Я бежал по каким-то обрывам, дорожкам и огородным грядкам, тщательно возделанным рукою трудолюбивого китайца. Бежал мимо чистеньких домиков и циновочных шалашей и наконец попал в китайский лагерь, только что брошенный. Я потерял казаков и остался один в роще, среди синих палаток, валявшихся ружей и курток. Наши войска были где-то впереди.
Испуганные взрывом китайцы потеряли голову и, направив в нашу сторону несколько орудий, стали стрелять без остановки и без разбора. Шрапнели и гранаты рвались над рощей и ломали сучья деревьев. Я не знал, куда бы укрыться, чтобы только передохнуть от этого адского треска и воя.
Как я заглядывался на золотистые персики и гранаты, не на те гранаты, которые пугали меня одним своим несносным гулом, а на те, что уже наливались в садах.
Как я завидовал этим легкокрылым бабочкам и трещавшим кузнечикам, которые беззаботно порхали над цветами и могли взлетать даже выше гранат. Для этих слабейших и мимолетных созданий были не страшны те грозные орудия, которые заставляли дрожать войска.
Как я любовался на эти веселенькие розы, колокольчики и бархатки, которые были взлелеяны китайцем в его крохотном огородике. Как я старался отвлечь свое внимание от гранат, глядя на приветливые невинные цветы, в их красивом и нежном разноцветном убранстве! Ведь красота — это улыбка и отражение вечности. А где есть спокойное величавое вечное, там нет места для жалких и преходящих чувств страха.
Но как же тут не бояться, когда над головою воздух с оглушительным воем рассекают гранаты?
Я прямо изнемогал от того неприятного чувства, которое называют страхом, хотя правильнее было бы его назвать страстной жаждой жизни. Я нашел какой-то могильный холм и сел позади него.
Наконец, у этой могилы я нашел себе жизнь. Этот холм мог уберечь меня только от гранат, но не от шрапнели, но возле него было все-таки как-то спокойнее. Ко мне подобрались наконец и казаки с лошадьми. С живыми людьми мне стало еще легче. Казаки поставили лошадей хвостом к китайцам и сами уселись возле меня. Их удивительное спокойствие придало мне бодрости. Мы передохнули и поплелись дальше.
На поле битвы
Я с радостью увидел человек пять наших стрелков, которые охраняли только что взятые у китайцев два больших орудия на высоком обрыве канала, скрытые ивами и тополями.
Стрелки весело болтали между собою, рассказывали, как они шли по той стороне канала, увидали эту батарею, бросились в канал с винтовками, переплыли, взобрались на берег и так напугали китайцев, что те бежали, оставив им две пушки, ружья, палатки и мешок с огурцами.
Солдаты ели эти огурцы, похваливали их и угостили меня.
Я с удовольствием стал закусывать сочным желтым огурцом и рад был поговорить с этими неустрашимыми и неунывающими стрелками, которых заботила не шрапнель, трещавшая в лесу, а мысль о том, дадут ли им кресты за пушки.
— Митроха, — сказал один красивый молодой стрелок с острыми глазами, — подержи-ка огурец. Никак там манзюк проклятый с ружьем бродит. Дай-ка винтовку. Ага, испугался, дал тяги! Вот тебе! Чтоб не лазил!
Стрелок выстрелил.
— Готов! покатился. Больше не встанет! Весь пар вышел. Ну, Митроха, давай огурец, доем.
Стрелок сел и как ни в чем не бывало стал доедать вкусный огурец.
Я оглянулся. Убитый китайский солдат с ружьем выбежал из того самого лагеря, в котором я только что был. Но почему он там замешкался и не убил меня — не знаю.
Нужно было идти дальше. Через лес я пробрался к железнодорожному мосту — цели сегодняшней атаки авангарда.
Радостно мне было встретить целыми и невредимыми наших офицеров, с которыми я расстался ночью, не зная, встречу ли я их живыми утром.
Весь авангард расположился под прикрытием железнодорожной насыпи в китайских палатках. Но испытание еще не кончилось.
Зная, что русские овладели их лагерем, китайцы стали упорно бомбардировать лагерь. Чтобы как-нибудь забыться и не слышать этого свиста и грохота, я, подобно страусу, спасающемуся в песке, лег в палатке и заснул. Мне казалось, что в палатке безопаснее, и этот самообман успокаивал. Через час я проснулся и почему-то вышел из палатки. На мое место прилег фельдфебель 10-го полка. Он не долго лежал. Раздался треск шрапнели, и бедный фельдфебель закричал. Осколок шрапнели раздробил ему ногу. Тогда же был контужен в голову подполковник 10-го полка Дювернуа. Ранены поручики Щербинин и Вонсович.
В 8 часов 30 минут утра все три русские колонны: полковников Анисимова, Антюкова и Ширинского были на железнодорожной насыпи. Еще французская батарея продолжала громить китайский лагерь и китайские орудия, поставленные в городе; еще китайские форты и батареи продолжали отстреливаться и посылали нам гранаты и шрапнели; еще происходила одиночная ружейная перестрелка, — но победа с этого момента была уже одержана русскими войсками. Главная часть дела была уже сделана, и участь Тяньцзиня решена.
Китайские войска, видя отважное наступление русских с разных сторон, видя, что их не останавливают ни гранаты, ни пули, видя, что само небо покровительствует русским, покрывая их движение непроницаемым дымом, видя, что русские гранаты залетают в их крепости и ямыни, — пришли в ужас и смятение и решили бежать. Китайский город, огромный лагерь и все импани-форты с орудиями, все было брошено на произвол судьбы.
Днем китайские пушки запели свою лебединую песнь: гранаты гремели, пули свистели и шрапнели трещали над новыми русскими позициями. Но китайцы в смятении стреляли куда попало и не могли определить наше расположение.
Китайские пушки стали постепенно замолкать. Китайские войска с вечера начали повальное и беспорядочное бегство из лагеря и импаней.
Вечером прикатили походные кухни и нашим солдатам, промаявшимся целую ночь и целый день без пищи, в жаре и труде, приготовили горячий суп.
Офицеры угощали друг друга кто холодным чаем в бутылке, кто сухарем, а кто даже вином. Спать легли либо в китайских палатках, либо под открытым небом.
Ночь прошла спокойно. Уставшие войска были заменены новыми.
Атака союзников
Рано утром 30 июня, когда русские шли брать Тяньцзинь с востока, союзники начали наступать с юга, в числе около 5000 человек. Тут было около 2400 японцев, под начальством генерала Фукушимы; 1100 американцев с полковником Лискемом; 800 англичан Валийского, Гонконгского и Вэйхайвэйского полков с генералом Дорвардом; 800 французов с полковником Пеллако и 130 австрийцев.
Лишь только взошло солнце — сигнал для общего наступления, 42 орудия союзников, которые были расставлены по западному фасу концессий, начали жестокую бомбардировку китайского города, занятого войсками.
Союзники двинулись. В центре шли японцы, позади них французы. На правом фланге шли англичане и американцы. На левом также англичане и американцы. Последние составляли крайние крылья наступающих войск. Китайцев — солдат Вэйхайвэйского полка англичане в бой не взяли, а поручили им только уборку раненых, вероятно, не очень доверяя преданности и храбрости этого опереточного англо-китайского полка.
Китайцы не испугались. Сидя за бойницами крепких высоких стен, окружающих квадратом город и составляющих как бы кремль Тяньцзиня, скрываясь в каменных домиках, разбросанных тысячами вокруг города, они направили на двигавшиеся колонны иностранцев град ядер и пуль из скорострельных пушек, Маузеров, Винчестеров, Манлихеров и фальконетов. Китайцы знали, что если они отдадут свой город, то пощады не будет, и выбивались из последних сил, чтобы не допустить союзников до стен и ворот своего кремля. Они засыпали тучами свинцовых раскаленных пуль союзников, которые все шли по открытой болотистой равнине, не находя нигде прикрытия.
Русские уже давно заняли все полевые укрепления и стали у железной дороги перед городом, но союзники все еще не могли добраться до своей цели. Японцы все рвались вперед, хотя уже имели около 300 раненых и убитых. Американцы наскочили на две китайские пушки, которые были скрыты между развалинами в 30 саженях от них и вырывали у них людей десятками. К вечеру у них было 120 человек раненых и убитых. Американские солдаты залезли по горло в илистый ров и объявили своим офицерам, что если их командиры не умеют вести как следует свой отряд, то они сами дальше не пойдут. Так потом рассказывали в Тяньцзине.
Начальник американского отряда полковник Лискэм, спасая падавшее знамя из рук убитого знаменосца, был тяжело ранен пулей и скоро скончался. Из других американских офицеров капитан Дэвис был убит, капитаны Лонг и Лемли и лейтенант Бутлер ранены. Лейтенант Леонард потерял руку.
Когда стемнело, американцы отступили.
Наступила ночь, и под ее прикрытием китайцы решили уйти из Тяньцзиня, оставив отряды, которые должны были отстреливаться. Один иностранный командир обратился к генералу Фукушима с предложением отступить, ввиду невозможности атаки.
— Если я дам какой-нибудь приказ, то только о штурме! — ответил твердо отважный японский генерал.
Это был тот самый Фукушима, который несколько лет назад, в чине майора, проехал всю Сибирь верхом и прибыл в Петербург. Он говорит по-русски и на других языках.
Ночью продолжали наступление. Китайцы все стреляли со стен кремля. Скоро свалилось 5 убитых и 40 раненых англичан.
Генерал Фукушима
Наконец японцы, которые безостановочно шли впереди всех союзников, прикрываясь темнотою ночи, подкрались к городским воротам и в 3 часа 20 минут взорвали первые дубовые ворота, после чего, не теряя времени, взорвали вторые, так как городские ворота были двойные, как обыкновенно в Китае. В то же время несколько японских смельчаков взобрались по камням на стену, проникли внутрь и растворили изломанные и расщепленные взрывами ворота. Японцы, а за ними англичане и французы ворвались в город, и началась взаимная резня между вторгшимися и теми, кто до последней капли крови отбивался и защищал свои древние стены. Большая часть китайских войск уже успела уйти.