– Как это ощущается? – тихо спросил Илья, когда Леля открыла глаза и посмотрела на него снизу вверх.
– Смазанный и нечеткий взгляд, как будто на глазах очки с непротертыми стеклами, – негромко и медленно произнесла Леля. – Будто сырая дождливая осень в голове, но от нее никуда не деться, и капли стекают на глаза. И будто глухая бетонная стена, через которую ни одна мысль не может пробиться. Иногда я не понимаю, что мне говорят, во время таких приступов.
– А давно?
– С детства. Мне во время родов врачи повредили в шее что-то. Кровь плохо циркулирует, и вот…
Илья задумался и перестал водить рукой по голове.
– Продолжай, – попросила Леля, – мне легче, когда ты так массируешь.
Они просидели в тишине и темноте еще несколько часов. Оба успели задремать. Когда Леля в следующий раз открыла глаза, Филя все так же спал около их ног на полу, а луч фонаря тонкой полосой лежал на паркете. В доме стояла тишина. Почувствовав, как шевельнулась Леля, Илья проснулся.
– Как голова? – спросил он.
– Еще тяжелая, но завтра уже станет гораздо лучше, – Леля поднялась и посмотрела на Илью. – Это все благодаря твоей энергетике, обычно я валяюсь пару суток точно.
– Энергетика… Ты что же, правда в это веришь?
Леля пожала плечами.
– Хочешь чаю? – предложила она.
– Да.
– Только ты сам его сделаешь, ладно? Я просто посижу на кухне.
– Без проблем.
На кухне они не стали включать большой свет, оставили гореть только настольную лампу. Леля села на стул, оперлась головой о стену и стала смотреть, как Илья набирает воду в чайник. Щелк. Зашумел. Скоро вскипит вода. Филя пришел из зала вслед за хозяйкой и снова улегся у ее ног. Леля бросила взгляд на его миску – полная. Он так и не поел. Глубоко в сознании она отметила, что Филя ест как птичка последнее время. Бывает, что за весь день к миске ни разу не подойдет. Нужно будет отвести его к ветеринару.
– Какой он все-таки огромный, – сказал Илья, наблюдая за тем, как Леля, не желая тревожить голову и наклоняться, поглаживала собаку ногой. – А щенком он таким же большим был?
– Поменьше, но никогда прямо маленьким-маленьким не был. У меня есть фотка в телефоне. Мне на ней четыре года, а ему год, так он выше меня.
– Покажи.
– Сейчас.
Леля привстала и достала телефон из кармана юбки. Морщась от яркого света экрана, она стала вспоминать, как далеко нужно отмотать галерею, чтобы найти фотографию. Кажется, чуть-чуть. Она совсем недавно пересматривала старые фото и парочку сохранила себе.
– Вот.
Илья взял телефон.
– И правда, больше ребенка. Ты очень милая здесь. Ой, я случайно смахнул фото! Как вернуть? У меня просто не айфон. Сейчас…
Вдруг Илья замолчал. Леля следила за выражением его лица и не понимала, чему он мог так удивиться. У нее в галерее не было ничего личного. Потом вдруг она вспомнила: переписка Анны Романовны! Леля вздохнула, не зная, что сказать.
– Я пойду, – Илья положил телефон на стол.
– Подожди, пожалуйста!
Леля вышла за ним в прихожую. Он натянул куртку, сунул ноги в ботинки.
– Ты же понимаешь, что это очень большая подлость? – спросил он, посмотрев на Лелю.
– Я же не опубликовала.
– Но ты влезла в личную переписку. Допустила мысль, что можешь опубликовать.
– Я не люблю, когда мне читают мораль. Я уже и так все сама поняла.
– Ты знаешь, что подлость – самое мерзкое, что есть в привычке людей? Потому что подлость всегда осознанна. Даже убийство может быть в состоянии аффекта. Подлость – нет. Она желанна, она доставит удовольствие, сделав несчастным кого-то другого. И, кстати, если ты передумала, почему же не удалила скрины?
Илья ушел. Леля поднялась к себе. Ей была противна и неприятна эта ситуация. Захотелось потрясти головой, будто воспоминание может вылететь из нее.
На следующий день директор вспомнил, что так и не проучил десятиклассников за прогул, забыл, и потому собрал всех после учебы на улице, вручил лопаты и велел очистить от снега дорогу и все ступеньки.
– Вот мое окно, – Сергей Никитич махнул рукой, – оно выходит на школьный двор. Я вас всех прекрасно вижу и иногда даже слышу. Жажду увидеть ваш упорный труд, который, надеюсь, поставит ваш разум и сознательность на две ноги.
– И сколько нам тут торчать? – недовольно спросил Сережа Воробьев, убирая руки в карманы и ежась.
– Как только двор засверкает, так сразу можете быть свободны.
Снега намело порядочно. Ребята, уже забыв про свой стыд перед директором за прогул, ворчали, искренне считая, что страдают незаконно и несправедливо. Кто-то даже начал гуглить, имеет ли право администрация школы заставлять учеников выполнять работу дворника. Но бездеятельное ворчание продлилось недолго. Наконец все сообразили, что чем быстрее начнут, тем скорее пойдут домой и что гораздо проще навести порядок на школьном дворе, чем доказывать Сергею Никитичу, что никаких подобных воспитательных прав с точки зрения законов РФ у него нет.
Отковыривая лопатой лед со ступеней, Леля то и дело бросала взгляды на Илью. Они не поссорились вчера открыто, но сегодня отчего-то не поздоровались утром в школе, и Леля избегала смотреть на него.
Когда работа была закончена, уже зажглись фонари.
Снежный комок просвистел рядом с Лелиным ухом и врезался в кого-то за ее спиной. Послышался девчачий визг.
– Иванов, дурак! Я не знаю, что сейчас с тобой сделаю!
Леля обернулась. Маша потерла ушибленное плечо, в которое прилетел снаряд, а потом бросилась к Феде с намерениями самыми воинствующими. По пути она подбежала к горе снега и стала лепить большой снежок:
– Ну все, Федя, ну все! – приговаривала она. – Надо было тебя сразу директору сдать!
А потом снова бросилась за Ивановым, который проворно убегал от нее по очищенной дорожке.
Леля улыбнулась и посмотрела на Илью. Ей вдруг пришла в голову идея, и, хотя она боялась, что он разозлится на нее, все же быстро присела, слепила снежный ком и бросила в Илью.
Он удивленно посмотрел на нее. Она улыбнулась, затаив дыхание: как отреагирует?
– Ну держись, – сказал он, отряхиваясь.
С громким смехом и визгом Леля бросилась в толпу одноклассников. Это стало словно сигналом для всех. Лопаты полетели на снег. Двор заполнился летающими туда-сюда снежками. У кого-то слетела шапка. Кто-то упал на сугроб делать снежного ангела. Скоро Леля стала мокрой. На волосы, шапку и варежки ей налип снег. Веселье прекратил директор, выйдя на шум. Оглядев очищенный двор, он велел всем расходиться.
Илья с Лелей вышли из школьных ворот и нерешительно замерли.
– Давай зайдем погреемся? – Илья кивнул на ту самую пекарню, где вся школа постоянно покупала выпечку.
Сейчас здесь было пусто. Купив по сладкому пирожку и чай, они сели за дальний столик.
– Я тебе разонравилась? – негромко спросила Леля.
– Почему?
– Из-за переписки Анны Романовны.
Илья не отвечал, только смотрел на нее, и тепло в его взгляде приободрило Лелю.
– Меня никогда не тянуло к таким девочкам, как ты, – сказал он вдруг негромко, – и поначалу меня искренне раздражала твоя манера грубить по любому поводу, твое ехидство, показная холодность и отстраненность… И когда я начал обращать на тебя внимание, я сначала себя одергивал, думал, ну на кой черт мне это нужно, это же не девчонка, а ходячая проблема, ты жил спокойно и живи дальше. А смотри-ка! Не хочу я без тебя.
Пекарня была обычной забегаловкой, на полу грязнели лужи снега, столов было только два – и те маленькие и неудобные. Не было вешалки, они так и сидели в верхней одежде, держали в руках пластиковые стаканчики. А Леля чувствовала, что этот тот самый редкий момент, которых в жизни бывает мало, но оттого они и являются незабываемой драгоценностью, которая позволяет назвать жизнь большим подарком. Что имеется в виду под правом на жизнь? Не быт, не одинаковые непримечательные дни от заката до рассвета. Нет! Подразумеваются именно эти моменты большого простого счастья. И пережить их имеет право действительно каждый.
Когда Леля в самом радостном расположении духа открыла дверь дома, она увидела одевающегося папу, Филю, сидящего рядом, и провожающую их тетю Таню.
– Хорошо, что ты пришла, – сказал папа, – хочу отвезти Филю к ветеринару. Ты мне тогда говорила, что он ничего не ест. Сегодня тоже почти не прикоснулся к еде. Не раздевайся, поможешь мне с ним управиться.
Леля кивнула и присела рядом с Филей, надевая на него красный, уже потрепанный ошейник – он носил его много лет. Заглянув в белые, ослепшие глаза собаки, Леля не выдержала и обняла его крепко.
В ветеринарной клинике было много посетителей. Некоторые кошки в переносках жалобно замурлыкали, увидев Филю. Их хозяева опасливо отодвинулись. Прием шел долго. Леля и Андрей Петрович просидели в ожидании своей очереди не меньше часа. Все это время Леля, чувствуя страх в трясущихся руках, гладила Филю, а тот доверчиво положил ей морду на колени.
Наконец их вызвали. Уставший молодой ветеринар выслушал их, спросил, сколько собаке лет, затем заглянул Филе в пасть, нахмурился, попросил медсестру позвать еще одного ветеринара. Пришел пожилой мужчина, задал те же самые вопросы и посмотрел Филе в пасть. Потом он спросил, как у Фили с сердцем. Андрей Петрович ответил, что они никогда сердце не проверяли, потому что не было необходимости. Филю отвели на исследование. Изучив результаты, пожилой ветеринар кивнул, потрепал Филю по макушке и серьезно сказал со вздохом:
– У него гниют зубы. Ему больно есть.
– Так, – сказал Андрей Петрович деловито, – как нам ему помочь? Может, вырвать гниющие зубы? Или еще как-то…
– Да, обычно делают операцию. Но у вас, видите, песик уже старый, сердце слабое, он просто не переживет наркоз.
Андрей Петрович замолчал, осознавая, что они угодили в печальный замкнутый круг.
– Как же быть? – подала голос Леля.
– Пищу давать очень мягкую. Прямо как пюре. Больше, к сожалению, ничего не поделать.