Если идет одна — наступить, будто нечаянно, на пятку, толкнуть в зад, чтобы споткнулась. Пока какой-нибудь галантный кавалер спешит на помощь, пока охи да ахи, подхватить мешочек с покупками. За угол, в проходной двор, потом в другой, в третий — и поминай как звали. И не только «Ворон». Обошел все аптеки — по многу раз побывал и в «Короне», и в «Ангеле», и в «Лебеде». На баночках и коробочках надписи. Прочитать он их не может, открывает и пробует понять. Пилюли и порошки — в канаву.
Но самое трудное — платье. На этот раз платье должно быть настоящим, не таким, как в тот раз. Вспомнишь театральное представление — и вырывается невольный стон стыда. Но мальчик легко утешается: вляпался вчера, не будешь дураком завтра. Он уже сообразил: одежда, что развешивают на специальных перекладинах с вешалками, никуда не годится: серая, скучная, разве что наготу прикрыть. Никакого шика. Ни одного стенда с приличной одеждой в городе не найти, тем более на разлохмаченных пеньковых веревках во дворах.
Постепенно до Элиаса дошло: искать наугад бессмысленно. Сначала надо примериться к подходящему манекену. Теперь он каждый вечер приходит на Большую площадь и смотрит на расходящуюся после танцев в Бирже уставшую публику. На лестницу падает свет из окон, из его укрытия у колодца все прекрасно видно. Дамы и девицы — и какие платья! Правда, долго полюбоваться не удается: услужливые кавалеры тут же подают им шали и накидки для защиты от предполагаемого морского бриза. Кое-кто уезжает в поданных колясках, других поджидают слуги с фонарями на длинных палках. Найти то, что нужно, — дело долгое, требует терпения. Что ж… любому дураку известно: бедность и сама по себе штука скверная, но нетерпеливая бедность — приговор.
Впервые он увидел ее утром, на прогулке с гувернанткой. Светло-голубое платье с кружевной оторочкой на шее и рукавах, косые утренние лучи оттеняют каждую складку, их движение напоминает робкий прибой, не хватает только молитвенного бормотания волн. Шаль на плечах, талия тонкая, узкие бедра, как и у его подопечной. Такие же светлые волосы — вполне могла бы сойти за младшую сестру. Он поспешил подойти поближе, но она исчезла в толпе. Сунулся в один переулок, в другой — нет. Потерял. Вернулся на площадь и отдышался, согнувшись чуть не пополам и колотя кулаками по коленям — от досады на собственный промах.
Во второй раз он увидел ее только через неделю.
На этот раз платье было розовое, но не настолько, чтобы выглядеть вызывающе. И, разумеется, зонтик — загар не в моде. Мальчик, стараясь выглядеть непринужденно, подошел поближе. Девушка что-то негромко напевает, а гувернантка довольно сварливым тоном ее поторапливает. Теперь он окончательно убежден: выбор верен. Могла бы быть сестрой.
Он, то приближаясь, то останавливаясь, проводил их до подъезда. Достал нож, отрезал ветку и притворился, что выстругивает свистульку. Не прошло и четверти часа, как услышал странные звуки: карабкаются все выше и выше, а потом той же дорогой вниз. Любопытство пересилило: заглянул в окно. Девушка, слегка раскрасневшись, сидит за чембало. Гувернантка читает книгу, а учитель музыки, совсем молодой человек, нашел подходящее место, чтобы заглядывать ученице за декольте, хотя старается серьезностью физиономии доказать, что предмет его интереса — исключительно правильная постановка пальцев.
Дождался конца урока и проводил, прячась, до угла дома. Не сразу, но догадался: ее семья занимает все четыре этажа. Он очень осторожен, но быстро сообразил: они его попросту не замечают. Их миры не пересекаются, он один из привычных городских призраков, которых со временем перестаешь замечать.
Прошло совсем немного времени, и он уже знает их привычки и расположение дома наизусть. Спальни в верхнем этаже, в нижнем — кухня, буфет и гостиная. Девушка почти никогда не бывает одна, всегда с гувернанткой.
Элиас часами наблюдает, в каком порядке гасят свет в комнатах по вечерам, прослеживает маршрут трепещущих язычков свечей, провожающих обитателей в их спальни. Скоро он уже выяснил, где она спит. Черт знает, что эта чистая публика делает с таким количеством комнат, но раз у нее отдельная спальня, значит, и гардероб где-то поблизости. По вторникам уроки музыки, по четвергам ходит к учителю танцев. Но это днем, а днем страшно. К тому же родители. Лучше выбрать один из выходных, когда она уезжает с родителями на бал, а в доме только гувернантка. По вечерам он слоняется неподалеку, обдумывает план, и решимость растет с каждым днем. День летнего солнцестояния давно прошел, после заката уже по-настоящему темно. Если окно освещено изнутри, оно становится почти слепым: невозможно разглядеть, что за ним делается. Мальчик специально проверял: подходил к окнам кабака, стучал и корчил рожи подошедшему на стук хозяину. Никто его не заметил. Ни разу — пожимают плечами и возвращаются за прилавок.
Когда гувернантка остается одна, Элиас чуть не прижимается к окну, аж стекло запотевает. Видит, как она тайком достает сладости из буфета, как гримасничает перед хозяйкиным трюмо. Потом усаживается в шезлонг, запускает руку под юбку и, прикусив губу, издает странные стоны.
Мальчик уже знает весь гардероб девушки. Ему хотелось бы что-то вроде того, что надевает в особых случаях Клара: легкое, воздушное, с нарочито небрежно завязанным поясом, из ткани такой тонкой, что повторяет все изгибы тела. Вызывающее, соблазнительное и в то же время пристойное. Лучше всего голубое. То, в котором он увидел ее в первый раз.
8
Другого пути нет. Дом напротив пониже, с его крыши легко перелезть на соседнюю, а оттуда дотянуться до окна. Легко… может, и не так легко, но, если повезет, вполне возможно.
На его счастье, это один из тех переулков, которые остались со времен беспорядочной застройки города, когда никто не заботился, может проехать карета или нет. У таких переулков даже названия нет, называть их переулками и даже проулками — недопустимая лесть. Узкие, в полтора локтя, проходы, неба не видно.
Он выжидает. На всякий случай вымазал лицо сажей. Даже если его увидят на крыше, не обратят внимания — мало ли что. Подмастерье трубочиста. Там ему и место.
Вот гувернантка завершила обычную процедуру, загадочно улыбнулась и налила себе полстакана перегонного. Выпила, опять улыбнулась и тут же зевнула. Очень хорошо. Спать будет крепче. Мальчик взбежал по лестнице и через люк выбрался на крышу. Этого он не ожидал: черепица такая старая, что при малейшем неверном движении может сломаться, и тогда осколки посыплются в переулок, как град.
Глянул вниз — затошнило. Мало того: словно разбило параличом. Некоторое время он не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой. Пришел в себя и понял: ни в коем случае не смотреть на землю. Только вперед, сосредоточиться на цели. Попытался дотянуться до верхнего наличника — не получается. Не хватает совсем чуть-чуть. Впрочем, он так и предполагал. Способ уже разработан: наклониться, будто падаешь, и в падении ухватиться за наличник. Выглядит надежно, выступает на два-три дюйма, украшен резьбой. Должно быть, не так трудно. Но как решиться?
Даже если не шевелиться, и то страшно. Вниз он не смотрит, но знает — бездна. Просчитается, упадет — конец. Вымощенная неровным булыжником мостовая. Разобьется в лепешку. Закрыл глаза, прижался лицом к теплой черепице и выждал, пока ангел смерти не отвернется и не двинется дальше, искать новую жертву.
Пора. Он преодолел желание зажмуриться и заставил себя упасть вперед. Даже не заметил, как руки, словно сами собой, вцепились в верхний наличник. Он повис над пропастью. Теперь оттолкнуться, но не сильно, чуть-чуть, тогда ноги сами встанут на железный откос.
А-ах… удалось. Надавил локтем — и снова жалящий удар паники: стекло оказалось прочнее, чем он думал. Мало того, чуть не потерял захват. Еще раз, еще. Наконец стекло треснуло — со звоном, который показался ему оглушительным. Теперь самое трудное: надо, удерживаясь одной рукой за наличник, осторожно вынуть осколки и дотянуться до шпингалета.
В комнате он без сил опустился на пол и с минуту сидел, зажмурившись и напевая под нос слышанную накануне песенку. Мелодия ему очень понравилась. И слова:
Жизнь научила его: невозможно оторвать чувства от разума. Чувства нашептывают разуму всякие глупости, да и разум то и дело лезет с подсказками — часто дурацкими, но все лечится временем. Завтра будешь умнее.
Прислушался к царящей в доме тишине и двинулся к цели.
Часы, проведенные в наблюдениях, не прошли даром — ориентировался он на удивление легко. Посчитал двери и сразу открыл правильную. Спальня девушки, тут же дверь в гардероб. Сумерки заметно приглушают цвета, но он сразу нашел то, что искал. Вот оно, заветное голубое платье. Висит на плечиках среди множества других. Осторожно, стараясь особо не касаться грязными пальцами, вынул из гардероба и огляделся. Хорошо бы во что-то завернуть.
Открыл наугад ящик комода и удивился — там лежали какие-то тряпки, которых он не только никогда раньше не видел, но даже не подозревал об их существовании. Что это? Может, ее детская одежда? Потом догадался — нижняя юбка, ее надевают под платье. Слабо пахнет лавандой.
Элиас прислушался, на всякий случай выглянул в окно и на цыпочках вернулся в спальню. Постель аккуратно застелена, простыня натянута между витыми столбиками балдахина. Потрогал ткань рукой — нежная и мягкая, как утренний бриз. Посомневался и все же решился: когда еще представится такой случай? Осторожно, стараясь, чтобы ничто не скрипнуло, забрался в постель. Перехватило дыхание: настолько ошеломила упругая, шелковистая мягкость — всепрощающее материнское объятие.
Вспомнил жесткие деревянные лежанки в детском приюте. Откинул одеяло и зажал рот рукой, чтобы не засмеяться от радостного удивления. Все это из другого мира. Легкие, но теплые прикосновения украшенной мелкими розовыми цветочками ткани ощущается как ласка.