32. Варна была одним из самых крупных городов Болгарии с населением 40 тыс. человек, она служила главным торговым портом царства, и основной статьей вывоза являлся хлеб. В 1908 г. порт принял 851 пароход и 1045 парусников общей вместимостью 840 тыс. тонн33. Технически обстрел этого города не был сложной операцией.
Несколько хуже дело обстояло с планом отправки на Балканы русских войск. Начальник штаба Ставки поначалу был категорическим противником этого проекта, потому что в это время не верил, что появление наших солдат произведет какой-либо моральный эффект на болгар. «Когда в человека стреляют, – сказал он Н. А. Кудашеву 22 сентября (5 октября) 1915 г., – то и он стреляет, кто бы ни был перед ним: свой или чужой»34. Кроме того, он не без основания считал, что для сохранения на должной высоте престижа России, ее армия должна быть представлена силами не менее корпуса, способными иметь «боевое и нравственное значение». М. В. Алексеев неприязненно относился к импровизационным решениям, которые не имели должного обеспечения и проработки35. Но после вступления Болгарии в войну генералу оставалось только подчиняться высказанной в телеграмме от 29 сентября (12 октября) воле императора.
Две русские бригады были действительно отправлены на помощь Сербии, но они прибыли в Салоники лишь 30 июля 1916 г.36 Практически одновременно с решением этого вопроса возник план русского десанта в Болгарию. 28 сентября (11 октября) 1915 г. русский представитель при сербском Верховном командовании полковник Л. К. Артамонов сообщил: «В сербских военных кругах высказывается мнение, что посылка в Болгарию русского корпуса под командой генерала Радко-Дмитриева для спасения Болгарии от германизации и избавления от антиславянского правительства повлечет за собой внутренний переворот и даст хороший результат»37.
Вскоре с просьбой послать в Варну русский корпус в Ставку обратились Б. Лонткиевич и М. Спалайкович – сербский посол в России. А. А. Эбергард поддержал эту идею. Впрочем, эта поддержка была не безусловной. Для осуществления десанта командующий Черноморским флотом считал необходимым использование румынской Констанцы, которая лежала всего в 80 милях от Варны, в то время как Одесса была удалена от этого порта на 245 миль, а Севастополь – на 260 миль. «Если Констанца не будет нам предоставлена, – сообщал А. А. Эбергард в Ставку 30 сентября (13 октября) 1915 г., – то наши действия против портов будут иметь характер набегов, это вызывается тем, что запас топлива миноносцев, необходимых для охраны больших судов от подводных лодок, базирующихся на Варну и Бургас, позволяет им быть в море только около двух суток, число же их недостаточно для охраны посменно»38. Сама идея утверждения в Варне и Бургасе не вызывала у адмирала протеста. Он рассматривал ее как этап в подготовке экспедиции на Босфор.
С точки зрения А. А. Эбергарда, России необходимо было получить эти гавани в качестве ближней промежуточной площадки для проведения десантной операции на Проливах. В пользу этого был примитивный расчет: расстояние от Батума до Босфора составляло 500 миль, от Севастополя – 300 миль, от Одессы – 340 миль, от Констанцы – 188 миль, от Варны – 146 миль, от Бургаса – 121 милю. Кроме того, в ходе высадки войска могли получить и крайне необходимый для будущих действий в районе Босфора опыт. Одновременно сербское правительство просило Францию о посылке на Балканы 150–200 тыс. солдат. М. В. Алексеев поддержал эту просьбу, предложив организовать совместное выступление стран Антанты для поддержки Сербии и оказания давления на Болгарию, однако эти предложения имели смысл только в случае немедленной реализации. С русской стороны сербам было обещано начать сбор экспедиционной армии в районе Одессы – Кишинева численностью не менее 100 тыс. человек. Сюда была переброшена кавалерийская дивизия, которая должна была пойти в первом эшелоне десанта39.
Между тем на Балканах время работало против Антанты. Появление 12 сильных болгарских дивизий в тылу у сербов не оставляло им никакой надежды на отражение вражеского наступления. Отряды комитаджей были сведены в Особый македонский легион, действовавший вместе с регулярными болгарскими войсками в Вардарской Македонии40. 19 октября болгары решили важнейшую из стоявших перед ними задач, взяв Вранье. Единственная линия снабжения сербской армии была прервана. Болгары быстро наступали вдоль железной дороги на Скопле41. Принявший командование сербской обороной в районе Косово генерал П. Бойович 8 (21) октября докладывал своему Верховному командующему: «Все войска до крайности устали, расстроены и деморализованы и не в состоянии дать никакого отпора неприятелю. Солдаты из новых земель (то есть приобретенных в результате Первой и Второй Балканских войн. – А. О.) переходят на сторону неприятеля и массами бегут. Снабжение продовольствием и боеприпасами идет очень трудно»42. Очевидно, прежде всего перебежчиками были македонцы, а дезертирами – албанцы. Кризис усиливался весьма слабыми штабами дивизий, составленными наспех, и почти полным отсутствием резервов. Из таковых в районе Косово имелись всего один полк пехоты и одна полевая батарея43.
Великое отступление сербской армии получило у современников название «сербской Голгофы». Оно сопровождалось массовым исходом гражданского населения, опасавшегося репрессий со стороны австро-германоболгарских оккупантов. Исключение составляла Македония, большая часть населения которой с восторгом встречала болгарские войска. 11 октября 1915 г. болгарский чиновник, отвечавший за печать, сообщал: «Действующая в Македонии наша армия в первый же момент почувствовала, что вступает в родную страну с полностью преданным ей населением»44. Это чувство окрыляло болгарскую армию и объединяло болгарский народ вокруг правительства, поставленного Фердинандом Кобургом. «Я твердо верю, – заявил в своем интервью 22 октября (4 ноября) 1915 г. Р. Д. Радко-Дмитриев, – что чуждые политиканству широкие массы Болгарии с горечью смотрят на происходящие события… Этому человеку, Фердинанду, совершенно безразлично, останутся ли болгары или погибнут, он ничего не теряет. Надо различать правителей Болгарии и народ»45.
В этих словах было немало правды и много эмоций. Как часто бывает, народ шел туда, куда его вели, и смотрел на прошлое так, как его учили. «Болгары быстро забыли, – отмечал воевавший с ними позже итальянский офицер, – тысячи русских, которые пали под Плевной за болгарскую свободу, но они сохранили живые воспоминания о преследованиях и жестокости генералов Эрнрота и Каульбарса и их сподвижников, которые скверно управляли страной в течение многих лет; о беззаконном вмешательстве России во внутренние дела Болгарии при князе Александре Баттенберге и о том, что Россия оставила Болгарию, когда в 1885 г. она подверглась неспровоцированному и внезапному нападению со стороны Сербии»46.
Позиции болгарской интеллектуальной элиты переданы довольно точно. К этому можно добавить, что вступив в Первую Балканскую войну с территорией в 96 345 500 кв. км и не просто проиграв Вторую Балканскую войну, а выйдя из нее в катастрофическом состоянии, Болгария все же расширилась до 114 424 508 кв. км47. Все это было бы невозможно без поддержки Петербурга. Однако и она осталась незамеченной. Массы не оперируют арифметикой – они живут эмоциями. Осенью 1915 г. Болгария ликовала, радуясь воссоединению болгарского народа. Немногим менее года после прихода в Македонию болгарских войск ситуация здесь изменилась. Установленный режим мало походил на результат действий освободителей.
В болгарской зоне оккупации (включавшей в себя не только Македонию, но и Ниш) изымались все сербские книги, в концентрационные лагеря были сосланы все школьные учителя, священники (включая епископа Нишского). Все сербы, занимавшие выборные должности, были сосланы в Болгарию, где их использовали на публичных работах (подметание улиц и прочее). Так осуществлялась болгаризация Понишья и Поморавья48. Несколько лучше обстояло дело в македонских районах, хотя и здесь результаты были плачевными. Скверное управление, самодурство военной администрации и многочисленных дельцов, отправляемых сюда правительством В. Радославова, привели к тому, что всякий энтузиазм «освобожденных» был быстро уничтожен. 12 сентября 1916 г. профессор Богдан Фролов писал о положении в Македонии: «Наша администрация совершенно коррумпирована. Почти все окружные начальники были отстранены за злоупотребления»49.
События на Балканах укрепили мнение начальника штаба Ставки Верховного главнокомандующего о необходимости заключения сепаратного мира с Турцией. В письме от 8 (21) октября 1915 г. Н. А. Кудашев сообщал С. Д. Сазонову: «Положение, созданное решением Болгарии присоединиться к нашим врагам, считается генералом Алексеевым настолько серьезным, что он мне категорически заявил, что мы из него не выйдем, если не заключим мира с Турцией. На мое замечание, что такой мир, даже если бы его удалось заключить (к чему имеются почти непреодолимые технические трудности), обозначал бы крушение всех наших надежд на разрешение больного константинопольского вопроса, генерал Алексеев ответил: «Что же делать?». С необходимым приходится мириться»50. Между тем это необходимое нарушало положения англо-франко-русского договора от 23 августа (15 сентября) 1914 г., по которому союзники во время войны обязались не подписывать сепаратного мира и не предъявлять условий мира «без предварительного согласия каждого из других союзников»51.
Начальник штаба Ставки считал основной целью войны разгром Германии и, отстаивая идею сепаратного договора с Турцией, по словам Н. А. Кудашева, «свои убеждения он высказывал с большим жаром», несмотря на то что М. В. Алексеев, по тому же свидетельству, имел уже основания убедиться в несочувствии Николая II своим предложениям