Что-то происходит… что? Ей вдруг стало жарко. Попробовала пошевелиться, и показалось, что каменные объятия немного ослабли. Почему она вся мокрая? Неважно…
Анна подогнула ногу, нашла упор, выдохнула, что есть силы и продвинулась вперед. На дюйм, потом еще на один. Здесь совсем чуть-чуть, но просторнее, и она может сделать глубокий вдох. Еще один дюйм. И еще один И только запах, знакомый запах напомнил, чему обязана она спасением.
Материнское молоко. Грудь не выдержала напора скопившегося и не сцеженного молока. Она стала меньше, и Анна Стина сумела выскользнуть из каменных тисков.
21
На выходе из туннеля тоже совершенно темно. Но это другая темнота, хотя и не менее отвратительная. По-видимому, с тех пор как Анна Стина перетащила в подвал останки Альмы Густафсдоттер, сюда ник го и не заходил. Посчитали, что это труп самой Анны Стины. Число беглянок сравнялось с числом погибших, на том и успокоились. Трупного смрада уже не заметно, но протухшие овощи в бочках воняли так, что Анна Стина зажала нос и постаралась дышать ртом. Она нащупала полопавшиеся, кишащие мокрицами мешки. Какие-то летучие насекомые, перепуганные неожиданным вторжением, то и дело натыкались на ее голое тело и в ужасе отскакивали. Память об этом омерзительном подвале, которую она уже больше года старалась вытравить, вспыхнула с новой силой.
Но медлить нельзя. Быстро оделась в темноте, сориентировалась, где должна быть дверь, — но двери на месте не оказалось. Пошла на ощупь вдоль стены и все же нашла. Прислушалась.
Тишина. Прядильный дом спит.
Поднялась по лесенке на первый этаж. Над головой, на втором этаже — комнаты пальтов. Прислушалась — отдаленный хоровой храп. Попробовать открыть ключом дверь? Страшно… сначала лечь на пол и заглянуть в щель под дверью.
Ни звука, ни огонька.
Ключи туго спеленаты тряпкой, чтобы не гремели. Попробовала один, другой. Подошел третий, хотя и с трудом. Дюлитц все рассчитал — замки старые и мало чем отличаются друг от друга.
Здесь какая-то контора. Беспорядок. На полках — навалившиеся друг на друга толстые папки. Воздух, как часто бывает в помещениях, где хранятся бумаги, — сухой и пахнет пылью. Еще одна дверь, еще один ключ. Выход на другую лестничную площадку. Глаза понемногу привыкли к темноте, она кое-что начала различать. На той стороне холла — временное убежище новой заключенной, бывшие покои безумного пастора Неандера.
Впервые она не смогла подобрать ключ. Пробовала один за другим, пока не сообразила, что дверь попросту не заперта. Слегка приоткрыла — на каменный пол вылетела стрела света.
Пленница не спит.
Сидит у резного туалетного столика перед зеркалом в отделанной сусальным золотом раме и расчесывает волосы. Поворачивает голову направо, налево — видно, оценивает, насколько пострадала ее красота за год в тюрьме. Время от времени откидывает голову — смотрит, исчезает ли неопрятная складка на шее.
Анна Стина остановилась в нерешительности. Как прервать молчание? Так ничего и не придумала — узница ее опередила.
— Почему ты меня беспокоишь? Ты что, не знаешь, который час? Глубокая ночь!
Магдалена Руденшёльд заметно недовольна.
— Что это значит? Мне лгут в лицо! Ульхольм поклялся всем, что мог придумать! Обещал избавить меня от встреч с… неужели недостаточно, что меня заперли с потаскухами и бродягами? И все ради того, чтобы унизить! Зачем ты пришла? Хочешь что-то украсть? Или потом хвастаться подружкам по несчастью, что видела не кого-нибудь, а саму Маллу Руденшёльд?
Анне Стине стало очень обидно.
— Я пришла с поручением, — сухо произнесла она и вытащила из кармана юбки конверт.
Магдалена Руденшёльд вскочила так, будто в стуле, на котором она восседала, была спрятана особая пружина. Подбежала, чуть ли не вырвала из рук Анны Стины конверт и вскрыла его ловким, давно отработанным движением ногтя. Прочитала за несколько секунд, поднесла к пламени свечи, подождала несколько секунд. Убедилась — горит надежно. Бросила пылающую бумажку в изразцовую печь, со злорадной усмешкой вернулась к столику и обмакнула перо в чернильницу; перо заплясало по бумаге с непостижимой быстротой.
Анна Стина заглянула через округлое плечо узницы. Список имен.
— Час мести еще не пришел, мой Густаф… еще не пришел. Когда мы вернем все, что нам принадлежит, все они получат по заслугам. Пусть молят о пощаде — мы не услышим! Мы ничего не услышим, мы сольемся в счастливом поцелуе долгожданного воссоединения. Я буду как королева, любима и почитаема всеми…
Она сложила бумагу, нагрела над свечой палочку красного сургуча, запечатала письмо и протянула Анне Стине.
— Вот, возьми. И будь осторожна. Поняла? Будь осторожна. В кабаки не заходи по дороге, даже если захочешь… промочить горло. — Простонародное выражение Малла Руденшёльд выговорила с бледной улыбкой.
Анна Стина посмотрела на окна — забраны решетками. Этот путь отступления отрезан. Магдалена снова улыбнулась.
— Вот оно что… Ты хочешь получить un souvenir… — Она обвела взглядом комнату. — Это понятно. Не ты одна. Но все имущество распродано… конечно, преданные друзья скупили все мои украшения и носят их, как знак верности. Переплатили при этом изрядно. Что ж… я могла бы расписаться на бумажке, чтобы ты показала своему ухажеру, но, к сожалению… не могу и не хочу рисковать.
Она еще раз огляделась. Взгляд ее упал на туалетный столик, и бледное лицо просияло. Магдалена заговорщически подняла указательный палец, встала и взяла со столика маленький флакончик необычной огранки. Подержала у свечи, полюбовалась игрой света, вынула хрустальную пробку и показала рукой: подойди.
— Дай руку. — Она взяла Анну Стину за запястье и приложила флакончик к тыльной стороне ее ладони.
— Только сунь им руку под нос — сразу поймут, где ты была. Подарок герцогини… привезен из самого Парижа. Революция… парфюмеры поголовно разорились, и каждый флакончик на вес золота. Чувствуешь? Лаванда, кассия[37], бергамот и, само собой! Само собой — благороднейшая амбра. Мой Густаф с ума сходит от этого аромата.
Наверняка приняла растерянность Анны Стины за немое восхищение и с ласково-снисходительной, поистине королевской улыбкой изящно махнула рукой — уходи.
Дверь на этот раз она заперла.
22
Анна Стина допустила ошибку, и эта ошибка оказалась непоправимой: захлопнула за собой дверь в подвал. И только теперь с ужасом поняла: замок сменили. Пи один ключ из выданной Дюлитцем связки не подходил. Пощупала замок — гладкая, еще не успевшая покрыться ржавой коростой поверхность. Даже можно нащупать царапины, оставленные пьяными пальтами при попытках попасть ключом в скважину. Как же она не подумала! Даже если Бьоркман и его подручные не нашли этот тайный лаз, все же сообразили: что-то тут не так. Две узницы исчезли. Новый замок, контроль за ключами построже — больше ничего и не надо.
Она еще раз выругала себя за несообразительность. Мышеловка захлопнулась. Присела на корточки у стены, лихорадочно пыталась сообразить: что теперь делать? Посмотрела на винтовую лестницу в спальню пальтов. Оттуда по-прежнему доносился пьяный храп.
Пальты… несмотря на всю отчаянность ее положения, противостоять искушению Анна Стина не смогла.
Единственная возможность. Она начала на ощупь подниматься по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке. Спальня пальтов пахнет, как свинарник. От храпа даже стекла в окнах дребезжат. На столе угадываются бутылки и стаканы. Воздух тяжелый — адская смесь самогона, пота и кишечных газов.
Не успела сделать и шага, как на ближайшей койке произошло движение. Спящий пальт сел в кровати и уставился на нес невидящими глазами. Спина прямая, как кочерга.
— Шел бы ты к дьяволу, Нюблум, — пробормотал он громко и невнятно, как почти всегда говорят люди во сне, — у меня свободная ночь. Найди кого другого.
И так же мгновенно, как вскочил, рухнул и огласил комнату звучным храпом. Анна Стина постояла несколько мгновений, подождала, когда перестанет колотиться сердце, чуть не выскочившее из груди от ужаса. Сделала шаг — и опять. Тот же беспокойный пальт. На этот раз, слава Богу, не вскакивал, только повернулся на другой бок.
— Слышь ты, Нюблум! Видок у тебя — мало кого не стошнит.
Она тихо шла от койки к койке, пытаясь разглядеть лица. Не так-то просто. В спальне, несмотря на количество народа и тяжелый воздух, вовсе не жарко, и многие спят, накрывшись одеялом с головой. Торчит только шевелюра — поди определи. Либо ждать, либо зайти с другой стороны.
И все же нашла. В самой глубине спальни. Вот он лежит, полуоткрыв рот, струйка слюны на подбородке. Лицо, которое она видела в последний раз в подвале, в медленных адских отсветах от раскуриваемой трубки. Юнатан Лёф, отец ее детей. Похожи ли дети на него? Глаза приноровились к темноте, кое-что все же видно. Да… похожи. Особенно Карл.
Анна Стина спиной, на цыпочках, покинула спальню и спустилась вниз.
Скоро уже утро. Что ж — чему быть, того не миновать. Все равно другого выхода нет: смешаться с толпой узниц и надеяться, что тебя не опознают. По утрам, конечно, всех собирают во дворе для переклички. Но цель-то у них одна — проверить, все ли на месте. Если кого-то не хватает, начинается суматоха, это да; но кого волнует одна лишняя? Все на месте — и ладно. А дальше… что ж — дальше. Смирных, а также тех, чей срок подходит к концу, часто посылают работать в сад, а иногда даже и в город — скажем, за дровами или провизией. Пальты ленятся работать грузчиками. Если Анне Стине удастся потихоньку смешаться с такой группкой и пройти через ворота — никто и не заметит, как она исчезнет.
Из сада появился колеблющийся свет: ночной охранник. Дождалась, пока пройдет мимо, и рванулась к углу Прядильного дома — туда, где когда-то стояла ее койка. Торопливо открыла замок — на удивление, подошел первый же ключ. Она посчитала это хорошим знаком, проскользнула между составленных в центре зала прядильных станков, легла на первый же свободный топчан и заснула беспокойным сном.