Направив Лористона к Кутузову, Наполеон с нетерпением ждал ответа. Ему все еще казалось, что Александр Первый уступит, будет покладист также, как во время переговоров в Тильзите. Но тогда ведь и речи не было о нападении Франции на Россию.
Сообщение о том, что Император Александр Первый даже слышать не желает о каких-либо переговорах, а Лористон был допущен лишь до Кутузова, который обошелся с ним весьма сухо, привело Наполеона в отчаяние. Да, он и прежде оказывался в сложных положениях, ему даже приходилось бежать, бросая армию в Египте. Но тогда, хоть и с трудом, убежать было еще можно. Куда же убежишь из оцепленной русскими Москвы?
Но он не сразу осознал до конца всю тяжесть своего положения, а потому первая реакция была бурной. Вот тогда то он и произнес преступную фразу: «Надо сжечь остатки Москвы, идти через Тверь на Петербург, к нам присоединится Макдональд. Мюрат и Даву составят арьергард». Но тут же ему доложили, что Петербургское направление надежно прикрыто крупными силами русских войск.
Что же делать? Покидать город было необходимо. Еще немного, и армия перестала бы существовать окончательно. Разграбив всё, что можно было, французы теперь пытались отбирать награбленное друг у друга, вовсе не понимая, что все то, что они набрали, вывести во Францию у них не будет никакой возможности.
Армия «просвещенной Европы» даже по отношению к раненым вела себя варварски. Это признали впоследствии и сами французы. Так, в изданной во Франции «Истории XIX века» содержалось сообщение о том, что из числа русских раненых, оставшихся в госпиталях Москвы, 15 тысяч было сожжено французами заживо, причём преднамеренно, что подтверждается многими свидетельствами очевидцев и историческими документами.
Вот лишь одно подтверждение, которое приводится в книге советского военного историка Н.Ф. Гарнича: «В документах Отечественной войны, изданных П.И.Щукиным, содержится потрясающий по своему трагизму рассказ о гибели многих сотен тяжелораненых русских солдат в подожжённом французами Вдовьем доме: «Кудринский Вдовий дом сгорел 3 сентября, во вторник не от соседственных дворов, но от явного зажигательства французов, которые, видя, что в том доме раненых русских было около трёх тысяч человек, стреляли в оный горючими веществами, и сколько смотритель Мирицкий ни просил варваров сих о пощаде дома, до 700 раненых наших в оном сгорели: имевшие силы выбежали и кой-куда разбрелись…»
В книге Гарнича приводятся и другие доказательства того, что армия Наполеона грабила и жгла Москву совершенно сознательно и с нечеловеческой жестокостью. В прочные здания стреляли из пушек ядрами с зажигательными составами или посыпали трудновоспламеняемые места порохом. Причём в первую очередь жгли дома с русскими ранеными, наслаждаясь тем, как гибли в огне люди, как мучились на глазах тиранов. Не сродни ли зверства наполеоновской армии зверствам поляков в 1612 году? Зверствам армии гитлеровской? Не сродни ли бесчинствам грузин в Южной Осетии в 2008 году?
Сродни! Любые завоеватели, любые захватчики чужих земель жестоки и бесчеловечны. Разве могут обладать чувством достоинства и доблести люди, которые идут в другую страну, чтобы поработить ее жителей, отнять у них имущество, лишить продовольствия, убить…
Священник Машков свидетельствовал: «Конные неприятели, имея при себе зажженные фитили, около рук обвившиеся, натершим сперва дерево фосфорическим составом, зажигали там вдруг здания, и никто из русских не осмеливался гасить оные…» В тех, кто пытался погасить пламя, стреляли на поражение.
И одновременно с этим в Москве, по приказу Наполеона, хватали первых попавшихся на глаза жителей, особенно тех, кто пытался тушить дома, обвиняли в поджигательстве и расстреливали либо вешали. По самым скромным подсчётам, по ложному обвинению в поджигательстве уже в первые дни было расстреляно и повешено свыше тысячи русских патриотов.
Сегюр ошибся… Мир не осудил, а удовлетворился версией, сочинённой Наполеоном и разнесённой его почитателями и раболепными поклонниками. Западному миру выгоднее было считать варварами русских, но не гуннов XIX века, запятнавших себя грабительскими походами в рядах наполеоновской армии.
Недолго был Наполеон в Москве, но преуспел во многом. После освобождения Москвы было подсчитано, что из 9128 каменных зданий осталось 1725, а из 8788 деревянных – 2479. Убытки же жителей от пожара составили 83 500 000 рублей движимого имущества и на 166 000 000 недвижимого.
Вот какою представилась Москва будущему известному писателю, автору «Походных записок Русского офицера» Ивану Ивановичу Лажечникову, участнику Отечественной войны 1812 года: «Это ли столица белокаменная? – спрашивал я себя со вздохом, подъезжая к Москве. – Где златые купола церквей, венчавшие столицу городов русских? Где высокие палаты, украшение, гордость ее? Один Иван Великий печально возносится над обширной грудой развалин; только одинокие колокольни и дома с мрачным клеймом пожаров кое где показываются. Быстро промчалась буря разрушения над стенами Московскими, но глубокие следы ею оставлены!
Подъезжаю к Таганской заставе… Здесь стоят стены без кровель и церкви обезглавленные; там возносятся одинокие трубы; тут лежат одни пепелища домов, ещё дымящиеся и наполняющие улицы тяжёлым смрадом: везде следы опустошения, везде памятники злодеяний врагов и предметы к оживлению мщения нашего! Ужасно воет ветер, пролетая сквозь окна и двери опустошенных домов, или стонет совою, шевеля железные листы, отрывки кровель. Вокруг меня мрак и тишина могил!..»
Глава девятнадцатая. Донцы спасают Москву от полного разрушения
Чудовищным было преступление наполеоновских полчищ в Москве, но оно было бы ещё более страшным, если бы не своевременный прорыв в Москву казачьих частей братьев-генералов Ивана Дмитриевича и Василия Дмитриевича Иловайских. А случилось следующее…
Покидая Москву, Наполеон, как уже упоминалось, отдал распоряжение маршалу Мортье остаться в городе с восьмитысячным отрядом и превратить Москву в руины.
Под вечер 5 октября 1812 года Василию Дмитриевичу Иловайскому доложили, что южнее Чашникова, села, в котором стояли вверенные ему казачьи полки, не наблюдается аванпостов французов.
– Вы уверены, что они ушли? – спросил генерал-майор Иловайский у казачьего офицера, прибывшего из разведки.
– В нескольких верстах от нас чисто… Французов нигде нет.
Иловайский склонился над столом, на котором лежала карта, и тут в горницу крестьянской избы вошёл ротмистр Нарышкин, адъютант генерала Винценгероде. Генерал-лейтенант Фердинанд Федорович Винценгероде командовал отдельным отрядом Русской армии, который прикрывал Петербургское направление и дислоцировался у села Пешковского, что в тридцати верстах южнее Клина. Генерал-майор Василий Дмитриевич Иловайский возглавлял авангард этого отряда, состоящий из трёх донских казачьих полков.
Нарышкин привёз пакет от генерала Винценгероде. В пакете был приказ, подтверждавший предположение разведчиков – французы покидали Москву. Иловайскому было приказано произвести разведку предместий и выяснить обстановку в самом городе.
Поблагодарив Нарышкина за радостную весть, Иловайский стал изучать местность в направлении предстоящих действий. Впереди, в нескольких верстах от Чашникова, лежали Химки – место уже знакомое. Там казаки Иловайского побывали 14 сентября в глубоком поиске, во время которого положили на месте немало захватчиков, а 270 привели в плен.
О том деле генерал Винценгероде счёл необходимым доложить Императору, отметив в рапорте: «…Особенно рекомендую… полковника Иловайского 12-го: своею храбростью, деятельностью и искусным распоряжением он заслуживает монаршего вознаграждения». Указ о производстве в генерал-майоры последовал через несколько дней.
После того памятного боя Василий Дмитриевич Иловайский не раз тревожил французов, уничтожая их аванпосты и отдельные отряды, вылавливая мародеров, рыскавших в окрестных селах. И вот поистине настоящее дело. Предстояло первыми идти на французов, по сути, освобождать Москву.
К Химкам подошли в сумерках. Внезапным ударом опрокинули стоявший там отряд французов и рассеяли его. Впереди лежала Москва!.. Организовав разведку и походное охранение, генерал Иловайский повёл своих казаков к городу. На рассвете приблизились к Тверской заставе и атаковали стоявший там арьергард французов. После жестокого столкновения враг бежал. Однако прежде чем начать преследование, Иловайский допросил пленных. Они сказали, что главные силы Наполеона действительно спешно покидают Москву, но в городе оставлен крупный отряд маршала Мортье, который имеет особое задание от самого императора. Более подробно об этом задании пленные рассказать не могли.
Впрочем, итак было ясно, что ничего хорошего Наполеон приказать своему маршалу не может. Иловайский не сомневался, что над городом нависла беда. Он двинулся вперед по Тверской, продолжая разведку. С каждым шагом отряд приближался к центру города.
В версте от Страстной площади путь казакам преградил сильный отряд пехоты с артиллерией. Русский авангард смело атаковал врага, но к французам тут же подошли подкрепления и успеха добиться не удалось. Иловайскому стало ясно, что Наполеон затеял что-то чрезвычайно подлое, если на пути русских войск воздвигнуты столь серьёзные заслоны.
Французы наращивали группировку, и Иловайский решил отвести свой небольшой отряд к Петровскому дворцу, рассчитывая, что Винценгероде пришлёт подкрепления.
Возле самого Петровского дворца отряд Иловайского попал в засаду. Очевидно, французы заранее направили в обход крупные силы, чтобы преградить путь казакам. Такое яростное и активное сопротивление арьергарда французов в момент отхода главной наполеоновской армии всё более убеждало, что необходимо действовать быстро и решительно.
Попав в засаду, генерал Иловайский не растерялся. Он оставил часть сил на месте, чтобы отвлечь внимание французов, остальные сам повёл для удара во фланг и тыл. Удар был неожиданным, схватка жестокой. Десятки вражеских трупов остались на поле боя. Многие французы предпочли сдаться в плен.