Они проходят по временному настилу строящегося Северного моста. Стрёммен к вечеру почему-то стихает. Несмотря на поздний час, еще светло. Висит еле заметный полупрозрачный месяц. Звезд не видно, разве что Сириус и Капелла умудряются кое-как просверлить подернувшую небо бледно-розовую вечернюю пелену. Остановились у здания «Несравненного» и посмотрели на море. Редкий лес мачт у причала на Корабельной набережной, несколько шхун стоит на рейде. Очень мало — куда меньше, чем в прошлом году или в позапрошлом. Началось сразу после того, как пуля Анкарстрёма положила конец жизни короля и обозначила начало новой эпохи. Прошлогодние, казавшиеся кошмарными цифры продаж в этом году кажутся недостижимой мечтой. Торговые дома разоряются один за другим. Те, у кого есть доступ к ключам от казны, руководствуются простой логикой: лучше пустить кровь умирающему, чем дать ей протухнуть.
Болин сложил ладони на рукоятке сливочно-белой трости.
— И как идет подготовка?
Сетон ответил не сразу: присмотрелся, как между мачтами шныряют стремительные тени летучих мышей — самое верное доказательство. Наступил вечер.
— Все по плану. Как и ожидалось.
Болин поискал удобную позу, чтобы меньше нагружать больную ногу. Почесал бедро и помялся, пытаясь найти нужные слова.
— Вы, надеюсь, понимаете, как трудно все это держать в секрете, особенно в таком тесном кругу, как наш.
— Вы хотите сказать, Болин, что не в состоянии хранить тайну?
Сетон не столько увидел, сколько почувствовал: Болин покраснел. И он прекрасно понимал почему. Живо представил картину: бульканье вина в глотке, энтузиастический круг собеседников… Вино. Если надо взорвать оболочку тайны, лучшего, чем вино, сапера не придумаешь. Только для вас, господа, не вздумайте с кем-то поделиться… Болин поставил на карту репутацию не только Сетона, но и свою. Удастся задуманное или нет — в любом случае Болин несет ответственность. Роли поменялись. Давно забытое ощущение власти над чужими судьбами ударило в голову мгновенно, как шампанское. Он чувствует к старику едва ли не благодарность. Еле заметно улыбнулся, поймал на лице Болина тень отвращения — и что? «Мы связаны одной цепью», — подумал Сетон, а вслух сказал вот что:
— N’a pas d’importance. Мне все равно.
Болин посмотрел на медленно, с издалека слышным скрипом покачивающиеся мачты.
— Мне следовало бы быть несколько более… э-э-э… конспиративным. Но ожидания весьма велики — представьте, братья только об этом и говорят. А я стараюсь обеспечить тылы — все должно идти, как задумано.
— Никаких поводов для беспокойства. Остается только одно… когда решится и этот вопрос, назначим день и час.
— Этот ваш один вопрос… имеется в виду место?
Сетон молча повернулся спиной к воде и застыл, дождался, пока Болин проследит за его взглядом.
— Что? Арсенальный театр? «Несравненный»? Вы в своем уме, Сетон?
Сетон задумчиво покачал головой.
— Единственная возможность. Все остальное не годится. Мы же не хотим никого разочаровывать. Вы же сами сделали немало для подогрева ажитации. У меня нет сомнений, в братстве найдутся люди, которые располагают необходимыми связями. Окажите дружескую услугу, Болин, — поспрашивайте.
Болин сделал жест, который Сетон истолковал как щекочущую нервы смесь раздражения и покорности. Завел глаза к небу, потом опять посмотрел на успокаивающую картину пришвартованных кораблей, прокашлялся и сплюнул. Сетон терпеливо молчал.
— Думаю, вам пора сменить жилище, Сетон. Я попросил привести в порядок помещение. У меня в доме. Все удобства. Дверь в мои покои я приказал перекрыть книжным шкафом. И, разумеется, гардероб в вашем распоряжении. Что скажете?
Глаза Сетона сузились.
— Невероятно соблазнительно. До такой степени, что начинаешь сомневаться: вряд ли у такой роскошной розы нет шипов.
Болин отвел глаза.
— Шипов нет, а особые причины есть. То, что я вам обещал… все пошло не так, как задумано. Я недооценил этого… Карделя. А самое скверное: он теперь настороже. И я не могу с чистой совестью гнать в ловушку… добровольцев, назовем их так. Для этого нужен весомый мандат… — Болин показал пальцем в сторону дворца. — Очень сожалею.
Сетон хотел возразить, но Болин предупреждающе поднял руку.
— Но могу поделиться кое-какими слухами, для вас, возможно, полезными. Кардель еще с осени почти все время проводит в поисках некоей девушки, сбежавшей из Прядильного дома. При этом вид у него такой виноватый, будто он продал ее душу нечистому и собирается выкупить обратно.
Сетон задумчиво кивнул:
— Догадываюсь, чья она мать и в чем его вина. Даже не догадываюсь. Уверен.
— Доселе его поиски успехом не увенчались. Но могу сообщить: Юхан Эрик Эдман с его ищейками занят тем же. Ловят некую девицу, тоже, представьте, беглянку из Прядильного дома. Совершенно по иному делу. Одному из пальтов, поставленных следить за порядком на премьере «Смирившегося отца», показалось, что он ее видел в толпе в партере. С ней был некий мальчишка. Возможно, сутенер, но вряд ли: слишком мал. Мой информатор подтвердил: речь идет об одной и той же особе. Ее имя Анна Стина Кнапп. Теперь… что касается наблюдательного пальта. Пока война не сделала из него инвалида, он нанялся в служки к братьям Мартин[19] в надежде развить собственное природное дарование. Но и ныне наш пальт не расстается с углем и бумагой. Ему удалось набросать портреты этой парочки театралов.
— А вы можете попросить эскизы?
— Уже. Не падайте духом, Тихо. Как только мы приведем ваш план в действие, братья проникнутся к вам сочувствием и помилуют. И тогда… вряд ли эта парочка ваших супостатов пополнит ряды стокгольмских долгожителей.
15
— Черти в аду сгорят, до чего жарко.
Магнус Ульхольм приподнял парик и вытер лоб квадратным лоскутом овечьей шкуры. А Эдман вообще чуть не голый. В одной рубахе — сложенный пополам жилет повешен на спинку стула поверх камзола. Обмахивается пачкой бумаг, как веером.
— У меня-то еще туда-сюда. А на южной стороне все коллегии пустые. Пристроились кто где. Сунешься туда среди дня — закипишь и лопнешь, что твой тролль.
Эдман покрутил стаканом, в нем что-то легко и ломко звякнуло.
— У нас, по крайней мере, есть погреб со льдом. Еще с зимы храним под опилками.
Жадно, звучными глотками выпил. Помедлил немного, прежде чем предложить гостю.
Ульхольм налил воды из графина со льдом и тоже выпил, стараясь, чтобы колотый лед таял не в желудке, а во рту, почему-то решил, что пользоваться живительной прохладой надо именно так. И довольно посмотрел на Эдмана. Тот не сказал ни слова, но смысл осуждающего взгляда понятен: нечего глотать все разом. Желудок не чувствует ни вкуса, ни холода.
— Значит, девицу не нашли. Густавианцы ходят с поднятым носом.
Ульхольм постарался побыстрее стереть с физиономии довольную улыбку.
— Мы стараемся. Но… кто-то срывает розыскные листовки. Это раз. Возможно, намеренно. И не исключено, что мы переоцениваем художественные возможности пальта. Девица чересчур красива, мальчишка вообще чуть не ангел. Не очень похоже… а может, похоже. Мы не знаем. Но рука у пальта набита. Кто-то из господ прихватил с собой, изучить поподробней на досуге.
— Расспросы? Дознания? — Эдман не скрывал недовольства.
— У нас полно людей вокруг веселых домов. Вернее, вот как: и сосиски, и мои люди получили строжайший наказ: прежде чем опрокинешь девку, задай несколько вопросов. Мне-то казалось, эта Кнапп обязательно пойдет по старой дорожке. Но, судя по всему, нет. Не пошла. Квартальные проверили все дома на участках — кто более или менее похожий на описание вселялся за последние полгода. Ни следа. Как в воду канула. Но тут есть еще кое-что… слышал о бале?
— Котором из них? Тут только и делают, что пляшут. Жара им нипочем. Ума не приложу…
Ульхольм слегка наклонился к собеседнику и подмигнул — настолько пикантной была новость.
— Я не про то. Через несколько недель назначен бал. Бал с проститутками — и не где-нибудь, а здесь, во дворце. В северном флигеле, в покоях вдовствующей королевы. Она раньше осени не появится. Между прочим, с согласия принца Фредрика. В зале бывшей Военной коллегии.
Эдман пригладил волосы, поставил локти на стол, сцепил ладони в замок и оперся подбородком.
— Скандал при дворе будет неслыханный, — произнес он задумчиво. — Дурачки обрадуются, светские дамы раскудахтаются, а принца сошлют в Тулльгарн[20] мучиться совестью. Собственно, никому, кто хоть что-то решает в государстве, дела нет. Разве что Ройтерхольм кулаками помашет для вида. Можем работать спокойно. И даже больше того… Пусть легкая гвардия подмажет ось государственного колеса… глядишь, завертится по-новому. Мешать не будем.
Он хмыкнул, будто приглашая Ульхольма посмеяться, но физиономия тут же сделалась серьезной.
— А какое это имеет отношение к девчонке?
— Мне пришла в голову одна мысль…
— Так поделитесь.
Ульхольм хотел было сделать многозначительную паузу, но раздраженная интонация Эдмана заставила его поторопиться.
— Облава на нищих. Перекроем мосты и пройдемся с сачком. Всех подключим — и сосисок, и пальтов, мои люди тоже примут участие. Я уже говорил с Луде, а он с Ройтерхольмом. Ничего не стоит представить такую облаву, как благодеяние. У бродяг нет ни друзей, ни защитников. Они как гиря на шее города.
Ульхольм задумался и начал грызть ноготь большого пальца.
— Когда?
— Сразу после бала, в пятницу. Начнем с рассвета. Дни сейчас длинные, даже длиннее, чем нам понадобится. Легкая гвардия пусть валяется в постелях, благородным клиентам надо дать время опохмелиться. Короче — на улицах останется одна нечисть. Перекроем все мосты и двинем квартал за кварталом от дворцового взвоза к Слюссену, там сведем концы сети и будем считать улов. Если девица Кнапп в городе, мы ее найдем. Среди таких же, как она.