Он молчал. Я робко подошла к нему поближе и коснулась руки: тронула мизинцем его ладонь. Его пальцы тоже дернулись, но осторожно, как ресницы.
«Тебе тоже надо сделать шаг, я одна не могу», – думала я и смотрела на него.
С оглушающим грохотом около нас остановилась электричка. Несколько бабушек с большими сумками вышли.
Юра убрал руки в карманы, покрутил головой, будто решая, что делать, а потом все-таки запрыгнул в электричку. До того как двери закрылись, я успела запустить в него небольшой ком снега. Попала в спину. Он удивленно обернулся. Я показала ему язык, он улыбнулся.
Электричка уехала.
25 декабря
Папа привез огромную живую елку. Новый год мы будем встречать здесь, на даче. Таня и бабушка с дедушкой скоро прилетят.
И еще радость: папа сегодня сказал, что проверки прекратились. Теперь он в безопасности. Как хорошо!
20:00. Юра не приехал.
27 декабря
Таня, бабушка и дедушка вчера прилетели!
Сегодня украшали елку всей семьей. Интересное чувство. Раньше родители непременно проводили предновогодние дни на работе, с коллегами: корпоративы там всякие, встречи со студентами, сессии. И елку мы с сестрами всегда украшали в одиночестве. Родители могли даже до самого тридцать первого не замечать, что дома появилось что-то зеленое и колючее. А сейчас вот чудеса… Папа с мамой даже перессорились из-за украшений:
– Нет, не нужно сюда этот шарик! Он испортит картину! – возмущалась мама и пыталась отобрать у папы игрушку.
Папа левой рукой держал маму на расстоянии, а правой упрямо надевал шарик на ветку, приговаривая при этом:
– Я могу даже свой носок повесить, и это не испортит картину…
В конце концов мама смирилась, но уверена, что ночью она все переделает. Мы с сестрами смотрели на них и хихикали.
Огорчало только волнение, что кто-то: папа с мамой или Таня – проговорятся случайно при бабушке и дедушке о произошедшем. Очень не хочется, чтобы они знали и волновались.
Вечером все разошлись по комнатам, а мы с Таней пили какао около елки.
– Что-то Юра за эти два дня ни разу не приехал. Он что, на Марс улетел? – спросила Таня.
– Почему на Марс?
– Мама сказал, что он к тебе как на дежурство ходил, ни разу не пропустил. Вот я и удивилась, что его нет. Не могу представить, что еще, кроме космического расстояния, могло помешать ему приехать к тебе.
Я и сама расстроена, поэтому промолчала.
– Неужели ты мне так не доверяла? – вдруг с тоской в глазах сказала Таня, посмотрев на мои запястья. Я тут же натянула на руки рукава свитера.
– Дело не в этом. Я не смогу объяснить. Для меня это в прошлом, от которого и ключа-то нет.
– Мне страшно отвечать на мамины звонки теперь. Все кажется, что она скажет, что тебя больше нет…
– Это правда в прошлом.
Таня кивнула и отпила из кружки.
– Я очень рада, что я старшая из нас троих. И больше всего мне жаль Лильку, но я ей и завидую.
– Почему?
– Потому что я умру от старости раньше вас с ней. А она, к сожалению, останется без нас с тобой с наибольшей вероятностью.
– Боже, что за мысли… А почему завидуешь?
– Потому что у нее этой раны не осталось. Мы все: мама, папа, я, ты… даже Юра, будем помнить и бояться. А Лилька не понимает ничего. Она душевно здорова. Ты не подумай, что это упрек! Я тебя люблю безумно и виню себя за то, что не была достаточно хорошей сестрой, ты даже не смогла поговорить со мной…
– Таня, нет… Не вини себя! Я тогда ни с кем бы не стала говорить, просто потому, что… романтические рельсы…
– Что?
– Юра так выразился обо всей этой ситуации.
– Юра? Как-то цинично для него.
– Цинично? Ты считаешь? Просто он в чем-то прав, я вот сейчас вспоминаю. Тому, что случилось со мной, это описание подходит. В больнице я лежала с девочкой, Асей, с ней творилось совсем другое… страшное! Она третий раз уже в этой больнице лежала. Надеюсь, больше не попадет, потому что не попробует снова. Но вот она правда… У нее жизнь тяжелая, у нее мать замуж второй раз за настоящее чудовище вышла, он, знаешь, он…
– Я поняла. Если тяжело, можешь не договаривать.
– Хорошо. И вот у нее совсем не романтические рельсы. У всех разные ситуации. И пусть кажется, что какие-то менее тяжелые, другие – более. Но вот на деле… У всех ведь разная душевная выносливость. Тяжело-нетяжело… Так сравнивать все-таки нельзя. Все равно что ребенку дать тяжелый пакет с продуктами, а взрослому шкаф в руки. У кого тяжелее? Конечно, у взрослого, ведь шкаф! Но надо принять во внимание еще и то, что ребенок слабее и ему пакет этот несчастный тоже тяжело держать. Я зареклась говорить, что у кого-то более уважительная причина, а у кого-то менее. Мне было тяжело, я иначе не могла. Но самое страшное признать, что я действовала не совсем свободно. Я думала тогда, ну а как иначе, ведь во всей культуре: в истории, в книгах, на картинах, – поступали многие так… И я тоже так поступила. А потом стало страшно, и меня будто водой холодной окатили. Очень не хотелось умирать. Я только тебе об этом говорю (больше ни с кем не делилась), чтобы показать, какая ты хорошая сестра и как я тебе доверяю.
Мы долго еще говорили, обнимались, потом разошлись по спальням.
28 декабря
Я написала Юре: «Ты жив вообще?»
Он ответил: «Да».
Я: «Сегодня набралась смелости рассказать родителям о Саше».
Он сразу же: «Они??????»
Я: «Были в ужасе. Папа потом пил».
Он: «Как ты?»
Я: «Хорошо, что рассказала. Папа сказал, что не оставит это просто так. Даже звонил Дмитрию Сергеевичу, потому что номер Саши был недоступен».
Он: «А потом?»
Я: «Не знаю. Наверное, родители с Дмитрием Сергеевичем перестанут общаться. Я попросила их просто жить дальше. Не хочу больше возвращаться к этому болоту».
Он: «Рассказать – это очень смело».
23:00. Приходила мама. Долго меня обнимала.
30 декабря
Мама с Лилей писали сегодня письмо Деду Морозу. Мне тоже в шутку захотелось.
«Дорогой Дед Мороз, я знаю, что не ты кладешь подарки под елку, но ведь то, что ты не летаешь по домам с мешком сюрпризов, еще не доказывает, что тебя нет, верно?
Начну с самого главного, пожалуйста, пошли много здоровья моим бабушке и дедушке.
А папе и маме понимание, что время идет. И работа будет у них всегда, а вот мы с сестрами повзрослеем и не захотим украшать елку вместе с ними. Потеря и для нас, и для них.
И не думай, я не буду просить у тебя Юриной любви. Не хватало еще, чтобы ее, любовь, тащили, как упирающуюся козу, на веревочке.
А еще, пожалуйста, помоги Асе, пусть она увидит счастье в жизни.
А тебе, Дед Мороз, желаю счастливого Нового года».
Эпилог
Тридцать первого декабря Маша открыла глаза, лениво отбросила одеяло, повертелась на кровати и неспешно встала. Внизу, на кухне, что-то шумело. Наверное, бабушка готовит… Маша еще раз потянулась у окна, глядя на заснеженные елки, а потом с довольным вздохом легко бросила руки вниз.
Внимательно оглядела себя в зеркале: лицо, припухшее после сна, губы сухие, надо попить. Груди нет, но, наверное, уже и не предвидится… Маша посмотрела на себя, прикрыв сначала один глаз, потом другой. Да вроде и так хорошенькая, ладненькая, как говорит бабушка! Надо учиться не переживать, а принимать.
Одевшись, Маша задумчиво посмотрела на потрепанную толстую тетрадь, которая лежала на тумбочке около кровати. Обычно она всегда рвалась что-то записать туда. Да вот хотя бы свой вывод относительно внешности – «Ладненькая!» А сейчас не хотелось. Тетрадь вдруг представилась Маше клеткой, в которой сидит жестокий монстр. Только откроешь – он набросится и растерзает. «Надо бы дневничок убрать уже куда-нибудь и начать новый», – решила Маша и спустилась на кухню. Румяная бабушка повторяла Тане, что нужно докупить в магазине:
– Так, яйца, кукуруза, шоколад мне для крема на торт, изюм туда же… Я прошу тебя, ничего не забудь!
Таня устало кивала. Видимо, не первый раз топает в магазин. Тут же рядом сидела в пижаме сонная мама – она раньше двенадцати в выходные редко поднималась и сейчас всеми силами старалась увильнуть от хлопот по кухне.
Повсюду стояли вазочки для салатов, а в духовке уже что-то запекалось.
– О, Маша, – бодро сказала бабушка, – долго спишь! Завтрак с мамой наколдуйте себе сами, а потом быстренько помогать! – И она с энтузиазмом принялась нарезать вареную картошку.
Маша с мамой налили себе горячего чая, взяли по куску торта из холодильника и устроились у камина за елкой. За окном было мрачно, поэтому уже с утра по всей комнате расположились небольшие острова света от торшеров и настольных ламп.
– Где папа и дедушка? – спросила Маша, делая глоток сладкого травяного чая.
– На улице с Лилькой снеговика лепят.
– Папа и снеговик? Да снег зимой растаять должен.
– Я думаю, мы все за эти полгода многое пересмотрели, – сказала мама как бы невзначай, но все-таки серьезно.
– Ты злишься на меня? – спросила Маша, набравшись смелости.
– За что?
– Не знаю, за что-нибудь из произошедшего.
– Нет, Маша. Ты мой ребенок, я тебе просто желаю счастья и здоровья.
– И не злишься даже за то, что из-за меня пришлось отказаться от работы почти на месяц?
– Даже от работы? – переспросила мама. – Да что ты, боже мой! Работа вообще ничто! Какая-то пылинка там, внизу. Да еще пятьсот этих сессий и лекций у меня будет. А вот второй тебя у нас уже никогда не будет. К тому же ясно, что сейчас я нужна тебе больше, чем мне нужна самореализация. Так что амбиции чуть-чуть подождут. Приоритеты – вот секрет гармонии.
– А вы купите мне щенка?
Мама хотела резко отказать: Маша увидела это по ее лицу, – но потом сдержалась, задумалась и сказала немного погодя:
– Если ты правда так хочешь, давай обсудим. После праздника сядем вместе с папой и серьезно поговорим. Хорошо?
Маша кивнула.