ак и должна себя вести призма: отбросила на лоб Винге радужную тень.
— Девочка была рыжая, как и ее мать… — тихо произнес он.
На одной из граней подвески к капле свернувшейся крови прилип волос.
11
Пришел Свеннинг с бумагами — его не было так долго, что Кардель успел про него забыть. Винге первым делом начал внимательно рассматривать подписи на контракте. Подпись самого Свенниига и другого участника контракта, которым должен быть Эрик Тре Русур. Подпись Эрика выглядела странно: ученическая клякса, пересеченная парой волнистых, неуверенных линий.
— Вы подписывали этот документ одновременно с владельцем?
— Пет… Сначала я, оба экземпляра. Потом мне прислали вот этот документ, уже подписанный контрагентом.
— То есть вы с ним не встречались? Ни разу?
Свеннинг молча покачал головой.
— И вам не кажется это странным?
— А что тут странного? Если бы он не был занят, ему бы и услуги мои не понадобились.
Рука Винге потянулась к затылку. В задумчивости ухватил прядь волос и начал скручивать в жгут.
— Не возьмите за труд рассказать… вот вы вступили в должность нового управляющего. Каковы были ваши наипервейшие действия?
— Наипервейшие? — Карделю показалось, что Свеннинг не без труда выговорил это слово. — Наипервейшие… людей найти! Вот они и есть, как вы изволили выразиться, наипервейшие действия. Тут же никого не было — ни служанок, ни конюхов, ни повара. Никого, хоть шаром покати.
— Все уволились?
— Наверное, — Свеннинг пожал плечами. — Мне откуда знать. Бывает. Что ж — уволились, так уволились. Новых найти трудов не составило. Работников туг тринадцать штук на дюжину. Рынком правит покупатель.
— Понятно, — мрачно прервал Кардель. — А теперь скажите, где найти Эрика Тре Русур?
— Понятия не имею. А зачем он мне? Пока жалованье платят, мне-то что? Что есть он, что нет.
Дело шло к вечеру, но тяжелая дневная духота еще не выветрилась из леса. Солнце стояло совсем низко и давало о себе знать лишь редкими ослепительными вспышками, когда его лучам удавалось пробиться через густое переплетение ветвей. В такие моменты полчища комаров и совсем уж невидимых мошек превращались в облако огненных искр, как при лесном пожаре.
Кардель снял протез и перекинул через плечо, удерживая за свисающие ремни.
— Кровопролитие, несомненно, имело место… но никак не могу представить, что же должно было произойти. Кровь на люстре…
— И что вы думаете? — спросил Винге.
— Похоже, вдова Коллинг права. Мало того что дочь убили… еще и постарались следы замести. Комнату отмыли, отскоблили, всех, кто мог хоть что-то заметить, уволили… Ищи-свищи. Темная история.
— Логически рассуждая, в спальне с Линнеей Шарлоттой мог находиться только один человек. Жених… то есть уже муж. И он исчез. Этот факт не в его пользу… особенно в свете того, что исчез он, не оставив следов. Короче говоря, готов на пари: если мы найдем Эрика Тре Русур, значит, найдем и убийцу.
Кардель кивнул.
— Я слышал подобные истории. Правда, не с таким свирепым концом. Жених и невеста… они же почти дети. Он пыжится из всех сил, но робеет, конечно… дрожит, как заяц. Да еще и выпил для храбрости. И в постели у него ничего не получается. Дурачок распускает кулаки — дескать, это ты виновата, что я не сумел показать свои мужские достоинства… А здесь-то… что ж он, зверь, что ли, какой? Сопляк совсем.
— Возможно, вы правы. Самое простое объяснение верно, пока не найдутся факты, доказывающие нечто иное. Вы, возможно, слышали от Сесила… наверняка слышали. Это его излюбленная максима. Бритва Оккама. Но одно ясно: мы должны во что бы то ни стало разыскать этого Эрика Тре Русур.
Большая гостиная на хуторе Коллинга почти пуста. Несмотря на жару, печь пылает так, что пламя устремляется в дымоход, и снаружи наверняка видно, как огонь то и дело показывает язык из печной трубы. Вдова сжигает все, что не удалось продать или подарить. Она сидит перед очагом с топором в руках и время от времени равнодушно рубит стулья, табуретки и прочую служившую поколениям утварь.
На закопченном лице хозяйки струйки пота протравили поблескивающие живые борозды. Она неотрывно смотрит на гудящее пламя и не отвлеклась даже на вошедших Винге и Карделя. Даже глаза не подняла, только спросила:
— И что?
Кардель тяжело уселся на скамью у стены.
— Вы не знаете, куда делся жених после свадьбы?
Коллинг ответила не сразу. Одним ударом обуха разломила пополам треснувший деревянный поднос и осторожно, чтобы не обжечься, сунула в печь.
— Не знаю… видела только уезжавшую карету. Догнала, конечно, хотела спросить, куда… но он так и не показался. Только кучер… француз, думаю. Крикнул что-то на своем лягушачьем языке, заржал и хлестнул коня. Наверное, в Стокгольм. Той же дорогой, что и вы появились.
— А что он крикнул?
— Откуда мне знать? Я по-французски ни бум-бум. Но все-таки… все-таки постаралась запомнить. Сама не знаю, зачем.
Она сделала несколько попыток воспроизвести звуки французской речи.
— Le ton beau des vivants? — догадался Винге.
— Во-во. Ле тон бо де виван. Но тут вот что: если Эрика подозреваете, то зря. Эрик не мог убить мою девочку.
Кардель подался к ней.
— Почему это?
Коллинг впервые отвела глаза от огня, резко повернулась на табуретке и со злостью прошипела:
— Да потому! Почему… — передразнила она. — Потому что мальчуган любил ее как безумный. Он до нее даже не дотронулся, хотя они все время прятались в лесу. Все лето! И никто за ними не подглядывал. Хотя ей-то, может, и хотелось… Девочка, конечно, но уже взрослая. Они должны были пожениться, и попробовал бы хоть кто им помешать. Я сама видела, как они встретились. Его долго не было… отец услал куда-то на край света, а тут отец помер, и он вернулся. И его глаза! Видели бы вы его глаза! Такая любовь светилась… как у ангела! Это надо же… я такого и не видела никогда. Ради нее он на все был готов. Убить! Скажете тоже… да он волоса бы на ее голове не тронул.
Эмиль Винге так и остался стоять у двери, внимательно глядя на искаженное горем и гневом лицо крестьянки.
— Иногда сильное чувство переходит в другое. Тоже сильное, но с обратным знаком… в общем, противоположное, — нашел он более простую формулировку.
— Еще раз: волоса бы не тронул! Добрый, честный, влюбленный мальчик. Ничего, кроме хорошего, ему и в голову бы не пришло.
— Мы нашли кровь аж на люстре в их спальне, — буркнул Кардель, стараясь не смотреть ей в глаза.
Она внезапно разрыдалась. Теперь не только пот, по и слезы избороздили ее грязное лицо светлыми ручейками.
— Если это Эрик… если это Эрик… тогда в мире этом вообще нет добра. Ничего хорошего нет в этом мире. Вранье и злодейство… и ничего больше.
Ни Винге, ни Кардель не нашлись, что на это возразить. Они вышли во двор.
Оставили вдову дожигать жалкие останки ее жизни.
12
Эмиль Винге никак не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами и смотрел на звезды. Тысячи, миллионы безымянных звезд в промежутках между созвездиями. Созвездия… Оказывается, после стольких полубессознательных лет он все еще помнил их названия. Мысленно провел линию от левой руки Девы к Арктуру в созвездии Волопаса, потом дальше, к Сердцу Карла[22]… — И похолодел: как же оно называется, это созвездие? В каком созвездии эта звезда? Несколько тревожных секунд — и выдохнул с облегчением: Гончих Псов! Где же еще быть Сердцу Карла? Конечно же в созвездии Гончих Псов… раньше все созвездие так и называлось: Сердце Карла, потому что в нем была только одна звезда. Другие разглядели позже.
Посмотрел на кучера: тот, похоже, дремлет. Лошади прекрасно знают дорогу, им не надо растолковывать, где сворачивать, а где ехать прямо. Кардель звучно храпит, притулившись в противоположном углу телеги. Что ж… если небо не затянет тучами, доберутся до Стокгольма уже к рассвету.
Винге еще не привык к ошеломляющему обилию вернувшихся к нему ощущений. Наверняка уже далеко за полночь. Ярко светит окруженный туманным ореолом месяц, загадочно серебрятся кроны деревьев, а трава до жути похожа на волчью шерсть. То и дело из леса доносятся странные, нечеловеческие вопли, хрустят под чьими-то лапами сухие ветки…
Эмилю стало не по себе.
Он попытался сосредоточиться па событиях прошедшего дня. Что же произошло? У него возникла необычная, нестандартная догадка. Как говорят, осенило. Только теперь сообразил: такого с ним не случалось с незапамятных времен. Как это назвать? Озарение? А мина Карделя… он не сразу понял, что она означала, настолько незнакомым было ощущение. Оказывается, он может вызвать у кого-то восхищение. Восхищение, одобрение, восторженное удивление…
Господи, а это еще что за звуки? Глухой, монотонный ритм… Но спине побежали мурашки. Его не заглушает даже хаотичный перестук колес, то и дело подскакивающих на пересекающих дорогу толстых корнях сосен. Их преследует какой-то гигант… да, несомненно. Гигант из гигантов.
Винге вообразил, как вздрагивает под его многопудовыми шагами земля. Заткнул уши и постепенно успокоился. Пульс замедлился. Он даже решился отнять ладони от ушей и прислушался. Как будто бы тихо… но достаточно ли быстро они едут, чтобы дать фору преследователю? Безнадежно сложил руки на коленях, попытался думать о чем-то другом… когда же она кончится, эта жуткая ночь?
Винге передвинулся по скамейке поближе к пальту. Тот мирно похрапывал, обхватив культю здоровой рукой. Не сразу, но все же решился: поднял руку, с отвращением глянул на дрожащие пальцы и тихонько ткнул Карделя в бок. Пальт пошевелился, что-то пробормотал и захрапел еще сочнее. Винге ткнул еще раз. Потом решился и ткнул посильнее.
Пальт открыл глаза и посмотрел на него. В блуждающих глазах еще полоскался сон.
— Жан Мишель? Вам тоже не спится? — задал заранее заготовленный коварный вопрос Винге.