А пока все шло своим чередом. К вечеру 8 декабря в Москве бастовало более 150 тыс. человек, в Петербурге— более 100 тыс., а всего по стране только фабрично-заводских рабочих (без железнодорожников, рабочих горных и казенных заводов, ремесленников и т. д. и т. п.) в Декабрьской всероссийской политической стачке участвовало не менее 372 тыс. Вооруженная борьба, подчеркивал Ленин, ^неизбежно вытекала из всего хода развития событий, а вовсе не из субъективных желаний отдельных групп или партий»{332}.
Кровь стала литься уже на исходе 9 декабря. Первыми в атаку перешли царские войска. Они окружили гимназию Фидлера, где обосновались дружинники. Сиплым голосом офицер скомандовал: «Залп!», и расположенные на перекрестках орудия открыли артиллерийскую пальбу.
Грохот орудий не успокоил, а еще более возмутил москвичей. В тот же день к 9 часам вечера на Тверской улице у старых Триумфальных ворот появились первые две баррикады, а в ночь на 10 Федеративный совет РСДРП постановил начать строить баррикады повсеместно. Москвичи дружно откликнулись на его призыв. Цепочка баррикад протянулась вдоль бульваров от Трубной до Арбатской площади, по Садовым улицам, от Сухаревой башни до Смоленской площади, соединила Бутырскую, Тверскую и Дорогомиловскую заставы. Многие промежуточные улицы и прилегающие к ним переулки также были забаррикадированы. Баррикады пересекли Поварскую улицу, Арбат, Сретенку, Мясницкую, Пречистенку и Полиную Бронную, Малую Дмитровку, Каретный ряд. На участке от Тверской улицы до Кудринской площади промежутки между баррикадами составляли примерно 100–120 шагов. Особой прочностью и густотой отличались баррикады на Долгоруковской улице, где они отстояли друг от друга всего на 50—100 шагов.
10 декабря на улицах Москвы шли бои. Их свидетель М. Горький писал в Петербург: «Дорогой друг, спешу набросать Вам несколько слов — сейчас пришел с улицы. У Сандуновскнх бань, у Николаевского вокзала, на Смоленском рынке, в Кудрине — идет бон. Хороший бой! Гремят пушки — это началось вчера с 2 часов дня, продолжалось всю ночь и непрерывно гудит весь день сегодня. Действует артиллерия Конной гвардии — казаков нет на улицах, караулы держит пехота, по она пока не дерется почему-то и ее очень мало. Здесь стоит целый корпус, — а на улицах только драгуны. Их три полка — это трусы. Превосходно бегают от боевых дружин. Сейчас на Плющихе. Их били на Страстной, на Плющихе, у Земляного вала. Кавказцы — 13 человек — сейчас в Охотном разогнали человек сорок драгун — офицер убит, солдат 4 убито, 7 тяжело ранено. Действуют кое-где бомбами. Большой успех! На улицах всюду разоружают жандармов, полицию. Сейчас разоружили отряд в 20 человек, загнав его в тупик. Рабочие себя ведут изумительно! Судите сами: на Садово-Каретной за ночь возведено 8 баррикад, великолепные проволочные заграждения — артиллерия действовала шрапнелью. Баррикады за ночь устроены были на Бронных, на Неглинной, Садовой, Смоленском, в районе Грузии — 20 баррикад. Видимо, войска не хватает, артиллерия скачет с места на место. Пулеметов тоже или мало, или нет прислуги — вообще поведение защитников — непонятно! Хотя бьют — без пощады! Есть слухи о волнениях в войске, некоторые патрули отдавали оружие — факт. Гимназия Фидлера разбита артиллерией — одиннадцать выстрелов совершенно разрушили фасад. Вообще, эти дни дадут много изувеченных зданий — палят картечью без всякого соображения, страдают много дома и мало люди. Вообще, несмотря на пушки, пулеметы и прочие штуки — убитых, раненых пока еще немного. Вчера было около 300, сегодня, вероятно, раза в 4 больше. По и войска несут потери, местами большие. У Фидлера убито публики 7, ранено 11, солдат 25, офицеров — 3 — было брошено 2 бомбы. Действовал Самогитский полк. Драгуны терпят больше всех. Публика настроена удивительно! Ей-богу — ничего подобного не ожидал. Деловито, серьезно — в деле — при стычках с конниками и постройке баррикад, весело и шутливо — в безделье. Превосходное настроение!
Сейчас получил сведения: у Николаевского вокзала площадь усеяна трупами, там действуют 5 пушек, 2 пулемета, но рабочие дружины все же ухитряются наносить войскам урон. По всем сведениям, дружины терпят мало, — больше зеваки, любопытные, которых десятки тысяч. Все сразу как-то привыкли к выстрелам, ранам, трупам. Чуть начинается перестрелка — тотчас же отовсюду валит публика, беззаботно, весело. Бросают в драгун, чем попало все, кому не лень. Шашками драгуны перестали бить — опасно, их расстреливают очень успешно. Бьют, спешиваясь с лошадей, из винтовок. Вообще — идет бой по всей Москве! В окнах стекла гудят. Что делается в районах, на фабриках — не знаю, но отовсюду — звуки выстрелов. Победит, разумеется, начальство, по — это не надолго, и какой оно превосходный дает урок публике! И не дешево это будет стоить ему. Мимо наших окоп сегодня провезли троих раненых офицеров, одного убитого, что-то скажут солдаты? Вот вопрос!»{333}.
Тонкий наблюдатель, Горький подметил все: и то, что главный каратель Дубасов смог использовать для борьбы с восставшими только 1350 солдат, а остальных был вынужден запереть в казармах из-за неуверенности в их верности правительству, и то, что войска, чувствуя свою малочисленность, действовали с опаской. «Идешь, а у тебя все кишки внутри переворачиваются, рассказывал каратель-офицер, так и смотришь: окон много, а из которого в тебя пальнут — не знаешь… Другой раз покажется — и скомандуешь стрелять и лупишь в дом, а там, может, и ни одного дружинника-то нет… На войне ничего подобного люди не испытывают»{334}.
И декабря «Известия Московского Совета рабочих депутатов» опубликовали специальную инструкцию боевой организации при Московском комитете РСДРП «Советы восставшим рабочим». В ней содержались четкие и конкретные указания, как вести борьбу с солдатами, казаками, полицией. «Главное правило — не действуйте толпой. Действуйте небольшими отрядами человека в три-четыре, не больше. Пусть только этих отрядов будет возможно больше, и пусть каждый из них выучится быстро нападать и быстро исчезать… Не занимайте укрепленных мест. Войско их всегда сумеет взять или просто разрушить артиллерией. Пусть нашими крепостями будут проходные дворы и все места, из которых легко стрелять и легко уйти… Избегайте также ходить теперь на большие митинги. Мы их скоро увидим в свободном государстве, а сейчас нужно воевать и только воевать»{335}.
Инструкция призывала поддерживать революционный порядок и кончалась такими словами: «Наша ближайшая задача, товарищи, передать город в руки народа. Мы начнем с окраин, будем захватывать одну часть за другой. В захваченной части мы сейчас же установим свое, выборное управление, введем свои порядки, восьмичасовой рабочий день, подоходный налог и т. д. Мы докажем, что при нашем управлении общественная жизнь потечет правильнее, жизнь, свобода и права каждого будут ограждены более, чем теперь. Поэтому, воюя и разрушая, вы помните о своей будущей роли и учитесь быть управителями»{336}.
С этого дня восстание разгорелось с новой силой. Газета «Русские ведомости» писала: «И декабря происходит ожесточенная стрельба в разных частях города. Стреляли из пушек на Сухаревской площади, в Каретном ряду, на Страстной площади, Неглинном проезде, у Николаевского вокзала и в других местах. Жертв в этот день было особенно много; ранеными были заполнены многие больницы, частные лечебницы и перевязочные пункты; в полицейских часовнях не хватало мест для убитых, которых сваливали в пожарных сараях»{337}.
Власти в Москве оказались в критическом положении. «Мятежники постепенно занимают внешнюю линию бульваров, — доносил генерал, командовавший карателями, в штаб. — Высланы отряды куда можно… Поступают массовые просьбы приставов о высылке отрядов во все стороны — не даю»{338}.
Передо мной лежит сборник документов. В нем десять страниц крупного формата заполнены текстом, набранным мелким типографским шрифтом{339}. Это донесения военачальников и полицейских офицеров из самых различных районов Москвы 11–12 декабря. Все они кончаются мольбой: «Войск! Войск! Войск!». О том же просит 12 декабря в телеграмме московский генерал-губернатор Ф. В. Дубасов: «Положение становится очень серьезным; кольцо баррикад охватывает город все теснее; войск для противодействия становится явно недостаточно. Совершенно необходимо прислать из Петербурга хоть временно бригаду пехоты»{340}.
Большевики делали все, чтобы поддержать Московское восстание. 10 декабря В. И. Ленин созвал в Петербурге совещание, в котором, помимо членов ЦК РСДРП, участвовали деятели боевой и объединенной военных организаций. «Было принято решение попытаться поднять в столице некоторые воинские части, которые казались революционно настроенными, и одновременно подорвать линию Николаевской железной дороги, чтобы сковать петербургский гарнизон и воспрепятствовать переброске войск в Москву»{341}. Но Николаевская железная дорога не только обслуживалась военными частями, но и тщательно охранялась ими. Попытки большевистских боевых отрядов (одним из них руководил М. И. Калинин) взорвать железнодорожные мосты у Петербурга или под Москвой не удались, а разрушенное под Тверью, у станции Кулицкая, железнодорожное полотно было через несколько часов восстановлено.
С 12 по 17 декабря в Финляндии проходила Таммерфорсская общероссийская конференция большевиков. К концу ее работы прибыл Л. Б. Красин, остававшийся в Петербурге на несколько дней для проведения в жизнь решений совещания 10 декабря. Он выступил на конференции с докладом: «Больше всего в докладе Л. Красина делегатов интересовало то, что сделал Центральный Комитет для подготовки вооруженного восстания, — вспоминал участник конференции Е. М. Ярославский. — Докладчик рассказал не только об этом, но и о различных типах оружия, снарядов, которыми можно пользоваться в уличной борьбе. Это особенно интересовало делегатов потому, что вопрос о вооружении масс в обстановке начавшегося вооруженного восстания приобретал особо острое значение»