, втаптывает… Куча проблем! Но раньше я хоть думала, что это ради чего-то, для моего какого-то будущего счастья. А сейчас это просто проблемы. И я не знаю, для чего их преодолевать, ведь потом будут еще и еще. Просто потому, что жизнь такая, а не из-за какой-то там великой цели. Ни во что не верю. Безверие. Тотальное безверие. Так невозможно жить!
Леля не знала, понимает ее Илья или его глубоко поражает ее неуместная чрезмерная откровенность. Вряд ли их отношения находились на таком уровне, что он готов выслушивать все, в чем она признается. Но иногда одиночество доходит до такой черты, что необходимо просто выговориться, даже если не поймут, потому что держать в себе уже невыносимо.
Илья ничего не ответил. Порылся в карманах школьных брюк, вытащил конфетку и протянул Леле.
– Мне Соня как-то дала. Я забыл и вспомнил вдруг.
Леля подняла уголки губ.
– Сонечка замечательная.
– Это правда, – серьезно сказал Илья.
– Она верит в то, что человек должен прерывать круг зла. Подставлять вторую щеку. И она ведь и впрямь так живет. Как я ей завидую. Она во что-то верит.
– Я вот как думаю, – помолчав, сказал Илья, – каждому человеку нужна какая-то утешительная мысль. По сути, долгое время ею были религия и идея загробной жизни, в которой будет хорошо, если страдал в этой. Но вот утешительная религиозная мысль в наше время уходит на второй план. А людям она по-прежнему нужна, не религия, в смысле, а утешительная мысль. Вот все и ищут, во что верить, чтобы выдерживать трудности. И каждый находит что-то свое. Подгонять всех под одно утешение бесполезно. Кто-то вот, как Сонечка, верит в силу второй щеки. Кто-то в карму, или как она там называется. Кто-то в то, что все к лучшему и имеет замысел. Я вот верю в причину и следствие и в то, что, если приложишь усилия, получишь результат, что все в наших руках. Я поэтому много учусь. Мне нужен результат в будущем. Если ты разочаровалась в одном утешении, тебе нужно обрести другое. Приложить усилия и найти, потому что без опоры жить невозможно.
– «Обрести другое», – передразнив его, протянула Леля, а потом, вдруг став серьезной, вздохнула: – А как? Ни во что не верю. Ни во что!
Илья пожал плечами. Лелин телефон снова завибрировал, она не обратила на него внимания.
– Ты вот в стол веришь? – вдруг спросил Илья. – Или в чашку чая?
Не понимая, к чему он клонит, Леля осторожно подтвердила, что верит:
– Но я ведь их вижу. Было бы глупо отрицать то, что можно потрогать.
– В том-то и дело! – победно сказал Илья.
Леля хотела попросить его прояснить мысль, которую он пытался донести до нее, потому что она ровным счетом ничего не поняла, но тут в третий раз зазвонил телефон.
– Ты бы все-таки ответила, – сказал Илья.
Леля промолчала и положила руки на чашку – чай уже остыл и пара не было.
– Отец наверняка звонит, чтобы в чем-нибудь меня снова упрекнуть. По-другому он со мной общаться не умеет.
– Зря ты.
– В смысле?
– На звонки близких надо всегда отвечать. В жизни всякое случается.
На Лелю накатило раздражение, какое всегда бывает, когда чувствуешь, что твой собеседник прав и, что бы ты ни сказал против, все будет выглядеть жалкой детской попыткой не согласиться.
– Ответь сам, если так переживаешь за моего отца.
Илья протянул руку к телефону.
– Как папу зовут?
– Андрей Петрович.
Илья поднес телефон к уху:
– Андрей Петрович, добрый вечер, меня зовут Илья Аверин, я Лелин одноклассник. Леля сейчас со мной, не переживайте, с ней ничего не случилось… – Илья замолчал, до Лели донесся голос отца, слова она не могла разобрать. – Да, она в порядке, не переживайте, – еще раз повторил Илья. – Нет, мы не в школе… А ей что-то передать? Да, хорошо. До свидания, – Илья положил телефон на стол. – Он сказал, что освободился пораньше и приехал за тобой в школу, а тебя нет, и на звонки ты не отвечаешь. Охранник сказал, что все давно разошлись. Потом он позвонил какой-то тете Тане, она сказала, что дома тебя тоже нет… Отец испугался. Говорит, время неспокойное. – Илья помолчал, а потом добавил: – На будущее, не бери меня на слабо́. Могу быть сколько угодно рассудительным, но конкретно в таких ситуациях почему-то готов согласиться на что угодно. Один раз даже чуть не попытался на спор перепрыгнуть овраг на разогнавшейся машине. Хорошо, друг остановил.
Леля кивала в ответ на слова Ильи, но сама думала только о том, что отец освободился пораньше и заехал за ней в школу – он никогда так не делал.
– Мне очень тяжело дался их развод. Представляешь, я впервые говорю это вслух, – сказала Леля. – Обычно я всегда говорила, что все в порядке. И так глубоко-глубоко затолкала свою обиду, что она, как злой кот, забившийся под кровать, теперь не дается, только кусается, если протянуть руки. Я до сих пор делаю вид, что все в порядке. Ничего, что я тебе две недели не звонила, была в путешествии? Ничего, мам, все в порядке. Ничего, что я вместо обещанного пикника поеду с коллегами на рыбалку? Конечно, пап, все окей, я самодостаточная. Вот родители и разленились, считают, что меня все устраивает.
Илья молча кивнул. Леля посмотрела в окно. Уже стемнело, и она не увидела ничего, кроме их отражения.
– Можно я тебя спрошу?
– О чем?
Леля помедлила.
– Где твой отец? На кухне только два стула. И позвонила тогда на набережной твоя мама тебе, а не ему. И вообще, ты его не упоминаешь почти.
Илья долго молчал. Леле стало неловко. Очевидно, вопрос был неуместным и слишком личным.
– Он умер полгода назад, – без эмоций сказал Илья. – Ехал в час пик на машине, на встречку вылетели какие-то парни, полиция сказала, что у того, кто был за рулем, стаж водительский совсем небольшой. Опыта, сказали, не хватило. Так что, знаешь, я предпочел бы, чтобы родители развелись, а не вот так… В общем, ты лучше правда скажи отцу, что думаешь и чувствуешь. Хуже, как я вижу, уже точно не будет. В конце концов, если он адекватный человек, он тебя услышит. Капризы – это тупик. И смерть – это тупик. А все остальное можно решить.