До разговора с испанским посланником Александр Сергеевич познакомился с десятитомником «Мемуары Буриенна» личного секретаря Наполеона. То есть о государственном перевороте 18 брюмера (и о многом другом) он хорошо знал, но ему было интересно услышать о событиях недавнего прошлого из уст очевидца, особенно о таком, которое стало началом возвышения Наполеона[90].
Пушкин хорошо знал время, которое вошло в историю как эпоха Наполеона, особенно — события 1812 года. Характерен следующий случай. Как-то Н. Н. Раевский-младший привёл к Александру Сергеевичу своего приятеля, который жаждал поговорить с поэтом об Отечественной войне 1812 года. То есть сам Николай Николаевич, человек военный и участник этой войны, любопытство приятеля удовлетворить не смог.
Пушкин трепетно относился к священному для русских году. Одному из героев его — А. П. Ермолову он писал: «Обращаюсь к Вашему высокопревосходительству с просьбою о деле для меня важном. Знаю, что Вы неохотно решитесь её исполнить. Но Ваша слава принадлежит России, и Вы не вправе её утаивать. Если в праздные часы занялись Вы славными воспоминаниями и составили записки о своих войнах, то прошу Вас удостоить меня чести быть Вашим издателем. Если ж Ваше равнодушие не допустило Вас сие исполнить, то я прошу Вас дозволить мне быть Вашим историком, даровать мне краткие необходимейшие сведения» (10, 430).
Алексей Петрович воспоминания писал, но «не для печати». Тем не менее по рукам ходило три варианта его «Записок», весьма интересных, но во многом противоречивших официальной точке зрения на события Отечественной войны и задевавших отдельные личности. Ермолов засвидетельствовал готовность царя осенью 1811 года первым напасть на Наполеона. Бородино не было победой русской армии: «Неприятель одержал победу, не соответствующую его ожиданиям… После сражения при Бородине осталось одно наименование 2-й армии: войска присоединены к 1-й армии» (39, 197).
Москву сожгли сами русские, при этом в городе были оставлены более 22 тысяч раненых, которые большей частью сгорели. Весьма далёк был и образ Кутузова от сусального портрета, созданного отечественной историографией: «Прежняя предприимчивость, многократными опытами оправданная, дала место робкой осторожности. Легко неискусною лестию могли достигнуть его доверенности, столько же легко лишиться её действием сторонних внушений! Люди приближенные, короче изучившие его характер, могут даже направлять его волю. Отчего нередко происходило, что предприятия при самом начале их или уже проводимые в исполнение уничтожались новыми распоряжениями. Между окружавшими его, не свидетельствующими собою строгой разборчивости Кутузова, были лица с весьма посредственными способностями, но хитростию и происками делались надобными и получали значение. Интриги были бесконечные: пролазы возвышались быстро, полного их падения не замечаемо было» (39, 214).
Словом, у Ермолова были немалые основания, чтобы не спешить с публикацией своих «Записок…». Впервые они вышли в свет только в начале 1860-х годов, но сразу в пяти изданиях и двух редакциях. Это было уже время либеральных реформ Александра II.
«Черногорцы? Что такое?» 19 октября 1836 года Пушкин призывал однокашников по лицею:
Припомните, о други, с той поры,
Когда наш круг судьба соединила,
Чему, чему свидетели мы были!
За четверть века (со дня поступления подростка Саши в привилегированное учебное заведение) в мире произошла масса знаменательных событий во всех областях человеческой деятельности, но поэта интересовали только те, которые были омыты кровью:
Игралища таинственной игры,
Металися смущённые народы,
И высились и падали цари,
И кровь людей то славы, то свободы,
То гордости багрила алтари.
С кровью, как известно, связаны войны, революции и стихийные бедствия. Пушкина интересовали первые. Правда, в последний период своего творчества войнам и движениям народных масс он уделял мало внимания, так как был погружён в события XVIII столетия: «История Петра», «История Пугачёва», «Капитанская дочка». Период же 1811–1815 годов нашёл отражение только в трёх произведениях поэта: «Бонапарт и черногорцы», «Полководец», «Была пора».
В 1835 году в «Библиотеке для чтения» Пушкин опубликовал 16 стихотворений под общим названием «Песни западных славян». Это была мистификация французского писателя Мериме, который выдал свои произведения за народное творчество. Александр Сергеевич перевёл «Песни…», подвергнув их значительной обработке. К теме данной книги относится только одна из них — «Бонапарт и черногорцы»:
«Черногорцы? что такое? —
Бонапарте вопросил. —
Правда ль, это племя злое,
Не боится наших сил?
Так раскаятся ж нахалы:
Объявить их старшинам,
Чтобы ружья и кинжалы
Все несли к моим ногам».
Наполеон мало что знал о малочисленном, но воинственном народе, обитающем на западе Балканского полуострова. Ещё меньше знали о прославленном воителе весьма далёкие от европейской цивилизации черногорцы. Но они не любили, когда в их полудикие горы вторгались чужаки, и умели дать им достойный отпор:
Идут тесно под скалами.
Вдруг смятение!.. Глядят:
У себя над головами
Красных шапок видят ряд.
«Стой! пали! Пусть каждый сбросит
Черногорца одного.
Здесь пощады враг не просит,
Не щадите ж никого!»
Ружья грянули, упали
Шапки красные с шестов.
Мы под ними ниц лежали,
Притаясь между кустов.
Дружным залпом отвечали
Мы французам. «Это что? —
Удивясь, они сказали. —
Эхо, что ли?» Нет, не то!
Их полковник повалился.
С ним сто двадцать человек.
Весь отряд его смутился,
Кто как мог пустился в бег.
Как видим, Бонапартом в «Песне…», начинающейся с его имени, и не пахнет, не он «герой» вторжения. Но кто послал французов в их край, черногорцы знали, что и запечатлено в последней строфе «Песни…»:
И французы ненавидят
С той поры наш вольный край
И краснеют, коль завидят
Шапку нашу невзначай.
Сюжет «Песни…» вполне соотносится с действиями наших партизан в период Отечественной войны 1812 года, чем и привлёк внимание поэта.
«Вождь несчастливый». Царь Николай I много сделал для популяризации истории Отечественной войны. Знаковым событием на этом поприще стало открытие 25 декабря 1826 года в Петербурге Военной галереи Зимнего дворца. Оно было приурочено к ежегодному празднованию изгнания иноземных захватчиков из пределов России.
По стенам галереи размещалось 332 погрудных портрета русских генералов. М. И. Кутузов, М. Б. Барклай де Толли, цесаревич Константин Павлович и британский фельдмаршал А. Веллингтон были изображены в рост; Александр I, прусский король Фридрих Вильгельм III и австрийский император Франц I — на лошадях. Автором этих произведений искусства был английский художник Джордж Доу, использовавший в своей работе труд русских художников В. А. Голике и А. В. Полякова.
Пушкин посвятил Военной галерее следующие проникновенные строки:
У русского царя в чертогах есть палата:
Она не золотом, не бархатом богата,
Не в ней алмаз венца хранится за стеклом,
Но сверху донизу, во всю длину, кругом,
Своею кистию свободной и широкой
Её разрисовал художник быстроокий.
Тут нет ни сельских нимф,
ни девственных мадонн,
Ни фавнов с чашами, ни полногрудых жён,
Ни плясок, ни охот, а всё плащи да шпаги,
Да лица, полные воинственной отваги.
Толпою тесною художник поместил
Среди начальников народных наших сил,
Покрытых славою чудесного похода
И вечной памятью двенадцатого года.
Приведённые строки — начало стихотворения «Полководец». Пушкин написал его 7 апреля 1835 года, а опубликовал в третьем томе «Современника» (им этот том открывался). По признанию поэта, он нередко бывал в великолепном зале галереи, внимательно вглядываясь в лица знаменитых военачальников:
И, мнится, слышу их воинственные клики.
Из них уж многих нет, другие, коих лики
Ещё так молоды на ярком полотне,
Уже состарились и никнут в тишине
Главою лавровой.
Но в сей толпе суровой
Один меня влечёт всех больше. С думой новой
Всегда остановлюсь пред ним и не свожу
С него моих очей. Чем долее гляжу,
Тем более томим я грустию тяжёлой.
Чей же это портрет и почему он вызывал у Пушкина особые (в отличие от других) чувства и мысли?
Он писан во весь рост. Чело, как череп голый,
Высоко лоснится, и, мнится, залегла
Там грусть великая. Кругом — густая мгла.
За ним — военный стан. Спокойный и угрюмый,
Он, кажется, глядит с презрительною думой.
Любители истории легко догадаются, что речь идёт о портрете генерал-фельдмаршала М. Б. Барклая де Толли (1757–1818). Михаил Богданович происходил из старинного шотландского дворянского рода, известного с XI столетия и в XVII веке переселившегося в Лифляндию. Службу начал в восемнадцать лет и участвовал во всех войнах, которые вела Россия с последнего десятилетия XVIII столетия.
Не имея связей в высших кругах, по службе Михаил Богданович продвигался медленно: только в 1799 году получил первый генеральский чин. Тем не менее фельдмаршал Н. В. Репнин говорил о нём:
— Меня уже не будет на свете, но пусть вспомянут мои слова: этот генерал много обещает и далеко пойдёт.