– Воробьев, а ты любил вообще, а? – подала голос с первого ряда Маша.
– Это к делу не относится, – смутившись, а потом взяв себя в руки, холодно сказал Сережа.
– Ясно, – протянула Маша.
Леля не подавала голоса и стояла на другом конце сцены. Она украдкой поглядывала на Илью, который сидел рядом с Машей в первом ряду, ожидая своей очереди репетировать. Рукава школьной рубашки он закатал до локтя.
– Если хотите знать, – сказал Сережа сдержанно после того, как директор закончил объяснять ему чувства Медведя и Принцессы, – я в эту любовь до гроба не верю. Это все только для книжек. В жизни – гиблое дело. Ну как можно говорить такую чушь! Отдать свою такую ценную жизнь ради кого-то там другого. Я этого не понимаю. Я в это не верю.
Усталый вздох пронесся по залу. Щупленький Митя в очках, сидящий за пианино и обеспечивающий спектакль живой музыкой, ткнул на клавиши так, что со вздохом всех присутствующих смешался тоскливый короткий звук.
Илья сказал:
– Ну не веришь и ладно. Я, может, тоже не верю. Но представить ты такое можешь? Просто эмпатию проявить к героям. Ты же вот человека тоже не убивал никогда, но примерно можешь попытаться понять, что чувствовал Раскольников.
– Да, я могу понять любовь, но почему сразу с клятвой в любви нужно поклясться и в смерти – это за гранью моего понимания.
– Да что ты прицепился к этой смерти. Можно ведь и не физически. Можно вместе с любимым человеком свою душу похоронить или сердце, а не туловище… Может, Медведь именно такое омертвение имел в виду.
– А ты сам попробуй сыграть, мне даже интересно. – Сережа свернул в трубочку сценарий и бросил Илье на колени.
– И правда, – Маша повернулась к Илье, – тебе пойдет, попробуй.
– Да ну, зачем? Я, поверьте, совсем не горю желанием…
– В самом деле, Илья, – попросил директор, – просто ради интереса, будь добр.
Илья поднял руки, будто сдаваясь, запрыгнул на сцену, встал напротив Лели на место Сережи и, откашлявшись, стал признаваться в любви Принцессе. Леля на долю секунду позволила себе забыть, что они играют роли.
Илья закончил. Директор задумчиво молчал. Митя наигрывал на пианино что-то лирическое.
– Может, им поменяться? – предложила Маша. – У Сережи лучше получится циничный министр-администратор. Я без обид.
– Ты всегда без обид, Маша, но почему-то на тебя всегда так и тянет обидеться, – отозвался Сережа без злости, а потом хлопнул Илью по плечу: – В общем, я не против. У министра-администратора и слов меньше. Сергей Никитич, можно?
– Если никто не против.
Никто не возмутился. Леля с интересом посмотрела на Илью, ожидая, что сейчас он обязательно скажет, что совсем не хочет играть главную роль и учить целую кучу реплик, но он молчал.
– Тогда хорошо, – продолжил директор, – Илья – Медведь, Леля – Принцесса! Теперь давайте прогоним другой эпизод. Илья, Леля, можете пока уйти со сцены.
Дома свет не горел. В коридоре у двери Леля увидела только спящего Филю. Куда все подевались? Леля уже и не помнила времени, когда тети Тани дома не было.
На кухне Леля нашла белый, аккуратно сложенный лист бумаги – тетя Таня все еще предпочитала записки, а не сообщения:
«Ушла в театр. Вернусь поздно. В холодильнике ужин, чай заварила свежий, как ты любишь!
Твой отец позвонил, сказал, что сегодня задержится».
Леля нахмурилась. Домой она шла, охваченная смутными надеждами на то, что папа сегодня приедет домой пораньше и они проведут вечер вместе, ведь она сказала ему так много важного вчера! А он… наверняка с этой… Леля опустила плечи и потерла ноющие виски – видимо, снова ей мучиться с мигренью.
Даже не заглянув в холодильник, Леля выпила обезболивающую таблетку и села рядом со спящим Филей. На полу было приятно тепло: папа провел подогрев недавно. Посидев в темноте и тишине несколько минут, Леля вдруг стала прислушиваться к дыханию Фили. Ей показалось странным, что он не поднял головы, когда она пришла. Она провела рукой по его макушке, потом еще раз и с облегчением увидела, что он приоткрыл один глаз. Не сумев справиться с чувствами облегчения и радости от того, что не сбылся ее большой страх потери Фили, Леля подтащила этого огромного сенбернара ближе к себе и обняла за шею.
Вдруг она подумала, что, если бы Филя умер, ей пришлось бы проживать это одной. Отца и матери снова не было бы рядом. Раздражение и обида, которые вчера погасил Илья, прорвались наружу.
– Они не сумели сохранить любовь друг друга, дружочек, – прошептала Леля в макушку Фили. – И они почему-то совершенно не хотят сохранить мою любовь к ним двоим.
Пес тяжело, по-старчески вздохнул.
Леля просидела с ним на полу около часа, не думая ни о чем, погружаясь только сильнее в свою тоску. За окнами уныло выла декабрьская метель. Обезболивающее подействовало, и головная боль отступила. Леля облегченно вздохнула: значит, она не выпадет из жизни на два дня из-за мигрени.
Темный дом давил своей пустотой. Леля вдруг решила кого-нибудь позвать к себе, только бы не быть одной. Сонечка еще болела. Звать Илью и так открыто проявлять симпатию Леля не могла отважиться. Надя! Да, она была в Сети. И Надя веселая, болтливая. Они прекрасно проведут вечер вместе, закажут пиццу, может, посмотрят фильм.
Леля написала и сразу же получила согласие. Надя приехала через пятнадцать минут.
– Так это твой дом?! – сказала она, когда Леля открыла ей калитку. – А мне всегда было интересно, чей это такой большой…
– Да, папа строил на будущее. Хотел много детей. Ты на такси?
– Да, такая холодрыга на улице! А намело, ужас! Я еще вот за пиццей заехала. У тебя нет братьев и сестер?
– Не-а! Проходи. Не бойся Филю, он большой, но добрый.
Надя с опаской оглядела огромного сенбернара, который подошел к ней и внимательно обнюхал.
Они прошли на кухню. Надя огляделась и с восхищением в глазах села за стол. Леля налила им чаю, села напротив Нади, и они принялись есть пиццу.
Видимо, Надя приехала из дома, потому что одета была не так модно, как обычно. Сейчас на ней были только длинный свитер-платье и теплые колготки. Волосы она убрала в низкий хвостик. На кухне горел только небольшой светильник. В окно бился ветер. Из коридора пришел Филя и улегся у Лелиных ног, приятно согревая стопы.
– Как у тебя с одноклассниками? – спросила Надя.
Леля думала соврать ей, но уют комнаты и искренний тон, каким был задан вопрос, настроили Лелю на доверительный разговор:
– С переменным успехом. Мне хочется верить, что все выравнивается и даже налаживается.
– Я не понимаю твое желание подружиться с этими бесперспективными людьми, но дело твое.
– Они неплохие. Есть очень классные ребята, с которыми мне хорошо.
– Ты любишь зиму? – спросила Надя, поняв, что нет смысла обсуждать то, в чем они никогда не придут к согласию.
– Не знаю. Я не выделяю какое-то одно время года. Терплю.
– Правда? А я вот очень люблю. Папа много работает, но в зимние каникулы мы обязательно ездим в Сочи кататься на лыжах. У меня очень хорошо получается.
– Вы с ним близко общаетесь?
Надя пожала плечами:
– Он помнит, в каком я классе, помнит, чем я увлекаюсь, даже помнит, как зовут моих друзей. Но вряд ли вспомнит, чем я болела в детстве и в принципе не держит в голове мою жизнь. Иногда бывает сложно начать с ним разговор. Как, знаешь, со знакомым, с которым лет пять или десять не виделись и стали такими чужими, что нужно попривыкнуть друг к другу, заново познакомиться. Но нам всегда хорошо в горах вместе. Мы веселимся.
– Две недели в году – не густо.
– Да… Но вряд ли мне бы понравилось, если бы мы жили хуже, но при этом были бы неразлейвода. Он мой отец, а не друг. Он не обязан меня развлекать, но обязан содержать, с чем справляется прекрасно.
– Скажи честно, ты правда так считаешь? Тебя не задевает, что папа так мало тебе времени уделяет? Только честно, – повторила Леля.
– Я уже сказала. Меня все устраивает.
– А я вот… Чувствую себя одинокой в этом доме. Я хотела бы, чтобы он меньше работал, даже если бы меньше зарабатывал.
Надя промолчала. Ее глаза скользили по кухне и вдруг остановились на отсеке с алкоголем.
– Слушай, – весело протянула она, – говоришь, у тебя никого допоздна не будет? А давай, может, винца бахнем? Ты потом просто спать ляг пораньше. А в бутылку дольем воды.
Леля хотела отказаться из-за выпитой таблетки обезболивающего, но ей было неудобно отказываться из-за того, что она уже создала определенный образ, а раз так, нужно играть роль до конца. И еще хотелось переступить через тот проигрыш в фанты, который Надя, конечно, восприняла как слабость, хоть и не подавала виду. Леля приставила стул к шкафу и осторожно достала дальнюю бутылку вина. Надя вылила из их кружек чай, сполоснула и поставила на стол.
– Я лучше сразу, чтобы не забыть, долью и назад поставлю, – сказала Леля, беря бутылку.
– Да подожди, думаешь, нам по кружечке достаточно будет? Может, потом еще по одной захотим. Оставь пока.
Надя отпила из своей кружки. Леля, чуть помедлив, тоже сделала глоток. По телу сразу же пронеслось тепло и ударило в голову. Леля отпила еще и почувствовала, как ушло напряжение из плеч и потянуло в сон.
– Слушай, а вы как вообще в этом городе оказались? Только из-за работы отца? – спросила Надя.
– Почти. Много всяких причин сошлось. Папа любит этот дом, ему хотелось занять место управляющего заводом, и у меня появились крупные проблемы в старой школе.
– А что за проблемы? Я что-то такое слышала, слухи разные ходили. Говорили даже, что ты чуть ли не намеренно там устроила пожар.
Леля промолчала и отпила еще.
– Серьезно, что ли?! – засмеялась Надя. – Солнце, я должна знать эту историю!
– Все очень глупо вышло на самом деле, – сказала Леля. – Цели устроить пожар не было. Я находилась там за компанию, но так получилось, что крайней сделали меня.
– Каким образом? – Надя налила им еще вина.