Только ждать смерти, поняла Леля.
Они всю дорогу назад молчали в машине и домой приехали хмурые. Тетя Таня, услышав о том, что сказал врач, стала ахать и охать. Леле, которая едва сдерживала слезы, было невыносимо терпеть эти яркие страдания. Она сняла с Фили ошейник и осторожно повела друга к себе в комнату, где долго его обнимала и целовала, пытаясь представить жизнь, в которой не будет Фили. Эта жизнь не представлялась, она казалась нереальной, невозможной. Но слепые глаза Фили смотрели так серьезно и грустно, будто он тоже понял, что сказал ветеринар, и уговаривал Лелю крепиться.
В школе Леля первым делом нашла Илью и рассказала об их беде. Он слушал внимательно. Она уже не плакала, но говорила сбивчиво, голос ее был слабым, она запиналась. И пусть утешить Илья ее не мог, ей было легче от того, что он искренне сочувствует ей и тоже сожалеет о боли Фили. В школе в этот день все поняли, что Леля и Илья вместе. Они никак не проявляли своих чувств, но любой, кто видел их разговор (а видели многие, потому что они говорили в коридоре у всех на виду), догадался бы по тихим интонациям, по естественным прикосновениям, что этих людей связывает нечто большое и глубокое.
На обеденной перемене в столовой было не протолкнуться, и Илья усадил Лелю к себе на колени. Рядом за столом пристроились Маша, Сонечка, Дима Косицын, Федя и Сережа Воробьев.
– А сегодня репетиция будет, кто-то знает? – спросил пухленький Дима, открывая рот, чтобы откусить кусок огромной школьной пиццы.
– А как же! – отозвалась Маша, покусывая ручку. Она решила, что даже без репетитора сделает все возможное, чтобы победить во Всероссийской олимпиаде, и теперь тратила почти все свое время на подготовку.
– А кто-нибудь знает, англичанка в контрольный тест включит все эти перфекты и континиусы? – спросил Сережа Воробьев.
– А когда он? – спросил Федя испуганно.
– В последнюю неделю перед каникулами.
– Бли-и-ин, – расстроился Федя, – я ничего не учил. Меня мать убьет.
– Да ладно, ну напишешь на тройку, – отозвался Сережа Воробьев равнодушно, – велика беда.
– Велика! Я даже на тройку не напишу. Опять двояк будет. И мать подзатыльник отвесит. А отец еще и скажет, что на Новый год я ничего не получу.
Совсем расстроившись, Федя даже есть перестал. Леля думала, что он преувеличивает свою беду, но Илья позже сказал, что у Феди правда родители старой закалки. Такие, которые искренне считают, что чем усерднее лупишь ребенка, тем старательнее и умнее он становится.
После недолгой репетиции Илья проводил Лелю до дома.
– Зайдешь? – спросила Леля у ворот. – Тетя Таня умотала в Москву на пару дней покупать подарки, а я не хочу быть с Филей один на один. В доме такая давящая атмосфера из-за этого приговора.
Илья кивнул и спросил:
– Как он сегодня? Поел?
– Тетя Таня ему взбила еду в блендере, но он совсем чуть-чуть полакал. Как котеночек. Надо сейчас тоже посмотреть, вдруг еще поел…
На кухне, пока Леля кипятила чай, обрадованная тем, что Филя опустошил миску, Илья сидел около пса и ласково гладил его. Леля обернулась, немного посмотрела на них, а потом сказала:
– Ты мне понравился в тот день, когда вышел помочь маме.
Илья поднял голову, улыбнулся и подошел к Леле.
– Ты мне тоже именно тогда впервые понравилась. Я был тебе очень благодарен за помощь маме.
– Впервые?
– Потом по нарастающей ты мне нравилась, нравилась, нравилась…
И он поцеловал ее. Сейчас, когда не было ни курток, ни холода, ни одноклассников поблизости, он крепко прижимал хрупкую Лелину фигурку к своему телу, а Леля ни о чем не думала, только чувствовала, какой он сильный и надежный, а его губы теплые.
Кто-то кашлянул. Леля посмотрела Илье за спину и увидела стоящего в кухонном проходе Андрея Петровича.
– Папа!
Илья отступил и повернулся к ее отцу.
– Добрый вечер, – сказал он и протянул руку, – Илья Аверин.
– Я что-то припоминаю. Это с вами мы по телефону тогда говорили? – Чуть помедлив, Андрей Петрович подал ему руку, и Леля выдохнула. Она боялась, что начнется скандал.
Пауза затянулась.
– Ну я пойду, – сказал Илья.
– Это лишнее. Вы чай собирались, кажется, пить. Пейте. Я не буду мешать.
И он, подозвав Филю, вышел вместе с ним из кухни. Леля на автомате разлила чай и выпила его. Разговор не шел. Илья, почувствовав, что Леля смущена и хочет побыть одна, быстро собрался и ушел.
Когда Леля закрыла за Ильей дверь и вернулась на кухню, папа уже сидел там и пил чай.
– Хороший парень? – спросил он.
Леля кивнула и нерешительно застыла в дверном проеме, но отец, кажется, ничего больше не хотел сказать, и она с удовольствием сбежала в свою комнату.
А Андрей Петрович, увидев дочь целующейся, растерялся так, как, думал, уже в его возрасте невозможно растеряться человеку. Он просидел на кухне допоздна, позвонил тете Тане, расспросил ее о Лелином мальчике, послушал тетины восхищения и несколько успокоенный ушел спать.
Леля сидела в первом ряду и смотрела на сцену, где стояли Сонечка и другие девочки и внимательно слушали директора, который импульсивно и увлеченно объяснял им что-то про их персонажей.
Илья стоял у пианино и болтал с худым Митей. Леля посматривала на них и иногда встречалась взглядом с Ильей. Он обычно улыбался ей, чуть-чуть приподнимая уголки губ, а потом снова возвращался к разговору.
Как странно устроено все в мире, думала Леля, она и с Федей иногда взглядами встречалась, и с директором, и младшеклассниками на переменах, но, только глядя в глаза Ильи, она чувствовала, что он правда видит ее. Даже больше, она чувствовала, что для него смотреть на нее так же важно, как и для нее смотреть на него.
До выступления и каникул осталась неделя. Репетиции длились дольше и дольше, ребята старались выложиться на полную. А в минуту наибольшей усталости и напряжения все прерывалось таким диким хохотом, что Сергею Никитичу приходилось громко хлопать в ладоши, чтобы привлечь внимание.
После репетиций Илья провожал Лелю до дома. Они брели по заснеженным улицам, разглядывая украшенные к Новому году витрины и то и дело сталкиваясь плечами. Почему-то именно в такие моменты Леле приходили на ум самые странные вопросы, вроде: достаточно ли много в мире имен, чтобы назвать каждую снежинку? Она не стеснялась тут же их озвучивать, а Илья задумывался и придумывал смешной или серьезный ответ – зависело от его настроения.
Однажды после такой прогулки, попрощавшись с Ильей, Леля вошла в дом и увидела, что Филя так и не съел свою еду. Он не ел ничего уже третий день, хотя они пытались уговорить его, разбавляли пюре водой, чтобы оно было еще пожиже. Леля присела рядом с собакой и услышала, как он хрипит. Трясущимися руками Леля достала телефон и позвонила отцу. Он велел ей ехать к ветеринару и ждать его там.
Леля вызвала такси и попыталась поднять Филю. Он не хотел, но послушался и, едва держась, встал. Она, приговаривая: «Ничего, ничего, сейчас врач поможет», – надела на него красный ошейник и вывела на улицу.
Таксист, увидев огромного сенбернара, стал возмущаться, но Леля все-таки упросила довезти их:
– Он вас не укусит и не испачкает салон. Он старенький совсем. Ну пожалуйста! Ему очень нужно в больницу. Пожалуйста, прошу вас!
В клинике их приняли быстро. Все тот же пожилой врач осмотрел Филю и, вздохнув, сказал Леле:
– Ты одна? Родителям можно позвонить?
– Папа сейчас приедет. А что?
– Как тебя зовут?
– Леля.
– Леля, я с тобой буду говорить серьезно, как со взрослой, хорошо?
Леля кивнула, уже все понимая.
– Твой друг очень мучается, Леля. Из-за гниющих зубов началось отравление организма. Сердце уже не справляется. Отказывают другие органы.
У Лели руки похолодели и покрылись неприятным потом испуга. Она посмотрела на Филю. Он лежал на столе для осмотра, закрыв глаза, и тяжело дышал.
– И как же?.. Что же?..
– Я уверен, что он прожил хорошую собачью жизнь, Леля. И, к сожалению, эта жизнь подходит к концу.
– Он очень мучается, вы сказали.
– Да. Очень.
Леля не могла поверить в слова ветеринара. У нее не укладывалось в голове, что в наш, такой прекрасный и современный XXI век, когда люди летают в космос, творят невероятные чудеса в медицине и технике, нет возможности спасти ее друга.
За заледеневшим окном выла метель. Уже стемнело. Бледно, тоскливо светила луна, заглядывая в окно.
В смотровую вошел Андрей Петрович. Ветеринар сказал ему все то же самое, что и Леле. Леля увидела, как опустились у отца плечи и с какой невыразимой болью он посмотрел на Филю.
– Он не почувствует боли, просто уснет, – сказал ветеринар.
Андрей Петрович покачал головой. Леля понимала, что ему трудно принять решение, что он считает это предательством. Она и сама всегда считала дикостью процедуру усыпления. Леля оглядела Филю. Он страшно похудел за эту неделю. Ел мало, как котенок, и постоянно постанывал во сне. Сейчас он тяжело дышал и не открывал глаз.
– Папа, – сказала Леля, – он очень мучается. Нам нужно отпустить его. Нельзя чтобы из-за наших мук совести он страдал. Если бы был хоть один шанс, мы бы боролись, ты это знаешь, но его нет.
Андрей Петрович кивнул, несколько минут посмотрел в окно, а затем подписал бумагу. Ветеринар опустил смотровой стол. Андрей Петрович осторожно потянул Филю за ошейник, чтобы он встал. Придерживая едва стоящую на ногах собаку, Андрей Петрович и Леля привели его в дальнюю комнату, на дверях которой висела надпись: «Беременным вход воспрещен». Это было маленькое темное помещение с больничным едким белым светом. Прямо посередине стоял стальной стол, похожий на тот, который был в смотровой. Ветеринар с помощью какого-то механизма опустил его, а Андрей Петрович помог Филе лечь на него. Затем стол поднялся.
– Если не хотите присутствовать, – тихо сказал врач, – можете уйти, – но все-таки я рекомендую остаться, чтобы, засыпая, он видел вас и не волновался.