И самое тревожное — она права. Он знает совершенно точно: она права. Найти — легче легкого.
16
Микель Кардель и Эмиль Винге вновь направились в госпиталь — на этот раз под ни на секунду не прекращающимся моросящим дождем.
Одно хорошо — не надо искать дорогу. Время от времени с залива налетали свирепые порывы колючего соленого ветра — и горе дамам, не озаботившимся завязать шнурки на капорах! Горе господам, не успевшим придержать шляпу! Франты, проклиная все на свете, пускались в погоню за намокшими и потерявшими форму головными уборами. Колея постепенно заполнялась коричневой жижей, а потом, как и следовало ожидать, произошло небольшое наводнение, залило всю дорогу, и худым подметкам уже негде было спасаться. Некоторое время Кардель и Винге пытались перепрыгивать с одного более или менее сухого островка на другой, но быстро осознали тщетность усилий и обреченно зашагали по лужам. Кардель хмуро молчал. Можно было бы объяснить такое настроение омерзительной погодой и промокшими сапогами, но Винге ясно чувствовал: Карделя тревожит что-то другое. Он то и дело косился на напарника. Но только когда они остановились у таможенного шлагбаума, спросил:
— Жан Мишель… в чем дело? Чего вам не хватает? Мы никогда не были так близки к цели, как сейчас. Юноша наверняка пришел в себя, опийный туман рассеялся, и мы сможем узнать, как и почему все произошло.
Кардель остановился, снял мокрую шляпу и яростно потер лоб.
— Эта девушка… нет-нет, не подумайте, я слишком стар для нее и слишком… в общем, тут много чего. Она очень нам помогла. Мне и вашему брату, да что там… если бы не она… Беременна она была, когда я ее в последний раз видел. Теперь-то родила, наверное. Куда она подевалась, не знаю, но ничего хорошего не жду. Стокгольм — не лучшее место для одинокой молодой женщины с младенцем на руках.
Он повернулся спиной к ветру и, прищурившись, посмотрел на расплывчатый силуэт Города между мостами, будто отсюда, на расстоянии, легче найти ту, кого он ищет.
Обреченно пожал плечами и повернулся к Винге.
— Извините, Эмиль. Вы правы. Вы, как и ваш брат… редкостная проницательность, а я-то вместо «спасибо» долдоню о чем-то еще. И да… похоже, да. Загадка близится к решению. Благодаря вам. А можно и по-другому посмотреть. Отвлекся-то я отвлекся, но тут-то… а почему отвлекся? Потому что на вас понадеялся.
И отряхнулся, как собака. Брызги полетели во все стороны. Положил здоровую руку на плечо Винге, слегка пожал и пошел так быстро, что Эмиль еле за ним успевал. В конце концов догнал, забежал вперед и остановился.
— Мне бы очень хотелось чем-то помочь. Опишите ее.
Кардель глянул на него благодарно.
Подумал и, как мог, описал внешность Анны Стины Кнапп.
В палате Эрика Тре Русур койка пуста. Унесли даже набитый соломой матрас, и оголились потемневшие, частично поломанные деревянные ламели. Исчезли все туалетные принадлежности, письменный стол. Исчезло все.
Кардель и Винге молча стояли на пороге, пытаясь сообразить: что могло произойти?
Первым прервал молчание Кардель. Его слова подчеркнули ошеломляющую неожиданность события, но ясности не внесли.
— Какого хрена…
Винге стоял молча, не шевелясь, а Кардель обошел палату, заглянул во все четыре угла, будто надеялся, что при ближайшем рассмотрении найдет хоть какую подсказку.
Вернулся к двери и встал рядом.
Тишину нарушил тихий стук в стену из соседней палаты. Потом еще раз.
Они открыли соседнюю дверь. На койке в одной сорочке сидел человек, а обстановка недвусмысленно подсказывала: здесь он не первый день. Все вокруг носило следы долгого проживания. Окно занавешено. Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к сумраку, и они различили под простыней карикатурно раздутый водянкой живот и распухшие, отечные ноги.
— Иоаким Эрссон, — представился пациент. — Купцом был, пока болезнь не довела до разорения.
— Кардель и Винге, с надеждой на ваше скорейшее выздоровление и восстановление состояния, — с трудом сочинил Кардель неуклюжую фигуру вежливости.
Бывший купец, хлопнул себя по ляжке и неожиданно захохотал.
— Каждый день за мной выносят ведро слизи. Если бы ее можно было продавать, богаче меня не было бы во всем королевстве. Ресурсы бесконечны и неисчерпаемы.
— Мы ищем Эрика Тре Русур.
Бывший купец кивнул.
— Был такой. А теперь нет.
— А где он?
— Его перевели к помешанным. В психушку, одним словом, — Эрссон, не оглядываясь, мотнул головой в направлении дома для умалишенных по соседству.
— За. Каким. Дьяволом?! — Кардель не сдержался и прорычал эти три слова раздельно и с такой яростью, что любой постарался бы спрятаться подальше. Но не Иоахим Эрссон. Эрссон смотрел на грозного пальта с печалью и сочувствием.
— Говорят, выхода другого не было. Паренек был сам не свой, и с каждым днем все хуже. Я-то, как откачают слизь, даже ходить могу. Несколько шагов, но все же… К Эрику и назад. Он напьется своих капель, глаза рыбьи… и молчит. А я говорю за двоих — и знаете что? Молчит-то он молчит, но раньше я даже не сомневался: понимает он меня, понимает. Все понимает, только молчит. Мало ли кто молчит. Молчит, но понимает… может, говорить трудно.
— И что произошло?
— Приходили к нему. Двое. О чем-то они говорили о чем — не скажу. Не слышал. Только голоса: бу-бу-бу, бу бу-бу. Потом что-то они там делали… что — тоже не скажу. Звуки какие-то… а потом запах… вроде как паленой свиной щетины. А потом ушли. Он вроде как один остался Я подождал немного, собрался с силами и потащился к не му. Он лежал на койке, и…
У Эрссона внезапно задрожали губы, рот исказило в горестной гримасе.
— …и что сказать? Я помню, когда Эрика сюда привез ли. Я-то что… господа, думаю, и сами сообразили: мне к нормальной жизни уже не вернуться. А вот Эрик… он же совсем мальчишка, вся жизнь впереди. У меня и сомнений не было: поправится. Тут-то у нас… тут мало у кого сохранились такие надежды. У меня, допустим, шансов нет, но хоть у кого-то… думал, увижу, как Эрик выберется отсюда порадуюсь. Глядишь, и навестит когда-нибудь.
Иоахим Эрссон внезапно заплакал, беззвучно и горько Слезы катились по отечным щекам. Он взялся за угол простыни и закрыл лицо.
— Они что-то с ним сделали… с головой, — невнятно произнес он из-за своего укрытия. — Весь пол забрызган… И голову перевязали кое-как, вся подушка в крови. А Эрик Тре Русур… от него одна скорлупа осталась.
В доме на скале у моря умалишенных охватило возбуждение.
Санитар, проведший Винге и Карделя через мрачную анфиладу залов, по которым от стены к стене металось эхо отчаянных воплей, рыданий и хохота, оглянулся и сказал извиняющимся тоном:
— Их слишком много… Теснота — жуть. Один заорет, всем слышно. Ну, и тоже вопить начинают. Вроде заразы.
Они поднялись по лестнице, вышли во двор, и служитель провел их в главное здание. С видимым напряжением выдернул тяжелый дубовый засов. По обе стороны коридора шли двери с маленькими квадратными окошками.
— Тут он, ваш новенький.
Приоткрыл люк на окошке, сунул голову, сморщился и отпрянул. Жестом показал — дальше уж вы сами. Отошел в сторону и принялся тереть ячмень на глазу.
Карделю пришлось несколько раз сморгнуть, прежде чем глаза привыкли к темноте. Солома на полу, перевернутый ночной горшок. Четверо мужчин, голые или в не поддающемся описанию тряпье, сбились в кучку и прикрыли друг другу ладонями глаза — заметно испугались света, редкого и на вид очень опасного гостя в их… палате? Ну нет. У Карделя язык бы не повернулся назвать этот закуток больничной палатой. Тюремная камера для опасных преступников.
Он разразился многоэтажным ругательством, уступил место у смотрового окошка Винге и что есть силы треснул деревянным кулаком по замку.
— А ну-ка быстро… — зарычал он, — открой дверь и выпусти его. И принеси что-нибудь прикрыться.
Перепуганный санитар отпер замок и убежал.
Кардель остановился в дверях и загородил проход, широко расставив ноги. Четверо умалишенных робко отступили к стене. Эрик Тре Русур не обратил на него ни малейшего внимания. Он сидел на полу, сунув руки между согнутых в коленях ног. Он, в отличие от остальных, даже не пошевелился, когда в камеру хлынул поток света Не обратил внимания и на Карделя, когда тот его поднял Пришлось тащить его в коридор, как куклу. Руки безвольно повисли, а ноги волочились по полу. Винге начал было шептать ему слова утешения, но быстро понял — бессмысленно. Положил мальчику руки на плечи, чтобы тот не свалился со скамьи. Запах от него шел жуткий, пожалуй, даже хуже, чем вонь в камере. Мочился он, очевидно, под себя Об этом свидетельствовала воспаленная ярко-алая кожа на внутренней стороне бедер. Губы фиолетовые от холода. Голова забинтована замызганной повязкой с алым цветком просочившейся крови.
Санитар прибежал с чистой льняной рубахой, в которую можно было завернуть по меньшей мере троих таких как Эрик Тре Русур. Винге стал осторожно надевать ее на юношу, и когда, наконец, выпростал его голову из складывавшегося то так, то этак льняного рубища, посмотрел на санитара.
— Что ты знаешь про эту рану на голове?
Парень затряс головой так, что вши не удержались в волосах и полетели в разные стороны.
— Что вы, что вы господа! Ничего я не знаю! Его привезли такого!
Винге начал ощупывать голову — очень осторожно Кардель был почти уверен: если бы даже напарник действовал решительнее, Эрик Тре Русур все равно бы не обратил внимания. Винге некоторое время прикасался к разным областям черепа, покачал головой и начал разматывать повязку. Длинные, красивые волосы острижены, а вокруг раны и обриты. Отверстие в черепе невелико, не больше шиллинга. Черная корка свернувшейся крови оторвалась вместе с повязкой, и из раны тут же начала сочиться сукровица. Кардель с отвращением замел ил несколько увязших в сгустке крови насекомых, для которых это пиршество стало последним.
Винге долго смотрел на трепанационное отверстие. Глаза его медленно гасли. Он взял Эрика за щеки, повернул голову к себе и долго смотрел в глаза. Из угла приоткрытого рта непрерывно текла слюна.