– Позови маму или папу, пожалуйста. Мне нехорошо.
Он подошел и помог вернуться на кровать. Я оперлась на его руку, вспомнила, как он водил большим пальцем по моему запястью и почувствовала, что жар возвращается. А еще вдруг поняла, что с высоты своего роста он видит мою грязную макушку. Ну за что?!
Алекс громко позвал маму, потом шепнул мне на ухо: «Выздоравливай!» – и вышел.
Мама пришла, потрогала лоб, дала лекарство, помогла переодеть пижаму. Я просила ее лечь со мной и уснула в маминых теплых объятиях. Давно у нас такого не было. Жалко, что их отпуск заканчивается.
19:00. Стало легче. Проснулась, а на тумбочке рядом с кроватью стоит букет диких ромашек. Губы сразу же растянулись в улыбке. Кое-как дотянулась до записки:
«Рад, что ты проснулась. Я нашел ромашковое поле недалеко от дома. Как только выздоровеешь, обязательно прогуляемся там». Без подписи, но и так все ясно. Мамочки!
Июль, 14
Наконец-то отпустило окончательно. Сопли и кашель никуда не делись, но жить можно.
Алекс уехал на пару дней в другой город встретиться с друзьями. А мне так хотелось снова увидеть его. Все думаю и думаю о поцелуе, о ромашках, о любви.
15:00. Пробовала читать «ГНВ», но невозможно! В голове маячит лицо Алекса с глубокими черными глазами, перекрывая текст.
Июль, 15
Дедушке совсем плохо. Папа с мамой повезли его в больницу, мы с сестрами собрались у меня в комнате. Сидим на кровати и молчим.
17:50. Родители вернулись. Папа мрачный, мама расстроенная. Оба неразговорчивые.
23:30. У дедушки гангрена, и ему, возможно, будут отнимать ногу. Бедный мой дедушка! Я не смогла сдержать слез, когда узнала.
Родители ищут сиделку и продлевают отпуск.
Июль, 16
Вернулся Алекс. Мы кивнули друг другу в коридоре.
А дедушке завтра после полудня отрезают ногу. Боже, была еще надежда, что обойдется… Никак не могу поверить.
15:00. Только что звонила дедушке. Кое-как сдержала слезы. Папа строго сказал: «Не смей плакать, лучше ободряй. Ему тяжелее, чем тебе». Дедушка молодец, держится, даже шутит. Не показывает страха, но я слышу его в дедушкином голосе.
Словами не передать то, что происходит в нашей семье.
Июль, 17
13:00. Дедушку увезли на операцию. Мы все сидим как окаменелые в гостиной. Ждем. Каждое тиканье часов – каждая минута – будто дает щелбан по одному и тому же месту, под конец уже невыносимо.
18:00. Позвонили… Операция прошла успешно, но у дедушки больше нет ноги.
Родители сходили его проведать. Мама вернулась с красными и опухшими глазами. Папа злится от безысходности.
Июль, 18
Папа мрачный. Бабушка и Таня целыми днями плачут. Не так, что из комнат не выходят, а просто между делом. Готовят завтрак, вроде разговаривают спокойно, а потом вдруг бабушка всхлипывает: «Как там мой дорогой?!» И Таня тоже начинает плакать. Или гуляем мы с Таней по пляжу, а она вдруг скажет: «Как же я сочувствую дедуле!» – и утирает слезы ладонью. Мама старается всех поддерживать. Обязанности по дому она взяла на себя. Бабушка много спит из-за успокоительных. Дмитрий Сергеевич старается помочь родителям дружеским участием, он договорился со знакомым врачом в больнице, чтобы дедушке дали хорошую палату. Алекс в основном молчит, днем уходит куда-то, вечером за ужином я иногда ловлю на себе взгляд его черных глаз и начинаю волноваться, но сил на внутренний взрыв нет. И на любовь нет.
15:20. Сбежала из дома. Сижу на пляже. Нет сил… Как дедушка будет жить без ноги?
20:50. Столкнулась на пляже с отвратительными мальчишками! Они разожгли костер и сидели вокруг, выпивали. Один окликнул меня, дурацки пошутил и заржал, как конь. Я не знала, куда себя деть! Побыстрее убежала с пляжа. Сижу в кофейне.
Июль, 19
Занималась рисованием. Что угодно, лишь бы не думать о беде дедушки. Нарисовала портрет Алекса. Это получилось как-то само, случайно… Хотела нарисовать только губы и глаза по отдельности, а потом поймала себя на том, что уже заштриховываю темные участки на его лице и шее. Особенно мне нравится, как получились глаза: полны спокойствия и глубокой загадочной задумчивости. Я заштриховывала их особенно усердно, чтобы выделить их темноту на контрастно светлом лице.
Думаю о нем все чаще и чаще. Когда кто-то рядом произносит его имя, вздрагиваю. Так сильно влюблена, что иногда больно от избытка чувств и невозможности их выразить. Кажется, что в моей душе сейчас властвуют только два сильных чувства: любовь и горечь. И оба всепоглощающие.
Июль, 20
Любить очень приятно. И я счастлива, что люблю, что имею в своей душе такие могучие силы для ощущения этого большого чувства. Алекс иногда улыбается мне уголками губ, как и всегда, но ничего не упоминает о подаренном букете ромашек и поцелуе, прекрасном нежном поцелуе. Я понимаю, что Алекс невероятно чуток. Он видит, как нашей семье тяжело сейчас, и не хочет добавлять трудностей. А эти трудности, конечно, появятся, ведь придется оправдывать нашу любовь в глазах моих родителей и отца Алекса. И страшно! Боже мой, как страшно, выстою ли?.. Никогда не думала, что такая трусиха, никогда.
Июль, 21
20:50. Руки трясутся. Как в страшном сне. Возвращалась с пляжа домой, шла по пустым улицам и нарвалась на хулиганов. Им около восемнадцати. Сейчас вдруг поняла, что видела их на пляже. Они еще костры жгли…
Один из них отделился от компании и вразвалочку подошел ко мне.
– Девушка, не хотите присоединиться?
Руки вспотели. Ничего особенного в мальчике не было, кроме дурацкой манеры говорить, но страх не уходил. Я вся собралась, готовая в любой момент начать кричать, и положила руку на телефон, пытаясь разблокировать его незаметно, чтобы позвонить папе.
– Не хочу.
– А что такое? Может, передумаете? Мы парни хорошие, не обидим. А, девушка? Может, передумаете?
– Извините, мне нужно идти.
Я попыталась пройти, а он схватил меня за руку. Я совсем перепугалась. Задрожали коленки. Будь на улице хоть кто-то, я бы чувствовала себя в гораздо большей безопасности.
– Ну подождите, девушка. Куда вы так спешите?
– Отпустите!
Такой безнадежности я никогда не испытывала. Помощи ждать не от кого! Телефон, не видя экран, разблокировать не могу. В голове сразу встали все ужасы, которые могли случиться со мной из-за этих дураков. Я посмотрела с мольбой в глазах на других мальчиков в компании. И ведь не скажешь, что такие мерзавцы! Все прилично одеты. У одного даже очки и глаза большие и добрые, как у ребенка.
– Темыч! – это сказал как раз тот, у кого очки и глаза, как у ребенка. – Хв-ватит! Перегибаешь! Вон, де-девушку переп-пугал.
Заикающийся хулиган. Если бы не умирала от страха, улыбнулась бы.
Тот, который Темыч, чуть помедлив, отпустил мою руку, и я была бы рада со всех ног убежать оттуда, но уронила дневник. Быстро наклонилась, подняла, проклиная себя за минуты промедления, потом со всех ног припустила из этого переулка.
Домой вернулась на ватных ногах, колени тряслись, я плакала от страха, но родителям рассказывать не хотелось. Зачем им еще и эта проблема? Ничего страшного не случилось. Быстро пробралась наверх и сразу набрала ванну. Сейчас вот жду, когда наполнится. Капнула в воду несколько капель лавандового эфирного масла, чтобы успокоиться.
Июль, 22
Ой, какие чудеса сегодня случились! Ходили с Таней и Лилей на пляж (гулять одной после вчерашнего совсем не хочется). Загораю и вдруг слышу отчаянный визг. Тут же подскочила, в воде же Таня и Лиля. Вдруг что! Смотрю – около людей кружит плавник, подозрительно похожий на акулий. Я чуть с ума не сошла! Думаю, ну все, сейчас кровища будет! А спасатель на вышке крикнул в рупор: «Не бойтесь! Это дельфины! Они не кусаются!»
Дельфин заплыл в прибрежную зону!
Слышала, как женщины рядом на пляже обсуждали:
– Говорят, увидеть дельфина – к счастью!
Счастье… Было бы очень кстати.
Июль, 24
В понедельник дедушку выпишут из больницы. Я боюсь его увидеть. Ни разу так и не навестила после операции. Родители не брали меня, а я не рвалась. Только по телефону говорила…
Нужно принять новую реальность. Нужно принять новую реальность…
Как прежде уже не будет. Мне жаль младшую сестренку. У Лили уже не будет того дедушки, который был у меня.
Июль, 25
11:00. Плакала в ванной. Включила воду, чтобы никто не слышал. Дедушку выписали. Не могу держать себя в руках, когда вижу пустующую правую штанину. Кажется, вот-вот появится стопа – и дедушка поднимется из кресла… Спальня бабушки и дедушки превратилась в больничную палату.
Почему страшный сон все никак не заканчивается?
Дедушка похудел, стал совсем маленьким, как будто съежился, все мышцы обвисли и, что самое страшное, глаза помутнели. Он больше даже почти не говорит. Лежит, глядя в потолок.
В доме смеется только Лиля. Она маленькая, ничего не понимает. Да и хорошо, что так.
15:00. Сидела на скамейке под старым дубом в саду. Вспоминала, что когда-то давно дедушка делал мне здесь качели, а теперь это такое далекое, призрачное прошлое… Как туман. Не схватить, не подтащить поближе. Только смотреть. Сжимала кулаки и кусала губу, чтобы хоть как-то сдержать слезы. Кто-то сел рядом. Я подняла глаза: Алекс. Прижалась к нему. Совсем забыла про стыд и робость. Он обнял меня и сказал: «Ничто, кроме конца света, не конец света, Маша».
А потом мы поцеловались.
Июль, 26
21:50. Удивляюсь жизни. Всю неделю я ощущала ее как перемотку старой кассеты – медленно, кадр за кадром, в смиренном ожидании чего-то… И вот вдруг ощутила себя так, будто добралась до момента, ради которого вообще взяла кассету. Алекс позвал меня прогуляться на то самое ромашковое поле. Только вернулись.
Столько ромашек я не видела за всю свою жизнь ни разу! Море белых лепестков и желтых серединок! Мы шли через это поле к горизонту, задевая друг друга плечами, и я вздрагивала от этого. Почти не говорили.