1905-й год — страница 30 из 38

цензура, разумеется, будет оставаться, — отменить ее может только Государственная дума, — но фактически цензуры не будет, а для вас, я думаю, — утверждал Витте, — фактическое положение дела в настоящее время и является самым ценным»{287}.

18 октября вновь затрещали солдатские залпы — теперь на Путпловском заводе, на Сампсониевском проспекте, на Гороховой и Загородном. В течение последующих дней были расстреляны демонстрации в Лодзи, Мариуполе, Перми, Белостоке, Минске, Киеве, Баку, Нижнеудинске, Риге и целом ряде других мест. Николай II пришел в восторг. Он потребовал объявить по петербургскому гарнизону его «горячую благодарность войскам» за их «беззаветно верную службу при чрезвычайно тяжелых обстоятельствах. То же самое чинам полиции и жандармерии корпуса»{288}.

К старому, испытанному средству — пулям — самодержавие решило добавить и новое. Правящие круги прибегли к помощи «героев вонючего рынка», «хулиганов самого низкого разряда», преследующих в «громадном большинстве случаев цели эгоистические, самые низкие, цели желудочные и карманные. Это типы лабазников и убийц из-за угла»{289}. За четвертак, а часто просто за стакан водки с белой булкой и куском чайной колбасы грязные подонки, люмпены и прочие человеческие отбросы собирались в кучу, орали «патриотические» лозунги, горланили «Боже, царя храни!», избивали на улицах «антилигентов», которые «в очках и шляпах».

Характеризуя костяк правительственного, черносотенно-монархического лагеря, действовавшего в стране, В. И. Ленин писал, что основу его составляли «бюрократически-военно-придворные элементы… плюс элементы народной темноты (быстро разлагающийся конгломерат, всесильный еще вчера, бессильный завтра)»{290}.

Более чем по сотне городов 36 губерний России прокатилась мутная волна черносотенных погромов, во главе которых часто стояли представители местной администрации. Разыгрывались они почти везде по одному сценарию: узнав дату и место собрания, «патриоты» окружали университет, институт, земскую управу или городскую думу и поджигали их. Людей, выбегавших из объятого пламенем здания, встречали обрезками водопроводных труб, кистенями, кастетами, ножами. В ответ на антиправительственные демонстрации черносотенцы устраивали свои «патриотические манифестации», на которые являлись предварительно «раздавив» для храбрости «полбанки на троих». В течение первого месяца «свобод» от рук черносотенцев пало более 4 тыс. человек и до 10 тыс. было искалечено.

В национальных районах царизм организовал при помощи тех же черносотенцев и местных националистов где еврейские погромы (Украина, Белоруссия), где армяно-татарскую резню (Закавказье).

Царь открыто поощрял погромщиков, оберегая их от суда и любых форм преследования. «Объединяйтесь, истинно русские люди!», «Искренне вас благодарю!», «Буду миловать преданных!», «Вы мне нужны!», «Царское вам спасибо!», «Вы моя опора и надежда!». Подобные резолюции, наложенные Николаем II на сообщениях о погромах, знала вся страна{291}.

От рук черносотенцев пало немало замечательных людей. Среди них виднейший деятель большевистской партии Николай Эрнестович Бауман, организатор Иваново-Вознесенского Совета рабочих депутатов большевик Ф. Л. Афанасьев и многие многие другие.

Но и эта форма борьбы царизма с революцией была неплодотворной. Она не запугивала людей, а еще более вставляла их объединяться в борьбе с преступным режимом самодержавия. «Похороны Баумана превратились в небывалую по своей мощности демонстрацию, — вспоминала одна из руководительниц московских большевиков Ц. С. Бобровская. — Надо перенестись в ту эпоху, чтобы понять, что означало тогда появление на улицах Москвы красного гроба, сопровождаемого огромной массой демонстрантов. Когда голова колонны была на Никитской улице (теперь улица Герцена), хвост ее был у Красных ворот. По пути к процессии присоединялись все новые и новые группы рабочих и даже военных. За гробом шла боевая дружина, далее следовали знаменосцы, за ними шли студенты с венками от различных революционных организаций. Полиция не посмела чинить препятствий похоронной процессии, двигавшейся по направлению к Ваганьковскому кладбищу. Шествие продолжалось 9 часов. У могилы состоялся траурный митинг. После похорон Баумана особенно остро стало чувствоваться, что великая тяжба между рабочим классом и царским самодержавием вот-вот перейдет в открытую схватку»{292}.

Однако время для нее еще не пришло. Манифест 17 октября удовлетворил не только либералов, но и какую-то часть мелкобуржуазной демократии. Ее преобладание в Московском стачечном комитете привело к тому, что 18 октября он принял решение временно прекратить стачку. Через два дня Центральное бюро Всероссийского железнодорожного союза разослало подобную же телеграмму по всем железным дорогам. Постепенно стачечная волна пошла на убыль. Учитывая это, московская общегородская конференция РСДРП 22 октября постановила стачку закончить и начать подготовку к вооруженному восстанию. Октябрьские события показали, что сама по себе стачка не в состоянии свергнуть царизм. Для достижения полной победы над самодержавием необходимо было вооруженное восстание, которое вырастало из всеобщей стачки. «Настоящая стачка сорганизовала свою великую рать, она дала все, что могла дать. Больше от нее нечего взять, и мы предлагаем временно прекратить ее. Временно, товарищи. Ибо мы скоро выступим опять, выступим на решительный бой, и к этому решительному выступлению мы должны готовиться как следует, вложить в него всю нашу силу, все наши средства. К оружию! К оружию! Вот наш ближайший призыв»{293}.

Восстания в армии, восстания на флоте

Осень 1905 г. была отмечена массовыми восстаниями в вооруженных силах. Особенно высокую революционную активность проявляли моряки. Матросские бунты, потрясая базы флота, вспыхивали то в одном конце России, то в другом. Кронштадт и Баку, Владивосток и Севастополь на царский манифест 17 октября ответили винтовочными залпами и грохотом корабельных орудий.

Первом начал расположенный ближе других к столице Кронштадт. Уже на следующий день после объявления манифеста — 18 октября — здесь прошли организованный большевиками митинг и демонстрация матросов и рабочих. Ораторы призывали не верить царскому манифесту и готовиться к вооруженному восстанию, без которого свободы не добыть.

В воскресенье 23 октября состоялся новый митинг, на котором выступил член ЦК РСДРП И. Ф. Дубровинский. Свою яркую речь он закончил словами: «Товарищи матросы и солдаты! Революционное сознание у вас есть, корабли, пушки, пулеметы и винтовки у вас тоже есть, а потому — да здравствует всеобщее вооруженное восстание! Долой кровавое самодержавие!»{294}.

Участники митинга потребовали улучшения жизни матросов и их экономического положения, а также политических свобод и установления демократической республики. Характерно, что в этот же день черносотенцы попытались спровоцировать погром и начать грабеж магазинов, но матросы сохраняли спокойствие и не поддались на провокацию.

В последующие два дня в Кронштадте один митинг следует за другим. К матросам теперь присоединяются артиллеристы и пехотинцы. Повсюду в казармах идет выработка совместных требований. Для их выполнения командованию дается три дня. В случае отрицательного ответа на 30 октября кронштадтская организация социал-демократов назначает восстание.

Но уже вечером 26 числа матросы узнали, что около 40 солдат, выступивших в их поддержку, арестованы комендантом крепости и отправляются по железной дороге в один из фортов. В силу вступил закон флотской дружбы: все за одного! Поезд с арестованными был остановлен. Конвой открыл огонь и убил двух матросов. Это и послужило сигналом к Кронштадтскому восстанию. Разобрав оружие, матросы 12 флотских экипажей из 20 вышли на улицы, остальных офицерам с трудом удалось удержать в казармах. К восставшим присоединились артиллеристы и минеры. У коменданта осталось в подчинении всего два батальона пехоты, эскадрон драгун да полиция, и тогда власти решили прибегнуть к подлой провокации: переодетые полицейские возглавили банды подонков и начали громить винные магазины, зазывая всех желающих «выпить по чарочке». Часть матросов и солдат не устояла.

26 октября завязалась перестрелка между восставшими и правительственными войсками. Матросы разгромили офицерское собрание. Но действовали они без плана и, что делать дальше, не знали. Ночь на 27 прошла тревожно. С утра заухали береговые орудия: комендоры обстреляли корабли, на которых шли из Ораниенбаума каратели — те повернули восвояси. Это был последний успех восставших. К вечеру в городе началась вакханалия, загорелись магазины, склады, дома.

Власти использовали удачную для них ситуацию и в тот же день высадили четыре батальона гвардии, пулеметную команду, драгун и Иркутский пехотный полк. Всю ночь гремела перестрелка, а утром 28 октября на рейде бросили якоря миноносец и две канонерские лодки: у пулеметов и орудии на них стояли офицеры, гардемарины и сверхсрочники — надежды на рядовых адмиралы не возлагали.

Кронштадтское восстание приближалось к развязке. Уже было убито и пропало без вести более 50 человек и около 200 ранено. По городу прокатились повальные аресты. Матросские казармы превратились в дома заключенных. Военно-полевой суд грозил 1,5 тыс. матросов и нескольким сотням солдат. Почти всех ждала смертная казнь или многолетняя каторга.

В защиту восставших по призыву большевиков выступил питерский пролетариат. 1 ноября Петербургский Совет рабочих депутатов призвал к политической стачке. На следующий день забастовали 32 тыс. рабочих крупнейших заводов столицы, 4 и 5 ноября забастовка превратилась во всеобщую. В ней участвовало около 160 тыс. питерцев. Правительство не на шутку испугалось и 5 ноября официально объявило, что восставших будет судить не военно-полевой суд, а обычный военно-окружной. Угроза неминуемой смертной казни миновала. Пролетариат столицы спас жизнь кронштадтцам.