лся.
– Что понадобилось лондонской полиции в Олбери? Здесь случилось что-то, о чем я не знаю?
– Нет, преподобный, что-то случилось в Лондоне, и след, возможно, тянется в вашу деревню. А если быть точнее, то прямо к вам, – жестко заявил Лестрейд.
– Ко мне? – удивленно протянул викарий. – Что вы имеете в виду?
– Не могли бы мы поговорить в другом месте? – предложил я, оглядываясь на любопытных прихожан.
– Конечно, конечно, – заторопился викарий. – Мы вполне можем поговорить в моем доме.
Мистер Холидей жил в большом доме неподалеку от церкви. Ему прислуживала пожилая женщина, возможно, его мать.
– Прошу, – викарий пригласил нас в свой кабинет.
– Мы не займем много времени, преподобный, – пообещал я.
Холидей уселся в кресло за дубовым столом, мы примостились рядом на софе.
– Итак, джентльмены, я слушаю.
– Вы бываете в Лондоне, мистер Холидей? – начал я.
– Разумеется.
– По церковным делам или по личным?
– И по церковным, и по личным. Но больше, конечно, по церковным.
– На чем вы добираетесь?
– На лошадях, сэр, – улыбнулся преподобный, поправляя очки. – Церкви принадлежит дилижанс, такой роскоши, как автомобиль, мы пока не можем себе позволить, в отличие от Скотленд-Ярда.
– Когда в последний раз вы были в Лондоне?
– Вчера, сэр. Я ездил в столицу по делам епархии. Но, джентльмены, позвольте поинтересоваться, почему вы задаете мне эти вопросы? Почему вы вообще здесь?
– Вы слышали про убийство двух девушек в Лондоне? – спросил я.
– Да-да, я читал об этом в «Таймс». Мрачное проявление инфернальной стороны души человеческой. Но, я все еще нахожусь в недоумении, почему именно я вызвал ваш интерес?
– Вы ведь посещаете Лондонскую библиотеку?
– Конечно, сэр. И регулярно. Чтение – это одно из немногих истинных удовольствий, доступных человеку.
– И какие отделения библиотеки вы посещаете?
– Самые разные, – улыбнулся викарий. – Как вы могли понять из моей, как вы изволили выразиться, лекции, я интересуюсь не только богословием. Я читаю и естественнонаучные книги, и философские труды, и медицинские трактаты, и художественную литературу. Мне многое интересно, знаете ли.
– А поэзия?
– В том числе.
– Не буду скрывать от вас, преподобный, мы изучили ваш библиотечный формуляр. Должен признаться, ваши вкусы в поэзии несколько странные для священника.
– Что вы имеете в виду, мистер Ватсон?
– Декадентство и христианство – как-то это не слишком сочетается, не находите? Древнейшее учение о бессмертии души и воскрешении из мертвых и современное увлечение суицидальной молодежи.
Викарий снял очки, задумался.
– Знаете, сэр, я не думаю, что пропасть между этими двумя явлениями столь обширна, как представляется. Если поразмыслить, поэзия символистов о том, что все земное – тлен, мираж, привидевшийся страждущему в пустыне. Для христианства земной путь человека значим лишь с точки зрения грехов и добродетелей, которые будут свойственны христианину на этом пути. Основа же – в жизни будущего века, то есть, в том, что будет после воскрешения.
– Но декаденты не верят в воскрешение. Они просто очарованы смертью как явлением.
– А вы ею не очарованы? – неожиданно спросил викарий.
Я замешкался, вспомнив на мгновение тот страшный миг, когда Аделаида вырвала у меня из рук револьвер.
– Нет, преподобный, я не очарован.
– Мы боремся со смертью, преподобный, – горделиво вставил Лестрейд.
– И это похвально, – сказал викарий, протирая очки носовым платком. – Смерть – это обратная сторона жизни, господа. Как бы вы не любили жизнь, рано или поздно вы встретитесь со смертью, и, если вы заранее полюбите смерть, и встретите ее, как друга, вам будет гораздо легче. Именно этому и учит нас христианское учение. И в этом оно полностью совпадает с, как вы выразились, суицидальным увлечением современной молодежи.
– Вы встречали когда-нибудь эту девушку?
Я протянул ему фотографию Ирэн Вулф. Викарий взял снимок, покачал головой.
– Нет, сэр. Я так понимаю, именно эта девушка была убита?
– Да, и она была посетительницей того же отдела библиотеки, что и вы.
– Ясно, но я ее там не встречал, – он вернул мне фотографию. – Бедное дитя.
– А других девушек вы видели в отделении французской поэзии?
– Однажды я видел рыжеволосую девушку с весьма запоминающимися зелеными глазами, – ответил викарий. – Очень любознательная юная леди.
– Беатрис Пройслер, – сказал Лестрейд с нажимом.
– Имени ее я не знаю, – отозвался Холидей. – Но постойте! Не та ли это девушка, про которую писали в газетах, первая жертва этого чудовищного убийцы?
– Это она, – проговорил я, напряженно размышляя (мне все казалось, что я упускаю некую важную деталь). – Вы сказали, что она была любознательной, с чего вы это взяли? Вы говорили с ней?
– Да, сэр. Она заинтересовалась тем, что священник читает стихи символистов, мы разговорились.
– О чем же?
– Примерно о том же, о чем и с вами, мистер Ватсон. О парадоксальном, казалось бы, сходстве декадентства и христианства.
Вошла экономка Холидея, осведомилась, что подавать на обед. Викарий попросил бобовой похлебки.
– Какой Беатрис показалась вам в общении? – спросил я.
– Как я уже сказал, очень любознательной. Она задавала много вопросов.
Викарий задумался: на его высоком лбу появились глубокие морщины.
– Мистер Холидей?
– Один вопрос мне хорошо запомнился и теперь, в связи с произошедшим, я подумал, не связан ли он как-то с трагедией, произошедшей с Беатрис.
Мы с Лестрейдом подались вперед, напряженно внимая.
– Девочка спросила, как церковь относится к самоубийству, – будничным тоном произнес викарий.
– И что же вы ей ответили? – спросил я.
– А что я должен был ей ответить? Я сказал, что церковь порицает лишивших себя жизни, и таких покойников хоронят за церковной оградой.
Я пристально смотрел на Холидея, пытаясь увидеть хоть какие-то движения на его лице. Едва заметное подергивание глаза или дрожание уголков губ, заметное только человеку, изучавшему медицину и психологию. Никаких движений не было.
– Это все, мистер Ватсон? – устало спросил викарий. – Мне пора обедать, а потом я желал бы немного поспать.
– Да, это все, не смеем больше вас задерживать.
Преподобный поднялся, протянул руку сначала мне, затем – Лестрейду.
– Может быть, останетесь на обед, господа?
По голосу викария было понятно, что приглашение – лишь дань вежливости.
– Спасибо, преподобный, но нам, правда, пора.
– Что ж, помоги вам Господь. Надеюсь, вы поймаете изувера.
Пройдя через гостиную, в которой витал аппетитный запах бобовой похлебки, мы с Лестрейдом покинули дом викария, а затем и деревню Олбери, показавшуюся мне самой захолустной и малоинтересной из всех деревень нашего Королевства.
15
В Лондон мы возвратились вечером. Я попросил Смита высадить меня на Бейкер-стрит. Поездка в пригород совершенно вымотала, и единственное, чего я хотел – поужинать и лечь спать.
Дверь мне открыла Джоан.
– Мистер Ватсон, сегодня вы раньше.
– Да, мисс Остин. Полюбовался вдоволь провинциальными британскими пейзажами.
Я прошел в гостиную, встал рядом с книжным шкафом.
– Вы ездили в пригород? – удивилась Джоан.
– Да, в Олбери. Аделаида у себя?
– У себя, сэр.
– Замечательно. Как вы помните, я хотел побеседовать с вами, мисс. Присядьте, пожалуйста.
Я пододвинул девушке полукресло. Она покорно пристроилась на краешек сиденья.
– Мисс Джоан, ваше появление в нашем доме год назад стало для меня настоящим спасением, и я вам бесконечно благодарен. Аделаида, вступив в сложный возраст, начала проявлять не самые приятные мне черты характера, и, видит Бог, сам бы я с ней не справился.
– Спасибо, сэр.
Я помолчал, обдумывая, как мне сказать девушке то, что я должен был ей сказать, но таким образом, чтобы не задеть это хрупкое создание.
– Мисс Остин, не сочтите, пожалуйста, за критику…
Я заметил, как она напряглась. Волнение делало ее прекрасное лицо еще прекрасней.
– Говорите же, сэр, – Джоан покорно склонила голову.
– Мисс Остин, в Лондонской библиотеке я узнал, что вы с Аделаидой посещаете отдел французской поэзии и берете там книги весьма … сомнительной репутации. Кроме того, моя дочь накануне сказала, что любит эту новомодную поэзию символистов, запудривающих умы молодежи. Это очень опечалило меня. Более того, я …
– Мистер Ватсон, вы хотите уволить меня?
Прекрасное лицо Джоан исказилось, в ее больших, синих, как морская вода, глазах, закипели слезы.
– Нет, что вы, мисс Остин! – воскликнул я. – Даже в мыслях такого не было!
– Папа!
Аделаида стояла на лестнице. Ее лицо пылало гневом.
– Ты довел мисс Остин до слез?!
Никогда не видел свою дочь в столь рассерженном состоянии. Она была похожа на молодую львицу. Я растерялся, но Джоан, как всегда, пришла на помощь.
– Нет, Аделаида. Я заплакала, потому что ужасно жалко убитых девушек.
Я благодарно посмотрел на гувернантку.
– Тем не менее, извините меня, мисс Остин, я, право же, вел себя не по-джентльменски.
– Мистер Ватсон, вы вели и неизменно ведете себя, как истинный джентльмен, – твердым голосом сказала Джоан. – Заверяю вас, я учту все ваши пожелания относительно обучения Аделаиды.
Я устало улыбнулся девушкам.
– А теперь я бы хотел поужинать. Ужасно устал, знаете ли.
Миссис Этвуд приготовила на ужин суп с зайчатиной. К моему огорчению, Джоан, сославшись на головную боль, отказалась ужинать и поднялась к себе в комнату. Я чувствовал вину перед ней. Однако целый день на свежем воздухе без нормального питания сделал свое дело, и я отдал должное супу, который оказался отменным. Аделаида сначала дулась, но затем запах зайчатины сманил и ее.
Мы ели, поглядывая друг на друга.
– Джоан, наверное, сейчас вышивает, чтобы успокоиться. Всегда так делает. – проговорила Аделаида, пережевывая хлеб. Ее лицо стало похоже на мордочку хомяка, выглядывающего из норки на пшеничном поле.