Бурлюк перевернул вверх дном Москву и Петроград, поднял на ноги всех знакомых и незнакомых… В итоге его дорогого Владим Владимыча спасали от фронта всем миром. И спасли — стараниями самого Максима Горького! Кто бы мог ожидать такого расположения? Но знаменитый писатель выхлопотал для футуриста тёплое место чертёжника в военной автошколе. Благо, карандаш в руках держать Володя умел и немного разбирался в машинах…
— Осторожнее ты, балда! Всё, тормози! Тормози, говорю! Ратник Маяковский, вам приказывает старший по званию! — кричал Шкловский.
Недовольному Маяковскому пришлось остановить мотор, и под урчание двигателя на холостых оборотах Виктор сделал товарищу выговор:
— Автомобиль любить надо! Чувствовать надо! А ты знай на гашетку давишь… Это же «Рено» шестицилиндровый! Купи себе такой — и гоняй, сколько влезет. А сейчас — перебирайся, живо!
Они поменялись местами. Маяковскому осталось только с завистью смотреть на то, как изящно и легко Шкловский ведёт мотор. Он думал, что через минуту-другую они окажутся на Конюшенной площади, в императорском гараже — огромный Renault с российским гербом на передних дверцах был именно оттуда. Но Виктор по пути от Марсова поля через Садовый мост и дальше вдоль Михайловского сада не стал поворачивать направо, к стойлу «Белых таксомоторов» и дворцовых автомобилей.
Едучи по-прежнему вдоль чёрного кружева садовой решётки, он обогнул храм Спаса-на-Крови и покатил по набережной Екатерининского канала, обгоняя неторопливо тянувшихся по мостовой «ванек» и пугая клаксоном неосторожных прохожих. То и дело навстречу попадались солдаты: говорили, что в городе и ближайших пригородах их собрали чуть не двести тысяч — для обучения и отправки на фронт…
На перекрёстке с Невским проспектом Шкловскому всё же пришлось притормозить с лёгким юзом, пропуская трамвай. Автомобиль остановился возле знаменитого в прошлом дома Энгельгардта, где бывали Пушкин и Тургенев; где выступали Лист и Вагнер; где Лермонтов устроил свой «Маскарад» — и где благоденствовали потом Купеческое собрание и Учётно-ссудный банк. Справа, за каналом, увитый бронзой модерновой ковки, высился гранитный дом общества «Зингер». Его стеклянный купол венчал огромный прозрачный земной шар.
Шкловский снова придавил акселератор, и Renault, перемахнув Невский и оставив справа серые рёбра колонн Казанского собора, помчался дальше по прямой набережной.
— Не пешком же нам идти! — пояснил Виктор в ответ на вопросительный взгляд Маяковского. — И брать извозчика, когда восемьдесят лошадей под капотом — это вообще бред!
— А если остановят?
Шкловский фыркнул.
— Кто посмеет? Мотор, вообще-то, государю императору принадлежит. И мало ли какие у нас дела? Может, мы важное задание выполняем! В общем, принцип психологической достоверности: никому даже в голову не придёт, что мы нахально катаемся по центру города! Так что причину сами придумают.
И правда — городовой, вышедший на канал из проезда к Гостиному двору, уцепился за них взглядом, недолго поразмыслил — и приосанился, отдал честь. Шкловский с Маяковским переглянулись, а когда миновали служаку, расхохотались в голос.
Следующий раз Виктор чуть притормозил у поворота перед висячим Банковским мостом: после златокрылых грифонов, державших мост, набережная изгибалась вправо. Резина баллонов проскальзывала по наледи на булыжнике мостовой, и Шкловский аккуратно подработал рулём, выравнивая автомобиль. Маяковский уважительно поцокал языком, а Виктор гордо кивнул: то-то, мол, учись!
Через минуту они уже поворачивали с набережной налево, в Гороховую улицу: Шкловский вёл мотор к Царскосельскому вокзалу, рядом с которым помещалась их автошкола.
— А здесь как? — снова заволновался Маяковский.
— Совру что-нибудь, — беззаботно ответил Виктор. — Тем более, мне мыслишка кое-какая насчёт подвески пришла, надо проверить. Вечером или завтра в гараж отгоню.
Шкловский был у начальства на особом счету. Несмотря на университетское филологическое образование, он удивительно чувствовал автомобили, а потому ему доверяли не только работать с шофёрами, но и проверять и обкатывать моторы и давать рекомендации по доводке. Своим особым положением Виктор охотно пользовался, и с не меньшей охотой его возможностями пользовались сослуживцы.
Когда весёлые Шкловский с Маяковским добрались до автошколы и вошли в просторный кабинет, отряхивая шинели и растирая замёрзшие красные лица со следами очков вокруг глаз, их встретил вольноопределяющийся Осип Брик.
Он выглядел старше своих двадцати восьми лет и в дружной троице играл роль ментора, эдакого ворчливого наставника. Основаниями к тому служили не только и не столько его возраст, стильные усы, опыт юридической практики или предпринимательские успехи. Вместе с Виктором трудолюбивый Осип организовал Общество изучения поэтического языка — ОПОЯЗ и занимался научной работой. А в пятнадцатом году Брик познакомился с Володей и продолжил дело Давида Бурлюка, который начинал публиковать стихи Маяковского.
Осип тысячными тиражами напечатал за свой счёт два опуса молодого футуриста. Два крика о любви, смерти и ненависти — две жутковатые поэмы «Облако в штанах» и «Флейта-позвоночник». Наконец, именно Брик направил усилия Горького в нужное русло и подсказал устроить Володю в автошколу, где уже обосновались они со Шкловским.
Сейчас Осип сидел за обширным канцелярским столом, на котором в идеальном порядке были разложены множество бумаг, папок, книг и журналов. Ровно посередине стола стоял аккуратный письменный прибор с пресс-папье и большой стеклянной чернильницей; латунный стакан щетинился тщательно очиненными разноцветными карандашами. Рабочее место выдавало в хозяине человека обстоятельного и серьёзного.
— Всё развлекаетесь, господа хорошие? — нарочито сердитым тоном вопросил он вошедших, откладывая в сторону толстый журнал. Маленький, головастый Брик выглядел забавно в мешковатой военной форме. — От разгильдяя Маяковского я ничего другого и не ждал, но вы-то, господин старший унтер-офицер!
— Ося, не нуди! — продолжая улыбаться, попросил Шкловский. Он расстегнул портупею, освободился от шинели и повесил её на гнутую деревянную вешалку при входе. — Ты же знал, что у нас дела в гараже! И, кстати, мы тебя звали.
— Охота была мёрзнуть, — хмыкнул Брик.
Маяковский небрежно бросил ремень и шинель на стул около своей чертёжной доски и гордо сообщил:
— А я зато мотором правил. Меня Витя научил!
Шкловский ворошил бумаги на стеллажах, тянущихся вдоль стены, в поисках документации по Renault-40: не иначе, ему и вправду пришла в голову интересная мысль.
— Володька-то наш — прямо прирождённый шофёр, — сказал он через плечо. — Сейчас такие кренделя выписывал!
Довольный Маяковский карманным ножиком точил карандаш, роняя стружку на пол.
— Ему бы ещё башку на место поставить! Чуть нас обоих не угробил, — добавил Шкловский, и Владимир насупился.
— Вот-вот, — подхватил Брик, — ты бы лучше научил его за порядком следить, чтобы свинарник здесь не разводил… На моторе кататься — это мы мастера! А чертить за него кто будет? Начальство приходило уже, спрашивало…
— Подумаешь! — пробасил Маяковский, проверяя остроту карандаша. — С генералом у нас отношения шо-ко-ладные. Начнёт снова сердиться — напишу ещё один портрет его дочки, вот и вся недолга! Может, чаю, господа?
Они успели выпить чаю и уже работали, когда дверь в кабинет распахнулась.
Брик делал выписки из журнала в большую тетрадь. Шкловский насвистывал, сидя на краешке своего стола — куда менее ухоженного, чем у Брика, — и листал французский автомобильный альбом. Маяковский сверялся с многочисленными черновиками, которыми обложил чертёжную доску, бормотал себе под нос, считая на логарифмической линейке, и на листе ватмана перед ним постепенно возникали контуры узла какого-то механизма.
— Смирно! — скомандовал Шкловский. Он спрыгнул со стола, отбросив альбом, одёрнул гимнастёрку и по-военному чётко шагнул навстречу входящим. — Господин генерал-майор…
— Вольно! — махнул рукой начальник автошколы генерал Секретарёв. — Изволите видеть, ваше высочество, это — здешняя интеллектуальная элита. Так сказать, душа и гордость личного состава.
Он обращался к рослому молодому человеку в форме гвардейского штаб-ротмистра со знаками флигель-адъютанта. Тот благосклонно кивнул. Рядом с молодым, заложив руки за спину и расставив ноги в высоких ботинках на шнуровке, застыл усатый мужчина средних лет.
Генерал представил гостям своих подчинённых:
— Наш инструктор и вообще золотая голова Виктор Шкловский… Владимир Маяковский, толковый чертёжник… Брик Осип, тоже умница и этим двоим не даёт расхолаживаться… Господа! С этой минуты вы поступаете в распоряжение его императорского высочества великого князя Дмитрия Павловича и господина Кегресса.
Кто же в мире моторов не слышал имени Адольфа Кегресса?! Пышноусый директор императорского гаража в Царском Селе и личный шофёр государя славился виртуозной скоростной ездой. Он блестяще знал автомобили всех марок и конструкций, которые сам же и усовершенствовал. Заметив восхищённые взгляды солдат, Кегресс приосанился и скрипнул вкусно пахнущей кожаной курткой.
— Ваша задача, — добавил генерал, — срочно подготовить чертежи и техническую документацию для новых разработок господина Кегресса, имеющих военное значение. Маяковский, Брик! Всё остальное — в сторону, сосредоточьтесь на этом. Шкловскому надлежит озаботиться новым автомобилем его величества. Задача ясна?
— Так точно! — вытянувшись во фрунт и вылупив глаза, вразнобой рявкнули литераторы. Ещё Пётр Первый говорил, что перед начальством вид надо иметь лихой и придурковатый.
Глава IV. Простые будни непростого доктора
Тремя лучами пронзая Петроград, разбегаются от Адмиралтейства Невский проспект, Вознесенский проспект и между ними Гороховая улица. Невский уходит почти на восток…
…а Вознесенский — на юг; через мосты переваливает заледеневшие Мойку, Екатерининский канал и Фонтанку; превращается в широченный Измайловский проспект и всё так же прямо бежит к Обводному каналу. Здесь город кончается, но начинается Варшавская железная дорога.