Редакторские будни. Гораздо проще были у Пушкина издательские отношения с его старым приятелем Д. В. Давыдовым. 20 мая Александр Сергеевич сообщал ему: «Статью о Дрездене не могу тебе прислать прежде, нежели её не напечатают, ибо она есть цензурный документ. Успеешь ещё наглядеться на её благородные раны. Покамест благодарю за позволение напечатать её в настоящем виде».
Денис Васильевич отвечал: «Эскадрон мой, как ты говоришь, опрокинутый, растрёпанный и изрубленный саблей цензуры, прошу тебя привести в порядок: убитых похоронить, раненых отдать в лазарет, а с остальным числом всадников — ура! — и снова в атаку на военно-цензурный комитет. Так я делывал в настоящих битвах — унывать грешно солдату — надо или лопнуть, или врубиться в паршивую колонну цензуры» (44, 274–275).
Речь в обоих письмах идёт о статье Давыдова «Занятие Дрездена». Она была посвящена самовольному захвату части столицы Саксонии небольшим отрядом армейских партизан. Это не понравилось генералу Ф. Ф. Винцингероде, в подчинении которого находился Денис Васильевич. Давыдов был отстранён от командования со следующей мотивировкой командующего: «Как бы то ни было, а ваша вина в том, что вы действовали наперекор запрещению вступать в переговоры и заключать перемирие с неприятелем. Нет отговорок в незнании приказов, издаваемых в армии, и потому я не могу избавить вас от военного суда. Сдайте вашу команду подполковнику Пренделю и извольте отправиться в императорскую и главную квартиру. Может быть, там будут с вами снисходительнее; я не люблю; я никогда не употребляю снисходительности в военном деле. Прощайте».
Военная цензура не пропустила этот эпизод, и раздосадованный Пушкин писал: «Куда бы кстати тут же было заколоть у подножия Вандомской колонны генерала Винцингероде как жертву примирительную! — я было и рукава засучил! Вырвался, проклятый; Бог с ним, чёрт его побери».
Александр Сергеевич сожалел, что статья «Занятие Дрездена» не попала во второй номер журнала, который был «весь полон Наполеоном». Были сложности и с другой статьёй Давыдова — «О партизанской войне». Пушкин уведомлял автора: «Ты думал, что твоя статья о партизанской войне пройдёт сквозь цензуру цела и невредима. Ты ошибся: она не избежала красных чернил. Право, кажется, военные цензоры марают для того, чтоб доказать, что они читают».
В первой статье Давыдова цензору не понравилась критика начальствующих лиц, во второй — прославление народных масс, крестьян, которых он противопоставлял дворянам: «Сколь они возвышаются пред потомками тех древних бояр, которые, прорыскав два месяца по московскому бульвару с гремучими шпорами и густыми усами, ускакали из Москвы в отдалённые губернии, и там, пока достойные и незабвенные соотчичи их подставляли грудь на штык врагов родины, они прыскались духами и плясали на могиле Отечества! Некоторые из этих бесславных беглецов до сих пор вспоминают об этой ужасной эпохе как о счастливейшем времени их жизни!» (67, 45).
Отметив, что в высших военных сферах существует предубеждённость в отношении партизанской войны, Денис Васильевич изложил систему своих взглядов на этот вопрос. Задача партизанской войны, полагал он, состоит в том, чтобы истребить у неприятеля людские резервы, запасы вооружения и продовольствия. Партизанская война имеет влияние и на главные операции противника, так как его движение задерживается засеками, разрушенными переправами и налётами партизан.
Но и этого мало, писал Давыдов, партизанские действия имеют ещё и моральный фактор или нравственную часть, которая едва ли уступает «вещественной части этого рода действия». Поднятие духа своей армии и жителей, оказавшихся в тылу неприятеля, «потрясение и подавление духа в противодействующих войсках» — таковы плоды партизанской войны, искусно управляемой.
Всё это, вместе взятое, ведёт к усилению страха и падению дисциплины в рядах противника, а с падением дисциплины армия перестаёт существовать.
Д. В. Давыдов, таким образом, первым обстоятельно разработал теорию партизанской войны, обобщив свой богатый практический опыт. Он пришёл к важному и принципиальному выводу: партизанское движение способно обратить «войсковую войну в народную».
Находясь в тылу неприятеля, партизаны постоянно пребывали в опасности быть обнаруженными и уничтоженными. Это закаляло волю и притупляло чувства — было не до сентиментальности. Но вот крестьяне привели к Давыдову пленных и…
— Между ними, — вспоминал Денис Васильевич, — находился барабанщик Молодой гвардии именем Викентий Бод, пятнадцатилетний юноша, оторванный от объятий родительских и, как ранний цвет, перевезённый за три тысячи вёрст под русское лезвие и на русские морозы! При виде его сердце моё облилось кровью; я вспомнил и дом родительский, и отца моего, когда он меня, почти таких же лет, поручал судьбе военной! Как предать несчастного случайностям голодного, холодного и бесприютного странствования, имея средства к его спасению? Я его оставил при себе, велел надеть на него казачий чекмень и фуражку, чтобы избавить его от непредвидимого тычка штыком или дротиком, и, таким образом, сквозь успехи и неудачи, чрез горы и долы, из края в край, довёз его до Парижа здоровым, весёлым и почти возмужалым, передал его из рук в руки престарелому отцу его (67, 55).
Отходчив русский человек, не может устоять против слабости.
В начале 1830-х годов Пушкину пришлось пообщаться с будущим генерал-фельдмаршалом П. М. Волконским и адмиралом (в прошлом) А. С. Шишковым. На эти годы приходятся встречи и с другими участниками наполеоновских войн.
Скупой царедворец. При крещении Петр был записан сержантом в лейб-гвардии Преображенский полк. То есть формально его военная служба продолжалась всю жизнь — 76 лет. На исходе XVIII столетия Волконский был уже полковником, в первый год следующего — генерал-майором. Не жаловался на повышения и в последующем. Боевое крещение получил в сражении при Аустерлице: со знаменем в руках он трижды водил в атаку Фанагорийский гренадёрский и Ряжский мушкетёрский полки. Перед Отечественной войной Пётр Михайлович управлял квартирмейстерской частью армии и довёл её до совершенства. В сентябре — октябре 1812 года находился при Кутузове, участвовал в боевых действиях на Березине.
В заграничных походах Волконский участвовал как начальник Главного штаба действующей армии. Отличился в сражениях при Лютцене и Лейпциге. В марте 1814 года, по его совету, союзные армии устремились на Париж, оставив изумлённого Наполеона у себя в тылу.
После окончания войны Пётр Михайлович продолжал совершенствовать квартирмейстерскую службу: руководил составлением первой сводной карты России, собрал коллекцию карт иностранных государств, создал первую большую библиотеку военной литературы, первую мастерскую астрономических и математических инструментов для военных съёмок, училище колонновожатых. Волконский лично разработал ряд регламентирующих документов и систему подготовки штабных кадров, заложив основы для создания Генерального штаба.
Летом 1816 года произошло заочное «знакомство» Петра Михайловича с Пушкиным — он жаловался царю на поэта. Случилось это при следующих обстоятельствах. К зданию лицея прилегал Екатерининский дворец. Оба здания сообщались полутёмным крытым переходом. В помещениях дворца, прилегавших к этому переходу, жили фрейлины царицы. И как-то Александр обнял одну из них, не разглядев в темноте. «Пострадавшая» оказалась сестрой Волконского. Она пожаловалась брату, а тот — царю. Разразился скандал. Император потребовал объяснений от директора лицея Энгельгардта. Тот дал их в шутливой форме. Александр пришёл в хорошее настроение и изрёк:
— Между нами, старая дева, быть может, в восхищении от ошибки молодого человека.
Личное знакомство Пушкина с Петром Михайловичем произошло в театре. После окончания лицея Александр какое-то время лелеял надежду о военной службе и тянулся к людям, достигшим на ней впечатляющих результатов. Поэтому в антрактах вертелся около лож, занимаемых генералитетом.
П. М. Волконский
Это раздражало его друзей, но поэт был настойчив и добился снисходительного внимания к себе со стороны П. М. Волконского, П. Д. Киселёва, А. Ф. Орлова и А. И. Чернышёва.
Летом 1824 года Пушкин познакомился с женой и дочерью Петра Михайловича, приезжавших в Одессу на морские купания (через них он отправил письмо А. И. Тургеневу, в котором извещал Александра Ивановича о том, что подал прошение о своей отставке). Сам Волконский в это время из-за конфликта с Аракчеевым, которого звал «змеем», был не у дел. Но вскоре царь вернул к нему своё расположение и пригласил в поездку на юг.
В Таганроге Александр I расхворался; он очень хотел видеть Аракчеева, к которому всегда питал высочайшее доверие, но тот всячески оттягивал встречу с государем. Возмущённый Волконский писал своему приятелю генералу А. А. Закревскому: «Змей сам теперь раскрыл гнусный свой характер тем, что когда постыдная история с ним случилась, то он, забыв совесть и долг Отечеству, бросил всё и удалился в нору к своим пресмыкающимся тварям» (94, 282).
Из Таганрога Волконский сопровождал тело царя до столицы, где был хорошо принят новым государем. Николай I назначил Волконского министром императорского двора и уделов. Александр Сергеевич, произведённый в камер-юнкеры, встречался с ним в великосветском петербургском обществе. В одной из дневниковых записей оставил такую памятку о жизни двора: «Недавно государь приказал князю Волконскому принести к нему из кабинета самую дорогую табакерку. Дороже не нашлось, как в 9000 руб. Князь Волконский принёс табакерку. Государю показалась она довольно бедна.
— Дороже нет, — ответил Волконский.
— Если так, делать нечего, — отвечал государь, — я хотел тебе сделать подарок. Возьми её себе.
Вообразите себе рожу старого скряги! С этой поры начали требовать бриллианты. Теперь в кабинете табакерки завелися уже в 60 тысяч рублей».
Скупость царедворца Пушкин испытал на себе. 18 февраля 1833 года Наталья Николаевна по поручению супруга обратилась к Волконскому с предложением о покупке правительством бронзовой статуи Екатерины II. Это было наследие Гончаровой, вот что писал о нём сам Александр Сергеевич: «Два или три года тому назад господин Гончаров, дед моей жены, сильно нуждаясь в деньгах, собирался расплавить колоссальную статую Екатерины II. И именно к вашему превосходительству я обращался по этому поводу за разрешением. Предполагая, что речь идёт просто об уродливой бронзовой глыбе, я ни о чём другом и не просил. Но статуя оказалас