[76], это был предел его торжества. «Александр Павлович, — пишет современный историк Н. А. Троицкий, — переживал в то утро свой звёздный час, апогей величия, славы и счастья. Теперь всё было отомщено: позор и слёзы Аустерлица, страшный урок Фридланда, унижения Тильзита и Эрфурта, пожар Москвы, горести Лютцена, Баутцена, Дрездена, Шампобера, Краона, Реймса…» (85,316).
Именно в Париже русский царь стал «главой царей», создав на следующий год «Священный союз» монархов, направленный против народов Европы. А его многолетний противник?
Сей муж судьбы, сей странник бранный,
Пред кем унизились цари,
Сей всадник, папою венчанный,
Исчезнувший как тень зари…
Наполеон короновался 2 декабря(21 ноября) 1804 года. Для церемонии коронации в Париж прибыл из Рима папа Пий VII. Он благословил шпагу Наполеона, императорскую державу, скипетр, жезл правосудия, кольца супругов. В кульминационный момент коронационного ритуала Наполеон выхватил из рук «святого отца» корону и сам надел её на свою голову. Затем, не обращая внимания на папу, увенчал короной и голову Жозефины. Нарушением векового ритуала блистательный воитель показал, что корона — не дар небесный, а награда за его реальные успехи на государственном поприще.
«Унизились цари». Монархическая Европа кипела гневом. Её правители восприняли коронацию «разбойника» с дикого острова как личное оскорбление, ибо Наполеон встал вровень с ними, августейшими государями, помазанниками Божиими. Против Франции была сколочена очередная коалиция, которой при Аустерлице был преподан наглядный урок.
«Исчезнувший как тень». Да, победители сослали Наполеона сначала на остров Эльба, а через полтора года — на остров Святой Елены, о чём в сожжённой главе сохранилась только одна строчка: «Измучен казнию покоя».
Удалив пленника на тысячи вёрст от всякой цивилизации, победители не смогли вытравить память о нём. Это крайне беспокоило их. Англичане превратили далёкий остров в крепость, ощетинившуюся пушками с каждого удобного выступа. Место заточения Наполеона (Лонгвуд) охраняли около 3000 солдат. Вокруг острова постоянно курсировала флотилия из одиннадцати военных судов.
Это при жизни свергнутого императора. Но и после его кончины, боясь самозванцев и двойников, англичане девятнадцать (!) лет держали у могилы усопшего караул из двенадцати солдат. И что симптоматично, великий поэт связал смерть Наполеона с началом народных волнений в Европе:
Тряслися грозно Пиренеи,
Волкан Неаполя пылал…
Эти и следующие строки 10-й главы посвящены национально-освободительным движениям начала 1820-х годов:
восстаниям в Испании, Неаполитанском королевстве, Португалии, Пьемонте и Греции. Народы Европы неописуемо радовались победе над Наполеоном при Ватерлоо, надеясь на свободную жизнь после получения независимости от Франции. Но победители заковали весь континент в цепи феодализма, инквизиции и мракобесия. Словом, битву при Ватерлоо выиграли монархи, а проиграло, по словам Г. Гейне, всё человечество.
Позднее подобную мысль высказал А. И Герцен: «Я не могу равнодушно пройти мимо гравюры, представляющей встречу Веллингтона с Блюхером в минуту победы при Ватерлоо. Я долго смотрю на неё всякий раз, и всякий раз в груди делается холодно и страшно. Ирландец на английской службе, человек без отечества, и пруссак, у которого отечество в казармах, приветствуют радостно друг друга. И как им не радоваться, они только что своротили историю с большой дороги по ступицу в грязь, в такую грязь, из которой её в полвека не вытащат».
Русский писатель Д. С. Мережковский выразился ещё резче: «Победа над ним Веллингтона и Блюхера есть поражение человеческого смысла бессмыслицей. Ватерлоо решило судьбы мира, и если это решение окончательно — значит мир достоин не Наполеона-человека, а человеческого навоза» (85, 330).
…10-я глава «Евгения Онегина» получилась с резко антиправительственным смыслом (упоминание европейских революций и декабристов, критика Александра I и возвеличивание Наполеона). Это заставило Пушкина уничтожить её — не хотел рисковать накануне женитьбы. Но он дорожил своим детищем и для себя сохранил шифрованную запись этой «хроники». В течение восьмидесяти лет она оставалась под спудом. Только в 1910 году редактор Пушкина П. А. Морозов открыл ключ к шифру и восстановил текст главы, сожжённой 19 октября 1830 года, в предъюбилейную лицейскую годовщину.
Из-за карантина, связанного с эпидемией холеры, всю осень 1830 года Пушкин провёл в Болдине. 9 сентября он писал П. А. Плетнёву: «Ах, мой милый, что за прелесть здешняя деревня! Вообрази: степь да степь; соседей ни души; езди верхом сколько душе угодно, пиши дома сколько вздумается, никто не помешает». Он и писал: четыре маленьких трагедии, тридцать мелких стихотворений, пять повестей; подготовил к печати 8-ю и 9-ю главы «Евгения Онегина». Тревожило уничтожение 10-й главы, которая обращала мысли к «лихой године». Так появились повесть «Метель» и стихотворение «Герой».
Повесть невелика по объёму и проста по сюжету: офицер Бурмин нежданно-негаданно становится мужем провинциальной девушки. Когда ошибка раскрывается, он безрассудно бежит. Попав через два года в то же место, знакомится со своей будущей супругой. Оба не узнают друг друга, но испытывают взаимное влечение. Всё раскрывается в случайном разговоре.
Сюжет повести во временном отношении был крайне близок поэту, посвятившему эпохе наполеоновских войн уже несколько стихотворений, а также уничтоженную главу «Евгения Онегина». И Александр Сергеевич великолепной прозой воспел завершающие дни ратного подвига соотечественников:
«Война со славою была кончена. Полки наши возвращались из-за границы. Народ бежал им навстречу. Музыка играла завоёванные песни: Vive Henri — Quatre, тирольские вальсы и арии из „Жоконды“. Офицеры, ушедшие в поход почти отроками, возвращались, возмужав на бранном воздухе, обвешанные крестами. Солдаты весело разговаривали между собою, вмешивая поминутно в речь немецкие и французские слова.
Время незабвенное! Время славы и восторга! Как сильно билось русское сердце при слове Отечество! Как сладки были слёзы свидания! С каким единодушием мы соединяли чувства народной гордости и любви к государю! А для него какая была минута!
Женщины, русские женщины, были тогда бесподобны. Обыкновенная холодность их исчезла. Восторг их был истинно упоителен, когда, встречая победителей, кричали они „Ура!“ Кто из тогдашних офицеров не сознается, что русской женщине обязан он был лучшей драгоценнейшей наградою?..».
«Когда ж твой ум он поражает?» Во время путешествия в Арзрум Пушкин дважды встречался с командиром 4-й батарейной роты 21-й артиллерийской бригады подполковником И. Т. Радожицким. В корреспонденции с театра военных действий Илья Тимофеевич сообщал читателям «Северной пчелы»: «Вы можете ожидать ещё чего-либо нового, превосходного от А. С. Пушкина, который теперь с нами в Арзруме».
Радожицкий воспитывался в Императорском военно-сиротском доме. Никаких покровителей у него не было, поэтому военная служба (1806–1850) шла туго. Только при окончательном уходе в отставку он получил чин генерал-майора. А человеком Илья Тимофеевич был умным. Он автор «Походных записок артиллериста, с 1812 по 1816 год»[77] (в четырёх частях), в которых писал: «Наполеон был гением войны и политики, гению подражали, а врага ненавидели» (64, 315).
Именно в первом качестве воспринимал Пушкин поверженного императора Франции, не случайно одно из его стихотворений, посвящённых Наполеону, называется «Герой». Оно было написано в Болдине, где поэт пережидал карантин, введённый в связи с эпидемией холеры. В начале ноября 1830 года Александр Сергеевич извещал издателю «Московского вестника» М. П. Погодина: «Посылаю вам из моего Пафмоса[78] апокалипсическую песнь. Напечатайте, где хотите, хоть в „Ведомостях“, но прошу вас и требую именем нашей дружбы не объявлять никому моего имени. Если московская цензура не пропустит её, то перешлите Дельвигу, но также без моего имени и не моей рукой переписанную».
Стихотворение «Герой» написано в форме диалога поэта и его друга. Последний задаёт вопрос о славе и её наиболее ярком воплощении в представителе рода человеческого:
Да, слава в прихотях вольна.
Как огненный язык, она
По избранным главам летает,
С одной сегодня исчезает
И на другой уже видна.
За новизной бежать смиренно
Народ бессмысленный привык;
Но нам уж то чело священно,
Над коим вспыхнул сей язык.
На троне, на кровавом поле,
Меж граждан на чреде иной
Из сих избранных кто всех боле
Твоею властвует душой?
Для поэта ответ самоочевиден, и он, не колеблясь говорит:
Всё он, всё он — пришлец сей бранный,
Пред кем смирялися цари,
Сей ратник, вольностью венчанный,
Исчезнувший, как тень зари.
Друг не удивлён выбором поэта, но уточняет: в каком эпизоде своей необычной карьеры больше всего привлекает его Наполеон?
Когда ж твой ум он поражает
Своею чудною звездой?
Тогда ль, как с Альпов он взирает
На дно Италии святой;
Тогда ли, как хватает знамя
Иль жезл диктаторский; тогда ль,
Как водит и кругом и вдаль
Войны стремительное пламя,
И пролетает ряд побед
Над ним одна другой вослед;
Тогда ль, как рать героя плещет,
Перед громадой пирамид,
Иль как Москва пустынно блещет,
Его приемля, — и молчит?
Вопросы друга поэта охватывают почти все годы военной и политической карьеры Наполеона, начиная со знаменитой итальянской кампании 1795–1796 годов. Тогда небольшая республиканская армия, состоявшая из полуголодных оборванцев, наголову разгромила отборные войска Священной Римской империи, как называлась Австрия с присоединёнными к ней территориями. В этой войне молодой генерал не раз рисковал своей жизнью, бросаясь во главе войск прямо на неприятельские орудия. Эпизод со знаменем произошёл в сражении при Аркале. После Италии Наполеон воевал в Египте и совершил поход в Сирию. В первом серьёзном сражении, вдохновляя свою небольшую армию, Наполеон говорил: