Так же как длительные и непрерывные критические исследования рабства способствовали укреплению национальной психики и повышению нравственного статуса населения страны, изучение роли наших основателей в установлении столь прискорбной практики могло бы наконец способствовать устранению ложного представления о том, что мормонство и многоженство до сих пор тесно сплетены друг с другом.
Не заблуждайтесь: наши хулители не прекращают использовать этот аргумент против нас и сегодня. Литературные бестселлеры, влиятельные газеты и журналы, как и популярные телепрограммы, занимаются проблемой полигамии и неминуемо связывают ее с Церковью СПД. Мы справедливо протестуем против такой неправильной интерпретации, мы обоснованно опровергаем несправедливость таких публикаций, снова и снова пытаясь исправлять их ошибки. Однако я полагаю, что наше упорное отрицание какой бы то ни было связи с этим институтом скорее вредит нашему имиджу в глазах широкой публики, чем приносит пользу. Церковь СПД так упорно стремится отстраниться от полигамии, так пытается убедить общество, что мы твердо и неуклонно выступаем против этого института, что мы фактически игнорируем его реальную роль в нашей собственной истории. Постоянно повторяя утверждение «Это не имеет к нам отношения!», мы волей-неволей минимизируем влияние полигамии на первых членов СПД, особенно на женщин. Стратегия дистанцирования сегодняшней Церкви СПД от полигамной практики наших предков, хотя и вполне понятная, неверно воспринимается некоторыми как попытка обелить или даже отрицать всем известное. Отсюда — подозрения и постоянное повторение старых россказней и слухов. Отсюда же и непрестанное и вредоносно-ложное представление о том, что полигамные секты типа Первых в Месадейле и Церковь СПД суть одно и то же.
Мы — как ученые — можем это изменить.
Последняя моя причина более личного характера. Я — праправнучка Энн Элизы Янг. Хотя моя семья всегда гордилась тем, что наши корни уходят вглубь до самых основателей Церкви СПД, мы также испытывали стыд из-за того, что являемся потомками столь вредоносной отступницы, как Энн Элиза Янг. Когда я была девочкой, многие из моих родных, говоря об Энн Элизе, называли ее «эта женщина» или просто «она». Они презирали ее так, будто были с ней лично знакомы. Мало кто на самом деле прочел книгу «Девятнадцатая жена». «Ничего в ней нет — только куча вранья», — говорила моя бабушка.[62]
Вопреки всему этому, Энн Элиза и ее противоречивость давно меня заинтересовали. Я решила начать исследование ее жизни с истории ее матери — моей прапрапрабабушки Элизабет Черчилль Уэбб. Это показалось мне наилучшим началом моих стараний раскрыть истинную историю Энн Элизы и значение ее наследия. Я планирую продолжить изучение жизни Энн Элизы Янг в будущем (моем дипломном) году. Исследование, которое я проделала для данной семинарской работы, является важным фундаментом для будущего исследования. Я надеюсь, что этим летом, когда я буду в Солт-Лейке,[63] мне удастся ознакомиться с широким кругом документов из архива Церкви, к части которых ученые до сих пор не имели доступа. Надеюсь, эти тексты дадут более полный портрет столь непростой женщины и ее непростого места в истории Церкви Иисуса Христа Святых Последних дней.
Наконец, с помощью моего исследования я надеюсь выяснить судьбу Энн Элизы Янг. После второго издания книги «Девятнадцатая жена» в 1908 году о ее авторе не было никаких сведений. Никому не известно, как она умерла, или где, или при каких обстоятельствах. Не существует некрологов, нет посмертной описи имущества, даже свидетельства о смерти нет. В какой-то момент после 1908 года она просто-напросто исчезла. А ведь она когда-то была одной из самых знаменитых женщин в Америке. Она изменила жизнь тысяч женщин своей борьбой за отмену полигамии, чуть не разрушив при этом Церковь Мормонов. И тем не менее она как бы выпала из Истории, не оставив следа. Мы не имеем ни малейшего представления о том, что с нею случилось. Смерть Энн Элизы остается загадкой. Однако загадки по самой своей природе предназначены быть разгаданными.
VIII19-я ЖЕНАПушка на экране
Я вроде как «Вау!»
— Джонни, проснись!
— Какого!..
— Мне надо вставать.
— А где мы?
Мы находились на парковке мистера Хебера. Цифры на вывеске банка на противоположной стороне улицы сообщали, что сейчас восемь часов утра и что уже 90 градусов.[64] Малыш сел, на лице у него остались морщинки от футона.
— У тебя есть чего-нибудь позавтракать?
Я кинул ему пачку пончиков в сахарной пудре, и он молча и осторожно принялся их есть, а я стал слушать утренний выпуск новостей. Через десять минут появилась Морин на желтой «хонде» с целым семейством плюшевых пингвинов у заднего окна. С минуту она сидела в машине, быстро проводя пластмассовой расческой по волосам. Я вылез из фургона и постучал ей в окно.
— Джордан! — охнула она. — Шут тебя возьми! Ты меня напугал.
— Извините, просто я только что обнаружил, что вы так и не дали мне копию полицейского протокола.
— Ладно, только дай мне секундочку — приземлиться. — (Что-то за моим плечом привлекло ее внимание.) — А это что такое?
Джонни с Электрой шли прямо на меня, оба тяжело дышали, прямо как… ну, как дышит собака.
— Это Джонни. Я за ним присматриваю… По-дружески.
Я отправил Джонни с Электрой обратно в фургон, но они не желали уходить. Мне пришлось дать каждому по тычку.
— Придурок, — сказал Джонни.
В конторе было темно и жарко. Морин ходила по помещению, включая свет, кондиционер и компьютер, одновременно объясняя, как перегружен в последнее время мистер Хебер. Наконец она подошла к стене из ящиков с документами и принялась перебирать папки в ящике с буквой «С».
— Нашла! Вот он. Сейчас скопирую. Только сначала — по-честному — что за история с Джонни?
— Просто сейчас ему некуда деваться.
— Если он сбежал, ты должен сообщить в полицию.
— Он не сбежал.
— Понятно, — вздохнула она. — Еще один пропащий сын. У меня просто сердце на куски рвется. А ты у Джима Хука не спрашивал? Он приют держит. Этот человек просто святой. Давай-ка я дам тебе его номер. — Морин постучала по клавишам и выдала мне инфу про этого мужика. Потом вложила полицейский протокол в папку для документов. — Он довольно элементарный, но — какой уж есть, — сказала она.
Протокол описывал место убийства почти так же, как это было сделано в «Реджистере». Тот, кто его заполнял, делал это педантично, измерив расстояние от двери до кресла, высоту брызг крови на стене и всякое такое. Имелась схема человеческого тела, на которой расследователь отметил, где пуля вошла в моего отца, и еще другая схема — со спины, показывающая рану, где пуля вышла. В самом низу последней страницы стояла подпись расследователя: Хайрам Элтон. Муж Куини. Ну вот, приехали!
Гораздо более интересными оказались два вопросика рядом с его подписью: «Были ли сделаны фотографии?» В маленьком окошечке «Да» красовалась галочка. «Завершено ли расследование?» — «Нет».
— Морин, а фотографии у вас?
— Какие фотографии? — (Я показал ей протокол.) — Сейчас проверю в папке.
Но в папке не оказалось никаких фотографий.
— А вы у мистера Хебера спросите?
— Что это она у меня спросит? — В дверях стоял мистер Хебер. Его изогнутые солнечные очки не позволяли увидеть, обозлился он или что. — Морин, что тут у вас происходит?
— Джордану понадобился полицейский протокол.
— Понятно. — Он двинулся было к своему кабинету, потом обернулся. — А о чем вы хотели у меня спросить?
— О фотографиях. В протоколе сказано, что были сделаны снимки.
— Я это знаю. Я их запрашивал, но они еще не пришли.
— Когда они придут?
— Должны скоро быть. Мы тебе позвоним, как только их получим. У Морин есть номер твоего сотового?
Мистер Хебер вполне мог бы носить предупредительный знак со словами: «У меня нет времени!»
— Перед тем как я уйду, я должен вам что-то сказать!
И я выпалил все, что узнал про Сестру Кимберли и про Пятую, про то, что одна из них солгала о том, где была Пятая в тот вечер, когда мой отец был убит.
Мистер Хебер снял солнечные очки и произнес «Хм». Всего-навсего — «Хм». И больше ничего.
— Разве это не подозрительно?
— Да, согласен. Эти их рассказы не вяжутся друг с другом.
— Как вы думаете, что это может значить?
— Не знаю.
— Вы не знаете?
Не могу с уверенностью сказать, почему я вдруг решил, что он окажется способен воспринять это, запустить в какую-то свою мыслительную машину и выдать ответ, который — оп! — и выдернет мою маму из тюряги на свободу; только, кажется, где-то глубоко внутри я и правда ожидал именно чего-то такого.
— К сожалению, тут могут быть сотни самых разных причин, почему одна из них или они обе лгут. Однако, прежде чем ты двинешься хоть немного дальше, позволь мне дать тебе три небольших совета. Первый: люди в большинстве своем лгут. Второй: причина, по которой они лгут, чаще всего не имеет отношения к твоему делу. Третий: если ты не будешь осторожен, их более или менее невинная ложь может на самом деле сбить тебя с толку.
С этим Хебером была вот какая штука. Я никак не мог понять, чего он хочет: чтобы моя мать поскорее вышла из тюрьмы или чтобы я поскорее вышел из его конторы.
— Да ладно, — сказал я. — Не все же и каждый ходят повсюду и лгут без остановки.
— Нет, вовсе не все и каждый. Но тебя поразило бы, сколько лгунов всегда жужжит вокруг преступления.
Тут Морин пожала плечами.
— Боюсь, он прав, — сказала она.
Миль через пятнадцать от Сент-Джорджа Джонни прикончил всю еду, что была в фургоне. Он отер сахарную пудру с пальцев о колени, рыгнул, потом подумал и спросил:
— Куда едем?