– Мне расплакаться, чтобы они прекратили?
– А ты смогла бы?
Леля покачала головой.
– Правильно. Лучше не плачь. Уже не поможет.
– А что поможет?
Илья пожал плечами.
– Мне кажется, это должно дойти до крайности. Когда что-то становится невыносимым, значит, скоро переменится и станет лучше.
– Боже мой, куда еще хуже! Я вообще не знаю, как пережила бы этот месяц, если бы Сонечка время от времени не поддерживала меня.
– Да, она добрейший человек. Самое интересное, что она искренне добрая. Я вот встречал людей, которые добрые просто потому, что это правильно, потому что они хотят такими казаться. А Сонечка просто добрая. Без задней мысли. Это большая редкость.
– А я вот иногда думаю, что легко быть доброй, когда ненависть направлена не на тебя.
Илья покачал головой:
– Сонечку не стоит обвинять в наивности. Она тоже прошла через ненависть. Ее класса до седьмого, насколько я помню, очень жестко гнобили.
– Сонечку? Боже мой, ее-то за что?
Илья поморщился:
– Да слухи дурацкие ходили про ее мать. Все были детьми, вот и поддались разговорам. Потом подросли и уже разглядели ее настоящую натуру, не заслоненную предубеждениями всякими. Маша вот, кстати, одна из первых начала Сонечку защищать от нападок ребят, поэтому они и дружат так близко.
– И что, она никогда-никогда не отвечала вам злом на зло?
– В детстве, конечно. А вот с класса седьмого или восьмого… Не припомню. Только терпела все нападки и постоянно пыталась подружиться с нами. Помню, принесла на день рождения конфеты в школу, так мы все – я свою вину не отрицаю – выкинули демонстративно конфеты в мусорку при ней.
– Бедная!
– А она, представляешь, нашла в себе силы нас простить. Так что Сонечка знает, о чем говорит, когда проповедует добро.
– Она уникальный человек. Я чувствовала такую большую ненависть ко всем. Знаешь, даже как-то чуть не сделала большую гадость, но благодаря ей… Нет, я не буду рассказывать, это ни к чему. Мне очень стыдно за свой тогдашний порыв. Как думаешь, – спросила Леля, чуть помедлив, – а ребята меня вообще примут когда-нибудь? Стоит пытаться? Или лучше просто смириться?
– Я считаю, что все в твоих руках. Если захочешь, поменяешь их отношение. Во всем в жизни нужно полагаться на себя. Мне так папа говорил. Он говорил еще, что жизнь – это одна сплошная неопределенность, а когда ты полагаешься на себя, всегда знаешь, чего ждать.
– Да, это имеет смысл. Только грустно. Хочется иногда, знаешь, чтобы появилась фея. Пум-бам волшебной палочкой! И мир розовый, а люди летают на облаках.
– Ну розовый мир недостижим, зато построить приятные отношения с людьми и купить машину, в которой мягкие, как облака, сиденья, можно легко. Все в твоих руках.
– Ты в чудеса совсем не веришь?
– Зачем? Если я чего-то хочу, я превращаю это в цель. Захочу – достигну цели. Не захочу – не достигну. Вот и все чудеса.
– И что же, по-твоему, прямо все-все в руках человека?
– Ну кроме смерти и жизни. Хотя и они в какой-то степени… Как медицина прокачалась!
– А мне почему-то всегда очень нравилось думать, что есть что-то такое непостижимое… Пусть не феи и не драконы, но что-то такое… Такое!.. Ведь не будешь ты отрицать силу чудесного случая?
– Приведи пример.
Леля задумалась.
– Ну, например, ходил ты всегда одной дорогой в школу, а потом вдруг решил пойти по другой улице. А там видишь, что у прохожего инфаркт. Вызываешь «Скорую», держишь этого прохожего за руку, успокаиваешь. А потом выясняется, что этот прохожий – миллионер. И он дарит тебе в качестве благодарности что-нибудь нужное и классное. Чудесный случай.
– Но ведь все случившееся просто следствие того, что я пошел по другой дороге.
– Нет, но погоди! Ведь то, что этот прохожий оказался там, это случайность!
– Это тоже следствие его выбора. И инфаркт – следствие того, что раз за разом он игнорировал проблемы с сердцем и вел нездоровый образ жизни.
Леля помолчала, она была не совсем согласна. В голове быстро бегали мысли, складываясь в одно поразительное понимание: пусть все в мире действительно работает по закону причины и следствия, как говорит Илья, но разве не удивительно то, что жизненные пути вследствие тех или иных причин переплетаются именно таким образом и никаким другим? И разве нет хоть капли чуда в том, сколько всего должно было произойти, чтобы следствием стало то или иное, пусть незначительное, событие. Леля не могла сформулировать мысль более четко, поэтому решила не спорить дальше с Ильей и сказала:
– Окей, я сдаюсь.
Зазвонил будильник.
– Уже! – воскликнула Леля, не сдержав досады.
– Да, пора. Через пятнадцать минут урок начнется.
Они взяли свои сумки и направились в сторону школы.
– Ну а ты, – спросил Илья, – увлекаешься театром?
– Вообще нет. И я тоже ходила к директору умолять освободить меня от постановки. У меня мама актриса. Она не то чтобы гениальная, но у нее все-таки здорово получается. И я всегда считала, что театр – это мамина стезя. Вот… Но мне понравилось. Это правда весело. И я даже отдыхаю душой, хотя очень устаю на репетициях.
Они ненадолго замолчали. Тишина в компании друг друга была еще волнующей и непривычной.
У Ильи брякнул телефон. Он прочитал сообщение и нахмурился.
– Что такое? – спросила Леля.
– В общих чертах: ВэГэ приехал и, очевидно, никого не застал, – ответил он, листая беседу класса. – Так, ВэГэ ходил к директору. Ну все, считай, что после уроков у нас будет не репетиция, а экзекуция.
– Извини. Это ведь ты из-за меня… Я не хотела, чтобы у тебя были проблемы!
Илья повернулся к ней:
– Разберемся, – сказал он бодро, – ничего страшного не случилось. И я нисколько не жалею.
Переполненная самыми теплыми чувствами, Леля взяла Илью за руку и притянула к себе, прося тем самым остановиться. До школьных ворот оставалось несколько метров, но они стояли в пространстве между домами, скрытые от всех глаз. Встав на цыпочки, Леля прикоснулась губами к холодной щеке Ильи, а потом заглянула ему в глаза с улыбкой и быстро пошла дальше.
На оставшихся уроках все сидели притихшие и с тревогой ждали звонок, после которого им предстояла встреча с директором.
– Не надо было уходить! – шипели одни ребята.
– Да ладно уже! Сделано и сделано! – отвечали другие.
Наконец наступил час расплаты. Сергей Никитич вошел в актовый зал, где уже расположились десятиклассники, встал около сцены и хмуро оглядел класс.
– Я очень разочарован сегодняшним инцидентом! Валентин Геннадьевич пришел ко мне, говорит, ребята куда-то делись. Из-за пробок опоздал на десять минут, подошел к кабинету, а там пусто. Спросил меня, все ли с вами нормально и не отменены ли уроки… И что это было, дорогой мой десятый класс? Честное слово, ребята, не ожидал! Вам проблем мало, что ли? Вам на аттестат работать и к экзаменам готовиться не нужно? Ну что это за выходки в стиле седьмого класса?! Ну уж вы-то должны понимать… – Сергей Никитич замолчал, переводя дух.
В зале стояла тишина, только из коридора доносились детские крики: зал располагался рядом с кабинетами учеников младших классов.
– Сейчас есть два варианта развития событий, – продолжил директор, – наказать вас всех или наказать зачинщика. Выбирать вам!
Леля посмотрела на Илью. Тот сидел, казалось, очень спокойный.
Ребята молчали.
– Понятно… – директор оглядывал всех поочередно. – Леля, – вдруг сказал он, – может, ты что-то хочешь сказать? Мне кажется, что тебе точно не хочется быть наказанной, когда может быть наказан только зачинщик.
Одноклассники повернулись к ней. Кто-то смотрел разочарованно, кто-то зло, некоторые хмурились… Не обернулся только Федя. Леля видела его сгорбленную фигуру во втором ряду. Она представила, каким виноватым он чувствовал себя, как хотел бы, чтобы ничего этого не было…
– Нет, Сергей Никитич, – Леля помотала головой, – я не знаю, кто это предложил.
Директор кивнул:
– Значит, накажу всех. Завтра перед Валентином Геннадьевичем извинитесь. От души извинитесь, искренне осознавая свою вину! После уроков останетесь чистить территорию школы, за сегодня наметет…
– Так ведь нет снега, Сергей Никитич, – робко подала голос девочка с первого ряда.
– А вы выгляните окно! Уже часа полтора метет. Все, репетиции сейчас не будет, я вас видеть не хочу. Идите домой, – и вышел из зала.
Класс загалдел. «Легко отделались!» – доносилось со всех сторон. Леля кивнула Илье на прощание и пошла к выходу. Ее окликнул Федя.
– Спасибо, Лель, правда, – неловко пробормотал он, не отрывая глаз от пола. – Спасибо, что не выдала. И вообще, – сказал он громче, обращаясь уже ко всем. – Ребята, извините меня… Я струсил признаться.
– Да ладно! – бодро сказала Маша. – Не вешай нос, гардемарин Иванов, мы же все согласились. Ничего страшного не случилось. А то, что на нас Сергей Никитич побурчал, так не привыкать. Похмурится и перестанет.
Все заулыбались, приободренные, а потом стали расходиться. Сначала с Лелей попрощался Федя. Леле это показалось случайностью, но потом Дима Косицын кивнул ей, а затем еще несколько девочек тихонько бросили: «До завтра».
«Боже мой, – замерев и боясь спугнуть, подумала Леля, – неужели переменилось! Дошло до крайности и изменилось?»
– Нет, так не пойдет, Сережа. Понимаешь, Медведь увидел Принцессу и все – пропал, влюбился, понимаешь?! Причем влюбился сказочно и по-настоящему! – сказал директор.
Они репетировали сцену уже больше часа – и все без толку.
– В том-то и дело, Сергей Никитич, что не понимаю. Вот он говорит: «Куда вы пойдете – туда и я пойду, когда вы умрете – тогда и я умру». Как это так? Что за полное слияние? Разве это здоро́во?
Сергей Никитич вздохнул. Они ходили по кругу. Сережа не мог понять, какой такой любви от него хотят добиться к этой странной новенькой, а директор удивлялся, как прагматично может рассуждать такой еще молодой человек.