Профессор А.К. Байов писал: «Местность, на которой происходило Фридландское сражение, не представляла бы особых невыгод, если бы Беннигсен атаковал Ланна, когда того требовал Багратион, своевременно отошёл бы за реку Алле и продолжал движение к Велау.
Та же местность превратилась в классически отрицательную оборонительную позицию, когда на ней пришлось принять случайный и ненужный бой.
Открытая равнина, на которой была расположена русская армия, постепенно склонялась к реке Алле, с расстояния верст трёх от Фридланда; фронт позиции не отличался какой-либо заметной линией; приближение противника отлично маскировалось обширными лесами Сертлакским и Боткеймским, селениями Гейнрихсдорф и Постенен, с находящейся вблизи него рощей, а также высокой рожью, покрывавшей поля и холмы. Ручей Мюленфлюс, текущий в глубоком овраге и у города обращающийся в непроходимый пруд, разрезал позицию на две части, затрудняя поддержание связи между участками нашего расположения к северу и югу от него.
Крутоберегая Алле замыкала тыл позиции. Чтобы попасть на мосты через реку, надо было втянуться в тесное пространство между коленом Алле и Мюленфлюсом и, во всяком случае, пройти город Фридланд. К нашему счастью, к концу сражения на Алле были найдены броды».
Багратион своевременно указал Беннигсену на всю невыгодность позиции в случае боя оборонительного, однако убедить барона не смог. Занимаясь словесной эквилибристикой, Беннигсен стремился убедить генералов в том, что только он один знает правильное решение.
А между тем французы преспокойно размещали артиллерию на высотах, устраивали свои боевые порядки, готовились к атаке.
Когда они эту атаку начали, русская армия сразу оказалась в критическом положении. Но история знает немало примеров, когда Россия, поставленная теми, «кто всегда многим служат», на грань катастрофы, бывала спасаема своими сынами верными – русскими и их собратьями из великой семьи народов.
Багратион и Раевский, Кутайсов и Кульнев, братья Иловайские в первых рядах своих войск сражались с численно превосходящим противником. Беннигсен дал французам на подготовку к поражению русской армии целый день. И они не потеряли время даром. Их орудия вели перекрёстный огонь, нанося значительный урон русским войскам. Отступление было необходимо, но и здесь всё оказалось продумано бароном заранее.
Подготовленные к уничтожению мосты вспыхнули не тогда, когда должны были вспыхнуть – то есть после перехода по ним отходящих русских частей, а ещё до начала переправы, чуть ли ни с первыми выстрелами французов.
Беннигсен поставил русских воинов в жестокую ловушку, загнал их в огненный мешок и, очевидно, уже считал свои финансовые прибыли от этого коммерческого шага, но просчитался. Казаки нашли броды и со свойственной им самоотверженностью стали переправлять по ним русскую пехоту и артиллерию. Причём артиллерию они переправили, даже не замочив зарядов, и она смогла открыть огонь по неприятелю.
Казаки генерал-майора Ивана Дмитриевича Иловайского сдерживали натиск французов до утра, не позволяя атаковать русскую пехоту во время переправы.
Фридландское сражение положило конец кампании 1807 года, столь печальной для русской армии и столь прибыльной для Беннигсена.
Что ж, и это сражение можно назвать случайно проигранным? Тут уж даже рассуждениями о бездарности барона Беннигсена не обойтись. Какая уж тут бездарность!? Каждому ясно, что легче разбить войсками, численностью в 60 тысяч 12-тысячную группировку врага, нежели встретить в невыгодной позиции под перекрёстным артиллерийским огнём удар 85 тысяч вражеских войск. Особенно если неприятель находится на гораздо более выгодной позиции.
Остается только добавить, что и бал в Закретах, своём имении, Беннигсен совершенно случайно назначил в канун вторжения наполеоновской армии в Россию, и советы немедленно посадить русские армии в Дрисский лагерь, весьма напоминающий ловушку на реке Алле, он давал искренне, будучи уверенным в победе… В чьей победе?
Участие в зверском убийстве Императора Павла Первого свидетельствует о том, что Беннигсен преданно служил английским интересам. Но ведь Англия в наполеоновских войнах была как бы союзницей России… Тогда почему Беннигсен помогал французам?! Нет, он в первую очередь вредил русским. Англия всегда старалась причинить России только вред, ну а союза с ней она добивалась по единственной причине – если бы Россия упрочила союз с Францией, который установил мудрый Император Павел Петрович, судьбу Англии предсказать было бы совсем не трудно.
Да, Англия была как бы союзницей… Но она не была заинтересована в полной победе России над Францией, ибо не хотела её возвышения. Наполеоны приходят и уходят, а «тёмные силы» в Англии и Франции остаются.
Глава десятая. От Фридланда до Немана
Беннигсен просчитался. Ему не удалось уничтожить русскую армию под Фридландлом, хотя он и создал для этого все условия. Но, как уже говорилось, в конце сражения казачьи полки сдерживали натиск наседавших французов до самого утра и тем обеспечили выход из боя всей армии. Потери были, но нельзя было назвать случившееся поражением – это была неудача. Русская армия не погибла, и о её поражении говорили только те, кто был солидарен с Беннигсеном, а, следовательно, с недругами России. Они выдавали желаемое за действительное.
Да, неудача была, но в ней повинны не русские солдаты, офицеры и генералы. Анализируя ход сражения, нельзя не согласиться с лордом Гутчинсоном в том, что «они победили бы, если бы только мужество могло доставить победу…» Но, как выяснилось, для победы необходим ещё один компонент – мастерство полководца.
Фридландское сражение положило конец столь выгодной Беннигсену в финансовом отношении кампании. Россия же потеряла самое бесценное – десятки тысяч храбрых солдат и офицеров.
Император Наполеон или если не он, то, по крайней мере, маршал Бертье, не мог не понимать, что все успехи французов в кампании весьма и весьма призрачны. Французский император осознал, что воевать одному против всей Европы очень нелегко. Талейрану он писал: «Необходимо, чтобы все это кончилось системою тесного союза с Россиею, или с Австриею».
Попытки стать союзником России постоянно проваливались. В первом случае помешало убийство Павла Первого, организованное англичанами, во втором – фиглярство Александра, который был «фальшив, как пена морская» и метался между союзом с Францией и с Англией, которые были между собою действительно непримиримыми врагами.
Александра можно было заставить стать союзником только с помощью военной силы. И то, что Наполеон не сумел достичь путем дипломатических миссий, он сделал силой оружия.
В апреле 1807 года Александр побывал в войсках, осмотрел поле сражения под Прейсиш-Эйлау, а затем уехал в Тильзит, где у него произошла ссора с цесаревичем Константином Павловичем, считавшим, что пора заключить мир с французами и прекратить эту бессмысленную для России войну. Александр не соглашался. Он ждал подхода подкреплений из России, чтобы продолжить борьбу, даже не догадываясь, что если бы не Беннигсен, а Кутузов стоял во главе русской армии, то французы давно были бы разбиты.
Не добившись ничего от державного братца, Константин Павлович поехал навстречу резервам, подходившим из России. И тут в Тильзит пришло известие, громом поразившее Александра. То было известие о Фридландском сражении, в котором русская армия совершенно напрасно потеряла 15 тысяч человек, то есть четверть своего состава.
А далее началась уже привычная ретирада и вскоре французы заняли Кенигсберг. Беннигсен сообщил, что перемирие необходимо. Он расписался в собственном бессилии.
Быть может, это было событие, с которого началось излечение Александра от самонадеянности? Ведь он до той поры считал аустерлицкую неудачу чистой случайностью. Он во всём винил то Кутузова, то австрийцев. Теперь он признался князю Куракину: «Бывают обстоятельства, среди которых надобно думать преимущественно о самом себе и руководствоваться одним побуждением: благом государства».
Наконец-то он заговорил о благе России более или менее искренне, хотя на первое место вновь поставил свою персону.
10 июня в Тильзите произошла встреча князя Лобанова и Наполеона. «Вот граница империй, – сказал Наполеон, развернув карту и проведя рукой по реке Висле. – С одной стороны должен властвовать ваш Государь, с другой – я».
Лобанов ответил на это: «Государь мой твердо намерен защищать владения союзника своего прусского короля!»
Наполеон выслушал ответ без раздражения и стал приводить доказательства выгоды союза России и Франции. Однако Лобанов пояснил, что не уполномочен обсуждать такие вопросы и отправился к Императору Александру.
Тот поручил готовить документы для заключения перемирия и снабдил наставлениями следующего характера: «Засвидетельствуйте императору Наполеону искреннюю мою благодарность за всё, переданное вами по его поручению и уверьте его в моих пожеланиях, чтобы тесный союз между обоими нашими народами загладил прошедшие бедствия. Скажите ему, что этот союз Франции с Россией постоянно был предметом моих желаний, и что, по моему убеждению, один только этот союз может обеспечить счастье и спокойствие Вселенной.
Система совершенно новая должна заменить ту, которая доныне существовала, и я льщу себя надеждою, что мы с Императором Наполеоном легко придём к соглашению, если только войдём в переговоры без посредствующих лиц. Прочный мир может быть заключен между нами в несколько дней».
Биограф Александра I сделал такой вывод из этих инструкций: «Итак, переход России к новой политической схеме был решён в уме Александра, обратившегося под гнётом обстоятельств к более жизненным задачам. Ради сохранения, Россия вынуждена была уклониться от принятой на себя в 1799 году неестественной и неблагодарной роли спасительницы Европы и снова вступить на путь прежней национальной политики, завещанной империи славными преданиями Екатерины Великой…