Но все это будет позднее, более чем через пять лет. А пока Наполеону предстояло в поле под Прейсиш-Эйлау еще раз убедиться в бездарности и ограниченности Беннигсена, обманным путём получившего главное командование русской армией.
Напомним: в начале кампании Беннигсен направил в Петербург лживое донесение о том, что разбил вовсе не маршала Ланна, а самого Наполеона, чтобы стать главнокомандующим. Наполеон знал о лживом донесении, и теперь ему очень хотелось наказать лжеца, покусившегося на его славу.
План был прост. Используя его, Наполеон не раз уже громил европейские армии, предводители которых впадали в полную депрессию от одного известия о появлении перед ними полководца, слывшего непобедимым. Французская армия наносила удар по одному из флангов неприятеля, чаще всего по левому, своим правым флангом. Командование противника, словно под гипнозом, начинало стремительно перебрасывать силы из центра своего боевого порядка, чтобы укрепить атакованный фланг. Давление на этот фланг продолжалось ещё некоторое время, а затем французы наносили сильнейший рассекающий удар по ослабленному центру и, разорвав боевой порядок неприятеля пополам, довершали разгром по частям.
До сих пор русские не дали ни одного генерального сражения в эту сложнейшую зимнюю кампанию 1807 года и потому, как казалось Наполеону, не потерпели поражения. И вот Беннигсен остановил армию на холмах Прейсиш-Эйлау. Наполеону казалось, что победа близка, что в это хмурое утро вновь взойдёт для него солнце Аустерлица.
С первых выстрелов зимней кампании 1807 года и до сего решительного дня 8 февраля император Франции стремился отрезать русскую армию от России и уничтожить на полях Польши и Восточной Пруссии. Сделать этого не удавалось, хотя действия Беннигсена были столь бессмысленными, что могло показаться, будто он специально подыгрывает французам. Мешали, как казалось Наполеону, случайности – то Бернадот опоздал к месту сбора корпусов под Янково, то русские арьергарды спутали планы.
Русская армия не спала. Ближе к рассвету Беннигсен вдруг решил провести некоторые перегруппировки частей, совершенно, впрочем, ненужные. Поскакали адъютанты и ординарцы для передачи распоряжений в войска. Правому крылу армии предписывалось подтянуться ближе к центру, что позволяло сократить фронт действий до трёх верст, но ещё более ограничивало возможность манёвра в ходе боя. Передовые полки русских оказались на удалении 700 – 1000 шагов от окраины Прейсиш-Эйлау.
Центр и левое крыло остались на своих местах. С первым светом всё было готово к встрече неприятеля. Ждали, что он вот-вот начнет сражение, но начал его неудержимый Кутайсов. Обнаружив на окраине города, как раз напротив позиций своей артиллерийской батареи, вражеские пушки, он приказал открыть по ним огонь. Французы ответили не сразу. Лишь спустя несколько десятков минут их артиллерия смогла открыть огонь, а через некоторое время на правое крыло русской армии устремилась в атаку французская пехота.
Дмитрий Петрович Резвой, командовавший артиллерией русской армии, в тот момент находился в главной квартире. От глаз его не укрылось, что генералы встревожены и даже поговаривают о необходимости направить Тучкову подкрепления из центра. Резвой постарался их успокоить. Он считал, что это лишь отвлекающий маневр. Не станет же Наполеон действовать на данном направлении, пока к нему не подойдёт корпус маршала Нея, который всё ещё блудил, благодаря действиям казаков по дезинформации маршала.
Конечно, многих интересовало, удалось ли Наполеону собрать все войска под Прейсиш-Эйлау. На этот вопрос уверенно ответил Матвей Иванович Платов. Его казаки широко раскинули свои сети – они знали, где, какой противник и какими силами действует. Платов сообщил, что Ней еще далеко и, наверняка, опоздает к сражению.
И, тем не менее, все понимали, что Наполеон ударит с минуты на минуту по левому флангу русских.
Между тем, атаки французов были отбиты корпусом генерала Тучкова, причём, в основном огнём артиллерии. Вражеские колонны не смогли даже приблизиться к нашим передовым линиям.
Таковы были первые благие результаты замысла генерала Резвого. Ведь именно он принял и привёл в жизнь решение о массировании артиллерии. Его поддержали Тучков, Дохтуров, Остерман-Толстой. Убедить Беннигсена труда не составило, поскольку тот вообще не имел своего мнения.
Резвой вспомнил, как накануне племянник Александр Кутайсов поинтересовался, на что надеется главнокомандующий, если не знает, что делать?
– Надеется на стойкость и храбрость русских солдат, – ответил Резвой, – на доблесть русских офицеров, на генералов, большинство которых – воспитанники Суворова.
– А потом можно будет направить в Петербург реляцию о личной победе, как он уже сделал это под Пултуском, – прибавил резкий в суждениях Алексей Петрович Ермолов. Он командовал артиллерийской ротой в батарее Кутайсова.
В армии уже знали, что именно лживый доклад Беннигсена Императору о сражении под Пултуском. Но под Пултуском Наполеона и близко не было. Теперь же он стоял против Беннигсена во всеоружии.
Дмитрий Петрович Резвой приехал в штаб Остермана-Толстого, когда впереди, в районе Серпалена, в предрассветной морозной тишине прошипели взмывшие в небо ракеты и растворились не то в тумане, не то в низкой облачности. И тут же на правом фланге французской армии гулко ухнули пушки – одна, вторая, третья… Они, казалось, будили дремавший в изморози передний край. Но так только казалось. Никто не дремал.
Еще задолго до ракет, до первых артиллерийских выстрелов французские корпуса были построены в полковые колонны и только ждали сигнала к началу действий. Право же открыть битву было дано артиллерии, ибо сама судьба определила этому роду войск главную роль в схватке, которая, словно раненый зверь, пробуждалась для новых ран.
Еще не были перевязаны все раненые, поступившие в лазареты накануне, еще не были преданы земле убитые в первый, хоть и вялый, но кровопролитный день сражения, а ненасытные жерла пушек уже отправляли в стан противника новые смертоносные заряды.
Через минуту канонада грохотала по всей линии построения французских и Русских корпусов, разделённых небольшой полоской местности, предназначенной для людей, которым суждено истреблять друг друга холодным и стрелковым оружием, прибавляя к жертвам артиллерийским, жертвы колотые и резаные.
Местность за этой ничейной полоской вспыхивала через равные промежутки времени множеством огней, и через секунды после этих вспышек доносился громовой гул, за которым следовало шипение, производимое полетом чугунных ядер и дымящихся гранат. Это шипение переходило в грохот разрывов уже на территории, которую занимали почти такие же люди, очень похожие на тех, кто посылал им эти смертоносные гостинцы – похожие одеждой, снаряжением, вооружением. Но совсем непохожие своим внутренним содержанием. Ведь против агрессивной, захватнической, жаждавшей наживы волчьи стаи людей, имеющих с виду такие же формы тела, стояли люди, обладающие чем-то таким, что веками пытались понять, да так и не поняли звери, возглавлявшие эту и подобную этой стаи.
Отличия этого не могли понять и те, кто направлял жадные стаи на русскую землю, кто веками делал всё возможное, чтобы уничтожить её. Отличия этого не могли понять и те, кто составлял колонны очередной такой стаи, потому что для понимания нужно было иметь, казалось бы, совсем малое – нужно было иметь, кроме тела, ещё и Светлую Душу.
Но Создатель наделил этим компонентом лишь сынов своих, лишь тех, кто искренне и нелицемерно верил Ему, кто искал к Нему дорогу. Что же касается особей, происшедших от обезьян, а потому неспособных жить мирно, не зарясь на чужие земли, имущество, произведения искусства, драгоценности – то и этих существ Он не лишал возможности идти дорогой добра. Бог дал всем свободу выбора между добром и злом, и если на стороне, где находился Дмитрий Петрович Резвой, рядом с ним были люди, с рождения, выбравшие добро, то там, за ничейной полосой, собрались нелюди, которые, взявшись за оружие и двинувшись в завоевательные походы, выбрали путь, который уводил их от Бога с каждым выстрелом, с каждым ударом сабли, с каждым разграбленным домом.
Создатель, сотворив сынов человеческих, заповедал каждому из сотворенных народов жить на той местности, на которой и для которой они сотворены, заповедал не пересекать границы чужих земель со злым умыслом. Особи, происшедшие от обезьян, как это точно доказал Дарвин, взявший в качестве исследуемого материала своих европейцев, презрели Заповедь Создателя. Они вели постоянные войны, забывая ещё одну заповедь, гласящую, что тот, кто прольёт кровь человеческую, кровь того прольётся рукою человека. Ни один народ-агрессор за всю историю не ушёл от возмездия, ни один из их предводителей не умер естественной смертью.
А над стаей французов облака, плывущие по небу, уже смешивались с дымом от пушечной пальбы. Но упрямо молчали те, в кого «бывшие люди» посылали свои смертоносные заряды, молчали отчасти потому, что Беннигсен не отдавал распоряжения на ответный огонь, стремясь дать врагу принести побольше вреда русской армии. Но, к счастью, сам того не желая, создавал условия для бесполезной пальбы французов, ибо молчание наших орудий не открывало позиций армии.
Дмитрий Петрович уже имел сведения от казаков, что под прикрытием этой пока ещё беспорядочной пальбы, маршал Даву, используя отвлекающую атаку Сульта против корпуса Тучкова, пытался приблизиться к русским позициям. Дивизия Фриана, посланная маршалом Даву вперед, остановилась, наткнувшись на сильное и организованное сопротивление передовых частей Остермана. Даву ввёл в бой новые части. С их помощью удалось захватить Серпален, но в этот момент прорвавшиеся французские части контратаковала дивизия Каменского. Наступление французов было остановлено, и Даву уже не имел возможности возобновить его силами своего корпуса.
А между тем артиллерия работала по всему фронту. Ядра и картечь свистели в воздухе, шипели в снегу. Молчала лишь тщательно замаскированная русская семидесятипушечная батарея. Генерал Резвой категорически запретил её командиру обнаруживать себя до нужного момента.