— Я не хочу уезжать. У меня здесь семья, жены, дети. Куда мне ехать?
Стыдно сказать, но я заплакал в его кабинете. А он стоял рядом, давая мне возможность разрыдаться, словно женщина. Когда мое лицо сморщилось и стало мокрым от слез, он протянул мне платок с его вышитой золотом монограммой.
— Чего же ты хочешь? — спросил он.
— Хочу быть добропорядочным человеком.
— Я могу тебе помочь.
Прошло несколько минут. Бригам ходил взад и вперед по кабинету, подходил к окну, выглядывал в сад перед домом, возвращался к столу и просматривал верхний документ из кипы лежавших там бумаг. Все это время я сидел, обмякнув, в кресле для посетителей, отирая лицо его платком.
— С тех пор как твоя сестра была совсем ребенком, — начал он, — я всегда считал ее своей. Я ее оберегал, наблюдал за ней, следил, чтобы вашей семье помогали. Я пригласил ее жить по соседству, чтобы она была рядом со мной. Я попросил ее войти в мою театральную труппу, чтобы иметь возможность видеть ее каждый вечер. Со всеми твоими бедами будет покончено, если ты уговоришь свою сестру выйти за меня замуж. Я уверен: брату невозможно увидеть ее красоту так, как вижу ее я, но она самая великолепная женщина из всех когда-либо ходивших по земле Дезерета. Ее глаза, ее шея, ее кожа…
В этом что-то есть такое — видеть, как взрослый мужчина изливает свои чувства, словно мальчишка. Если бы я не был по уши в своих собственных бедах, это вызвало бы у меня отвращение и я прямо сказал бы ему об этом.
— Отправляйся к твоей сестре, расскажи ей о моих качествах, убеди ее, что она никогда ни в чем не будет нуждаться. Я дам ей дом, я стану заботиться о ее детях, она получит хорошее содержание и свободу. Все, что она пожелает, будет ее, но она должна быть моей.
— Она никого не слушает.
— Так заставь ее! — Он выпятил губы, как нервничающая лошадь. — Ты же знаешь женщин. Их можно довести до ума и приручить.
— Я не уверен, что это правда.
— Нет, не всегда. Но что касается Энн Элизы, я чувствую, что ей именно это и нужно.
— А как с моими долгами?
— Прощены. Твое положение в Церкви: восстановлено. Твое имя: возвышено. Твое финансовое положение: значительно улучшено. Я стану выплачивать тебе субсидию, чтобы помочь справиться с семейными нуждами. Сколько тебе требуется? Тысячи в год хватит? А двух? Я дам их тебе. Скажи мне, в чем ты нуждаешься, только приведи ко мне свою сестру!
— Я не могу ее заставить.
— Это вовсе не то, чего я хочу. Я хочу, чтобы она сама увидела, что я могу дать. Я думаю, она страшится замужества, потому что оно может как-то ее ограничить. На самом деле это будет совсем наоборот. Добейся, чтобы она поняла это. Вот все, о чем я прошу. — Бригам стоял в нише окна. Борода его в солнечном свете казалась розовой, щеки были полные, красные. — Гилберт, ты не задумывался о том, чтобы взять еще одну жену?
— Не очень.
— При нашем сценарии ты можешь, если захочешь. Если найдется такая женщина, которая сможет войти в твое домохозяйство, ты можешь пригласить ее к себе. — Бригам был так вдохновлен предвкушением победы, что мне казалось, он готов меня расцеловать. — Так ты поговоришь с ней?
— Я попытаюсь.
— А теперь иди. — Он проводил меня до двери, но не открыл ее, пока не высказал последней просьбы: — Теперь иди, а когда добьешься успеха, возвращайся ко мне.
— А если не добьюсь?
— Добьешься. Я знаю тебя, и я знаю ее.
Бригам прошел со мной в зал ожидания и поблагодарил меня. Выйдя из его дома, я некоторое время стоял на ступенях крыльца. Мне было хорошо видно его окно. Бригам снова сидел за письменным столом, ведя какое-то дело и обсуждая условия со следующим посетителем. Возможно, это была какая-то сделка о железной дороге, или контракт на строительство, или — вполне возможно — сделка, касающаяся чьей-то души. Это всегда было так — Бригам Янг легко переходил от одного к другому.
Я отправился домой к Энн Элизе. Обнаружил ее на кухне — она кормила сыновей. Мальчишки не слушались, капризничали из-за еды, швырялись горошком, сестра моя выглядела измученной.
— Что случилось? — спросила она.
Я сказал, что зайду к ней попозже. Пошел в конюшню и улегся на сеновале и некоторое время лежал там, размышляя. Явился конюшенный котенок, свернулся у меня на груди и заснул.
Вечером я снова пошел к Энн Элизе.
— Ты выглядишь расстроенным, — сказала она.
Я рассказал ей, что приехал из Дома-Улья. Описал свою беседу с Бригамом, и, когда она все поняла, она стала очень тихой и очень печальной.
— Сегодня ночью я уезжаю, — сказал я.
— Уезжаешь?
— Прежде чем он сможет меня отсюда вышвырнуть.
— А как же Кейт и Эльмира? Как же дети?
— Они проживут и без меня. Папа о них позаботится. Я не могу остаться. Бригам дал это ясно понять.
— А что с тобой станет потом?
— Я не знаю.
Моя сестра спрашивала не о том, что станет со мною после того, как я покину Территорию Юта и нашу Церковь. Она имела в виду — потом, после смерти, в потустороннем мире. Мы понимали все это так, что вечность радушно принимает только Святых. Это все, что мы об этом знали, во что верили как в истину.
— Ты не можешь этого сделать.
— У меня нет выбора.
— А у меня есть.
— Я тебе не позволю.
— Я так решила.
— Энн Элиза, прошу тебя…
Я умолял мою сестру целый час или более того, но она уже приняла решение. Я не хотел этого, я этого никогда не хотел. Но я человек честный и признаюсь, что в самой глубокой глубине моей души в тот момент шевельнулось чувство облегчения. Я ненавижу себя за это чувство, однако такова правда.
На следующий день Энн Элиза приняла предложение Бригама, и вскоре они поженились, и вот так моя сестра стала девятнадцатой женой. Если бы не я, этого никогда бы не случилось, и такова правда, насколько она мне известна, я клянусь в этом, и никогда в моей жизни ни из-за чего иного мне не было так стыдно, как из-за этого.
XIV19-Я ЖЕНАВ стороне от большой дороги
И я должен помогать тебе, потому что?
Итак, Джонни исчез, и мы с Электрой снова были предоставлены самим себе. Подумаешь, какое дело — мы к этому привыкли. Утром мы с ней отправились в Канаб. Было довольно приятно — горячий ветер, и утреннее радио, поющее «Красношеюю женщину»,[88] и тишина, какая наступает, когда ты один. «Мега-Байт» еще не открылся, но Пятая была уже за прилавком — выкладывала холодные закуски. Лампа на потолке бросала на все вокруг тошнотворный зеленоватый свет: Пятая выглядела бледно-зеленой, а ломтики ветчины и индейки тоже казались позеленевшими. Довольно скоро она увидела меня в окно и подошла открыть дверь. Я сказал, что хочу сэндвич с индейкой, а она ответила:
— Ты в такую даль прикатил вовсе не за этим гребаным сэндвичем.
— Может, и нет.
— Ну как твой розыск идет? Нашел убийцу?
Я ответил, мол, пока нет, но что, в общем-то, раскрыть удалось не так уж много.
— Понятно, — сказала она. — Ты не хочешь делиться своими находками с девчонкой, которая тебе выдала не внушающую доверия историю.
— Возможно.
— Сэкономь время: я к этому отношения не имею. — Она замолчала. — Ты же знаешь, что говорят: ищи пизденку.
— Разве говорят не «Ищи деньги»?
— Это одно и то же. — Она закончила готовить сэндвич и вытащила длинный нож разрезать его пополам. — Ты с мамой моей говорил уже?
— Да, — ответил я. — А ты с ней говорила?
— Давно не говорила. Как она?
— Потрясена.
— Я знаю. Прям сумасшествие какое-то. Думаю, она этого типа и правда любила.
Минуту спустя Пятая облокотилась на прилавок, уперлась подбородком в раскрытую ладонь и сказала:
— Пока ты там все разнюхиваешь, мне хотелось бы, чтобы ты разгадал настоящую загадку.
— Какую это?
— Почему?
— Почему — что?
— Почему они все по-прежнему верят во всю эту брехню? Куда девался скептицизм? Почему они не спросят себя — только один раз, этого будет достаточно, — отчего все это не имеет никакого смысла?
— Ну, если это единственное, что ты знаешь…
— Нет, дело не в этом. То есть я хочу сказать, конечно, да, если это все, что ты знаешь, трудно себе представить что-то другое. Только я говорю не об этом. Я говорю о том, почему у них никогда не возникает ни одного подозрения, что во всем этом может быть что-то не так? Тебе нет необходимости что-то знать, чтобы возникло сомнение. Надо только прислушаться. К самому себе. Почему так много людей так хреново прислушиваются к самим себе?
— Может, боятся?
— Чего?
— Смерти. Того, что наступает после.
— А я — нет? — (Чем дольше мы разговаривали, тем больше я терял уверенность в том, каким образом Пятая вписывается во все это.) — Кстати, знаешь, есть веб-сайт, который тебе может пригодиться, — проверь: 19thwife.com. Это такая антиполигамная группа. Я так понимаю, что они помогают женщинам бежать, занимаются юридическими делами и всякое такое. Может, они твоей маме смогут помочь. Только, насколько я знаю, это и ловушкой может оказаться. В любом случае стоит проверить. Упс! Время открываться! Утренний пик.
Она открыла дверь, впустив мужчину с сыном колледжного возраста. Парнишка весь состоял из рук и ног, и кадык у него был похож на булыжник. Он вдохнул в себя булочку, как мы с вами съели бы орешек. Когда они ушли, Пятая сказала:
— Он тебе понравился.
— Он был клевый. Ну И что из того?
— Тебе перетрах хороший нужен.
— Ты мне будешь рассказывать! Только сначала я должен маму из тюряги вытащить.
— Я очень хотела бы тебе помочь.
— Тогда расскажи мне, что ты знаешь про тот вечер.
— Я тебе уже говорила: ничего. Меня там не было.
Я знаю: я ужасно краснею, но Пятая стала такой же красной, как красные перцы на ее подносе для готовки.
— Я не могу помочь тебе, — повторила она. — Я ничего не знаю про то, что случилось с твоим отцом.