Второй официант налил гостям шампанского.
— Князь, вы были бесподобны, — сказала Анна. — Изумительный костюм, изумительная пластика… Я никогда не слышала этих песен. Где вы их берёте?
— Внимательно слушает в других ресторанах, — предположил Дмитрий Павлович. — Каждый вечер мы исправно объезжаем чуть не весь город.
— Не вижу причин, чтобы сегодня изменить традиции, — заявил Юсупов. — Который теперь час?
Великий князь сдвинул манжету с циферблата новомодных Longines на ремешке крокодиловой кожи и бросил взгляд на стрелки.
— Четверть десятого.
— Прекрасно! Вечер ещё и не начинался. Предлагаю программу: легко ужинаем здесь, а потом перебираемся в «Донон» или «Палкин». Там кофе с джинджером, десерт и дальше — в сады. В «Аркадию», в «Ливадию» или в «Буфф»… Кстати, в «Буффе» сегодня Варя Панина поёт. А можно прокатиться на «Виллу Родэ» — они обещают новое пикантное шоу. — Юсупов буравил взглядом балерину. — Не упустите случай, Анна Матвеевна! Вас пропустят только с нами: одинокой даме в такие заведения показываться неприлично. Но лучшие устрицы всё же здесь, и шабли отменное…
— Что вы за человек, Феликс! — вздохнула Анна, томно глядя в ответ своими удивительными глазами цвета спелой вишни. — Все удовольствия от жизни сразу!
— Почему же нет, если я могу это себе позволить? — Князь похлопал накладными ресницами; его губы в яркой помаде изобразили улыбку. — Разве я делаю кому-то хуже?
— Ещё как хуже! Жаль, что вас не было с нами вчера, — сказал балерине Дмитрий Павлович. — Вы бы меня спасли. А так он затащил меня к Фёдорову…
— К Соловьёву, — строго поправил Юсупов. — Фёдоров на Малой Садовой.
— Ну, к Соловьёву, — согласился великий князь. — Добро бы в «Медведь» или «Аквариум»! «Вену» могу понять и «Малый Ярославец» — там тоже обслуживают по-человечески…
Феликс опять возмущённо перебил:
— А «Квисисана»?! Видели бы вы, Анна Матвеевна, как его императорское высочество на прошлой неделе замечательно сидел в «Квисисане» среди студентов и покорно ел из бесчеловечного буфета-автомата!
— Да, ел! — Дмитрий Павлович был немного сконфужен. — Потому что много выпил и проголодался! Но этот Фёдоров…
— Соловьёв!
— …этот Соловьёв — за гранью. Ресторан, называется! Какой-то занюханный трактир. У входа никто не встречает, посетители прямо в одежде с улицы идут к стойке и сами — сами, руками! — берут себе бутерброды! Кругом толпа мужиков, за стойкой — здоровенный детина одновременно из двух бутылок льёт водку в рюмки. Я спрашиваю: Любезный, сколько нам будет стоить?.. Словом, тамошнее удовольствие. А детина взглянул на нас и говорит: Водка с пивом и закуской — по полтиннику с рыла!
Феликс ждал этой фразы и захохотал в голос, показывая Павловой на сердитого Дмитрия Павловича.
— Представляете?! Великому князю и мне — по полтиннику с рыла! Умора! За водку с пивом…
— А чему вы удивляетесь? — спросила балерина, вскинув свою очаровательную миниатюрную головку на лебединой шее. — Город большой, люди в нём разные. Был бы Феликс одет, как сегодня, ещё и побить могли, чего доброго… Может, вы и в казёнках бывали?
— В казёнках? — Юсупов недоумённо нахмурился. — Это что?
— Значит, не бывали. Если случайно окажетесь в тихой улочке, обратите внимание. Стоит какой-нибудь частный дом, в первом этаже — дверь, и над ней зелёная гербовая вывеска «Казённая винная лавка». Зайдёшь — внутри высокая перегородка, а над ней сетка с окошечком. Там водку продают. Два сорта: очищенная с белой головкой — по шестьдесят копеек за двадцатку, и попроще, с красной — по сорок…
— Что такое двадцатка? — продолжал расспрашивать Феликс.
— Бутылка в двадцатую часть ведра… Не думала, что это вас так заинтересует! Бывают четверти, большие такие бутыли, в щепных корзинах плетёных. Но обычно покупают двадцатку, сороковку или сотку. Есть ещё самые маленькие бутылочки — на глоток, одна двухсотая ведра, их мерзавчиками называют…
— Мерзавчиками?! Какая прелесть, — поиграв бровями, сказал Дмитрий Павлович и снова прикурил от спички возникшего рядом фрачного молодца.
— Конечно, прелесть, — согласилась Анна. — Шесть копеек с посудой. Четыре копейки водка, две — бутылка. И штукатурка на стене возле лавки вся в красных кружкáх…
— А это почему?
— Я же сказала, у дешёвой водки головка красным сургучом запечатана. Мужики из казёнки выходят, тут же стучат легонько печатью об стену — сургуч обкалывается. Потом ладонью пробку вышибают и пьют прямо из горлышка…
— Без закуски? — скривился Юсупов.
— Одни без закуски, другие с собой приносят, третьи тут же у тёток покупают солёные огурцы или картошку горячую… Запах кругом стоит — только слюнки текут! Я девчонкой мимо казёнки бегала, картошку эту с огурцами нюхала, а у самой ком в горле, пелена перед глазами и слёзы по щекам… Росла ведь, есть хотелось всё время, но нельзя — иначе прощай, балет. А зимой бабы надевают юбки толстые и садятся на чугунки с варёной картошкой. Ей остывать не дают и сами греются…
— А полиция? — спросил Дмитрий Павлович. — Полиция куда смотрит?
— Что полиция, — балерина дёрнула плечиком, — полицию у казёнок угощают, так она только следит, чтобы смертоубийства не было и чтобы зимой пьяный кто-нибудь случайно не замёрз.
Великий князь с подозрением взглянул на Юсупова:
— Феликс, я надеюсь, ты не собираешься?.. Мне хватило полтинника с рыла! Когда можно легко потратить пятьдесят рублей на ужин у Кюба — зачем идти туда, где кормят и поят на пятьдесят копеек? Убей, не пойму.
— А я не пойму, почему мы до сих пор не пьём шампанского! — Феликс громко произнёс это голосом капризной женщины; метрдотель метнул взгляд на официанта, и тот немедленно принялся откупоривать новую бутылку, остывавшую в серебряном ведёрке.
— Нет-нет, господа! У меня спектакль завтра и репетиция с утра, — запротестовала Анна, — я и так позволила себе лишнего…
— Всего один бокал, — нежно пропел Юсупов и молитвенно сложил ладони. — Один-единственный!
— Вы не обращали внимания, как он смотрит? — спросила Анна у Дмитрия Павловича. — У него в одном глазу бог, а в другом чёрт…
— Не увиливайте! Один бокал, — повторил Феликс, — иначе нам не перегнать Москвы! Помните, у Грибоедова? Что за тузы в Москве живут и умирают! Так пусть и о нас напишет кто-нибудь.
Официант снова налил всем троим, а Юсупов пояснил: газетчики по примеру спортивных репортёров стали сравнивать, сколько шампанского пьют в лучших ресторанах двух столиц. Конечно, больше всего выпивали в новогоднюю ночь — несмотря на то, что цены за бутылку взлетали до двадцати рублей.
В одном только петербургском увеселительном саду «Аквариум» на Каменноостровском проспекте в Новый год уходило три тысячи бутылок — столько, сколько в самых модных московских ресторанах «Яр», «Эрмитаж» и «Метрополь», вместе взятых. А ещё по шестьсот-семьсот бутылок хмельной французской шипучки продавали «Кюба», «Медведь» на Большой Конюшенной, «Вилла Родэ» в Новой Деревне, «Контан» на Мойке, «Палкин» на углу Невского и Владимирского, «Донон» на Английской набережной…
…и всё же, отмечая наступивший двенадцатый год, москвичи ухитрились выпить шампанского тысяч на двести, а петербуржцы — только на сто пятьдесят, и в течение года пропорция сохранялась. Похоже, Феликса Юсупова это решительно не устраивало. Однако Анна твёрдо заявила, что в поглощении шампанского она — плохая помощница, и в доказательство ограничилась одним бокалом, после чего отправилась домой на автомобиле князя.
— Гетеры и авлетриды, — задумчиво проговорил Феликс после ухода балерины, поигрывая своим страусиным боа. — Тебе кто больше нравится, гетеры или авлетриды?
Когда они оставались с Дмитрием Павловичем наедине — общались без светских условностей, как и полагается друзьям детства.
— Настоящих гетер я, по правде говоря, ещё не встречал, — сообщил великий князь, разглядывая пузырьки в бокале шампанского. — Только проституток дорогих. Но это ведь не гетеры… А кто такие авлетриды?
Юсупов набросил боа на плечи, и несколько голубых пушинок поплыли в воздухе, медленно опускаясь на ковровый пол.
— Авлетриды, мой юный друг, — назидательным тоном начал он, напоминая о том, что на четыре года старше, — это древнегреческие танцовщицы и флейтистки, которые тайно торговали телом. А в наших северных краях — хоровые цыганки, танцовщицы кафешантанов, актрисы… Милые барышни из мира искусства, которые не прочь оказаться на содержании у состоятельного человека и окружить его романтической атмосферой. Те, кого мы с тобой каждый день имеем счастье наблюдать в изобилии.
— Так что же, мой высокомудрый друг, — в тон Феликсу произнёс Дмитрий Павлович и откинулся в кресле, — уж не хочешь ли ты сказать, что Анна Матвеевна — авлетрида?
— О нет! Сейчас — уже нет. Хотя с этого начинали все, кто чего-то добился… та же Матильда Кшесинская с твоим дядей Ники…
— Давай не будем трогать дядю Ники, — нахмурился великий князь.
Император доводился ему кузеном, но из-за разницы в возрасте и того, что Дмитрий Павлович вырос в доме государя, он по детской привычке иной раз называл Николая Александровича дядей.
— Его величество тогда ещё не был его величеством, а Матильда с кем только из великих князей не… Всё, прости, прости! — примирительно сказал Юсупов. — Что же касается Анны, то она стала содержанкой, как только попала в Мариинский. Ты же знаешь генерала Безобразова…
— Ещё бы, — согласился Дмитрий Павлович, — я всё-таки флигель-адъютант! Владимир Михайлович гвардейским корпусом теперь командует, известный краснобай.
— А главное, первейший балетоман с давних пор! — продолжил Феликс. — Он приметил, что царская ведьма, уж прости, Кшесинская взяла Павлову под покровительство и пытается подсунуть её под великого князя Бориса Владимировича…
— Феликс!
— При этом Безобразов покровительствовал Преображенской, которая конкурировала с Кшесинской. И генерал предложил своему приятелю по Английскому клубу, барону Дандрэ, хорошенько позлить