«Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные».
Николай Николаевич помог Пушкину и в ссылке: в Екатеринославе он нашёл заболевшего поэта и предложил ему путешествие на Кавказские Минеральные воды. От Таганрога и Ростова им открылись земли донских казаков, овеянные легендами и песнями о Степане Разине. В этих местах начиналось крестьянское восстание, руководимое им. Друзья с увлечением слушали предания и песни о Разине, собирали исторические известия о народном герое. Раевский мечтал написать историю донских казаков. Позднее он собирал всё, что было написано о Разине, но осуществить своё желание не успел.
Пушкин был глубоко благодарен Раевскому за то, что он вывез его из Екатеринослава и одарил новыми яркими впечатлениями, которые соединились в его стихах с воспоминаниями о друге:
Забуду ли его кремнистые вершины,
Гремучие ключи, увядшие равнины,
Пустыни знойные, края. Где ты со мной
Делил души младые впечатленья…
Николай Николаевич страстно любил литературу и отличался редкой начитанностью. Вальтера Скотта и Байрона он читал в то время, когда их почти не знали в России.
На обратном пути с Кавказа семья Раевских остановилась в Гурзуфе, где провела три недели. Там с помощью друга Пушкин изучал английский язык и читал в подлиннике Байрона, от которого, по его словам, «с ума сходил». В Гурзуфе у Александра Сергеевича сложилось представление о поэзии Байрона как о «мрачной, богатырской, сильной». Увлечение Байроном было настолько захватывающим, что при работе над романом «Евгений Онегин» не обошлось без того, чтобы поэт не упомянул о нём в каждой из девяти глав романа.
В библиотеке Ришелье (хозяина дома, в котором жили Раевские) Николай нашёл томик А. Шенье и обратил на него внимание Пушкина. Собранные в нём стихи послужили позднее основой для создания Александром Сергеевичем элегии «Андрей Шенье», которую он посвятил другу, и внимать которой были призваны погубленный поэт (пал жертвой террора во время Французской революции) и Раевский:
Певцу любви, дубрав и мира
Несу надгробные цветы.
Звучит незнаемая лира
Пою. Мне внемлют он и ты.
Из Гурзуфа Раевские (отец и сын) совершили поездку по побережью Крыма. Пушкин с восторгом вспоминал о ней:
О возраст ранний и живой,
Как быстро лёгкой чередой
Тогда сменялись впечатленья:
Восторги — тихою тоской,
Печаль — порывом упоенья!
В Бахчисарае путешественники осмотрели дворец ханов и знаменитый «фонтан слёз». Там Александр Сергеевич впервые услышал легенду о нём. Раевский хотел, чтобы Пушкин написал поэму на основе сюжета легенды; и уже весной следующего года на бумагу легли первые строки «Бахчисарайского фонтана», посвящённого Николаю Николаевичу:
Исполню я твоё желанье,
Начну обещанный рассказ.
Давно, когда мне в первый раз
Поведали сиё преданье,
Мне стало грустно; пылкий ум
Был омрачён невольной думой…
Из Бахчисарая друзья доехали до Симферополя и там расстались. Надолго. Встречи и беседы сменились письмами, от которых, к сожалению, сохранилась лишь малая часть.
Так, после ссылки Александра Сергеевича в Михайловское, Раевский просил его: «Пишите ко мне по-прежнему, побольше и почаще. Не бойтесь поставить меня в неловкое положение: моя дружба с вами завязалась гораздо раньше несчастной вашей истории; она независима от того, что случилось и что вызвано заблуждениями нашей ранней молодости.
Мне очень хочется вас увидеть, и, если ваше положение не переменится, я обещаю приехать к вам раньше года; а если с вами последует перемена, то дайте мне слово навестить меня тоже раньше года» (76, 261).
В письме Раевскому от 19 июля 1825 года Пушкин спрашивал: «Где вы? Из газет я узнал, что вы переменили полк.
Желаю, чтоб это развлекло вас.
Н. Н. Раевский — сын
О себе могу сказать следующее. Покамест я живу в полном одиночестве: единственная соседка, у которой я бывал, уехала в Ригу, и у меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя подвигается, и я доволен этим».
И далее Александр Сергеевич поделился с другом своими раздумьями о сущности трагедии как литературного жанра, а закончил довольно длинное письмо следующим пассажем:
«Вы спросите меня: а ваша трагедия — трагедия характеров или нравов? Я избрал наиболее лёгкий род, но попытался соединить и то и другое. Я пишу и размышляю. Большая часть сцен требует только рассуждения: когда же я дохожу до сцены, которая требует вдохновения, я жду его или пропускаю эту сцену — такой способ работы для меня совершенно нов. Чувствую, что духовные силы мои достигли полного развития, я могу творить».
В начале 1826 года Раевский был арестован по делу декабристов, но вскоре его освободили с «очистительным аттестатом». В «Алфавите членов бывших злоумышленных тайных обществ» осталась следующая запись: «Пестель, спрошенный противу сего, отвечал отрицательно, объяснив, что он говорил не о сих Раевских, а о майоре Раевском, принадлежавшем к „Союзу благоденствия“. Показания прочих членов также подтвердили неприкосновенность сих Раевских к настоящему делу. Равным образом и они утвердительно отвечали, что ни к какому обществу не принадлежали и не знали о существовании его» (76, 261).
Вскоре после выхода из казематов Петропавловской крепости Николай Николаевич был назначен командиром Нижегородского драгунского полка, которым когда-то командовал его отец. Раевский-старший по этому случаю прислал сыну руководство на соответствие должности:
«1. Во всех случаях покажи себя достойным военным человеком, будь всегда готов к бою, презирай опасность, но не подвергай себя оной из щегольства.
2. Будь деятелен, исполнителен, не откладывай до завтра того, что можешь исполнить нынче; старайся всё видеть своими глазами.
3. Избегай фамильярности со старшими, будь ласков, учтив с подчинёнными.
4. Бойся опасной праздности, не будь ленив ни физически, ни морально. Расширяй свой кругозор путём непрерывного самообразования.
5. Будь твёрд, терпелив, нетороплив, а уж обдумав — исполняй решительно».
Осенью 1826 года началась Русско-персидская война. Нижегородский полк отличился во многих сражениях, особенно при Джеван-Булахе, за что Раевский получил орден Святого Георгия IV-й cтепени.
В апреле 1828 года — следующая война, с Турцией. Николая Николаевича назначили командиром сводной кавалерийской бригады, которая отличилась при штурме Карса, сильно укреплённой и труднодоступной крепости. Падение Карса определило успех всей кампании. Раевский был удостоен звания генерал-майора.
На Кавказе состоялась долгожданная встреча друзей. 14 июня 1829 года Александр Сергеевич наблюдал бой казаков с отборной турецкой конницей и делибашами — удальцами-головорезами. Итогом его поездки стал очерк «Путешествие в Арзрум», которым он обессмертил своего друга.
Беглые зарисовки начальника сводной кавалерийской бригады очень выразительны. Раевский захвачен войной не только в походах, но и в минуты отдыха, на коротких привалах. Вдумчивость и распорядительность — отличительные черты военачальника Раевского. Человек беспредельной храбрости, он всегда в самых опасных местах сражения, всегда впереди своего Нижегородского полка.
Раевский не скрывал дружеских чувств к декабристам, которые служили на Кавказе. Он постоянно заботился о них, приглашал на свои обеды, часто вёл с ними беседы на иностранных языках. Об этом стало известно в Петербурге. Всё это послужило поводом для обвинения генерала в «предосудительных» сношениях с декабристами и покровительстве им. Царь сделал Раевскому строжайший выговор и приказал посадить его под домашний арест на восемь дней. Раевский был лишён заслуженных наград и отстранён от должности. Два года продержали его при сдаче полка.
Пушкин знал о грозе, разразившейся над головой Раевского, и хотел поддержать его при личной встрече. Он просил Бенкендорфа в марте 1830 года разрешить ему съездить в Полтаву, если Николай Раевский приедет туда. На просьбу последовал царский отказ.
Зимой 1834 года Николай Николаевич находился в Петербурге. Тогда он передал Пушкину книгу М. Ф Орлова «О государственном кредите», а однажды привёл к Александру Сергеевичу приятеля, который очень хотел увидеть поэта. Пушкин с увлечением рассказывал об Отечественной войне 1812 года и о народных восстаниях в России.
Бывали и случайные встречи. Об одной из них Пушкин рассказал в письме жене, посланном из Нижнего Новгорода: «Вечер у Нащокина, да какой вечер! шампанское, лафит, зажжённый пунш с ананасами — всё за твоё здоровье, красота моя. На другой день в книжной лавке встретил я Николая Раевского.
— Собачий сын, — сказал он мне с нежностью, — почему ты не зашёл ко мне?
— Скотина, — отвечал я ему с чувством, — что ты сделал с моей малороссийской рукописью?
После сего поехали мы вместе как ни в чём не бывало, он держал меня за ворот всенародно, чтоб я не выскочил из коляски. Отобедали вместе глаз на глаз (виноват: втроём с бутылкой мадеры). Потом, для разнообразия жизни, провёл опять вечер у Нащокина…»
Служба Раевского[21] не давала друзьям возможности частых встреч. Даже о гибели Пушкина он узнал только в марте 1837 года. «Милостивый государь, — писал Николай Николаевич отцу поэта, — я только что узнал о несчастье, которое вас постигло. У меня нет другого утешения для вас, кроме предложения разделить ваше горе. Пожалуйста, напишите о себе, об Александре, о его семье. Я нахожусь в полной неизвестности о том, что произошло».
Сергей Львович получил это письмо через полтора месяца (!) и сразу ответил: «Только сейчас, милостивый государь, получил я, к своему утешению, письмо ваше от 5 марта. Вот причина столь долгого моего молчания по отношению к другу моего несчастного сына, другу, чьею дружбою он гордился и который имеет право на мою собственную благодарность и мою истинную привязанность» (59, 92).