Подъехав к зданию собрания, Кутепов увидел ожидающего его поручика Макшеева, который, едва завидев полковника, буквально бросился навстречу.
– Ваше высокоблагородие! В казармах гвардейской Конной артиллерии взбунтовалась часть лейб-гвардии Волынского запасного полка и его учебная команда. Толпа взбунтовавшихся волынцев ворвалась в казармы нашей нестроевой роты и заставила часть из них присоединиться к мятежу. Оказавшийся на месте заведующий полковой шквальней полковник Богданов пытался выгнать волынцев из наших казарм, но был немедля заколот штыком.
– Кем заколот?
– Волынцами.
Кутепов кивнул.
– Продолжайте, поручик.
– Ну, я и бросился звонить вам…
Полковник еще раз кивнул и спросил:
– А где находится сам командир запасного полка полковник князь Аргутинский-Долгоруков?
– Его высокоблагородие вызван к командующему и в настоящий момент отсутствует в расположении полка.
– А остальные офицеры?
– Вон там, – Макшеев указал в глубину здания. – Совещаются.
– Совещаются? – Кутепов хмыкнул.
Действительно, группа офицеров стояла кружком и возбужденно что-то обсуждала. Подошедший полковник поинтересовался у стоявшего среди них штабс-капитана Элиота-старшего:
– Почему вы здесь, господа?
Тот как-то смущенно помялся, но все же ответил:
– Да вот, господин полковник, решаем, как нам быть дальше…
Кутепов кивнул.
– Похвально-похвально. Но позвольте спросить, почему вы здесь, а не со своими ротами? Что подвигло вас бросить своих солдат в столь сложный момент?
Офицеры озадаченно переглянулись, а все тот же Элиот-старший ответил растерянно:
– Так, господин полковник, там же полковника Богданова уже закололи, и мы подумали…
– Напрасно, господа, напрасно. Извольте немедленно прекратить всякие дискуссии о текущем моменте и вернуться к исполнению своих обязанностей. Только ваше присутствие среди подчиненных вам солдат, ваша решительность и твердость смогут сохранить хотя бы остатки дисциплины и удержат их от измены присяге и воинскому долгу. Выполняйте, господа офицеры.
К Кутепову вновь подбежал поручик Макшеев.
– Ваше высокоблагородие! Там за вами прибыл автомобиль из градоначальства! Вас немедля требует к себе командующий Петроградским военным округом генерал Хабалов!
Полковник хмуро поглядел на стоящий автомобиль и, кивнув Макшееву, отправился в сторону машины.
Где-то в небе между Гатчиной и Могилевом.
27 февраля (12 марта) 1917 года
Четыре винта «Ильи Муромца» молотили воздух. Летим уж часа два. Курить хотелось неимоверно. Удружил мне прадед с этой вредной привычкой. Хорошо хоть, грохот двигателей и отсутствие компании избавляли меня от необходимости вести беседы, играть роль великого князя или как-то иначе отвлекаться от главного.
Итак, я – Романов Михаил Александрович, тридцати восьми лет от роду, беспартийный, не имел и не состоял, не женат, детей не имею, майор ВВС в запасе, руководитель московского медиа-холдинга, ясным днем 2015 года, во время экскурсии по Гатчинскому дворцу имел неосторожность забрести в знаменитый грот Эхо, и там, непостижимым для меня образом, мое сознание перенеслось в год 1917 от Рождества Христова, в раннее утро 27 февраля. И пришел в себя я уже находясь в этом теле – теле своего прадеда, великого князя Михаила Александровича, также, разумеется, Романова, в коем теле я и пребываю вот уже несколько часов, спасаясь от предопределенной трагической судьбы, уготованной мне Февральской революцией, происходящей в эти часы в Петрограде.
Из хорошего (если в такой ситуации вообще может быть что-то хорошее) – в моем распоряжении вся память прадеда, и сохранилась вся память из моей прошлой жизни в будущем. Пока моя персона здесь ни у кого не вызывает сомнений, и все, включая моих теперь жену и сына, воспринимают меня именно как великого князя Михаила Александровича.
В данную минуту у меня есть активы – титул великого князя и члена императорской фамилии. У меня есть несколько козырей – я в этом времени родной брат Николая Второго и второй человек в очереди на престол, после малолетнего и больного цесаревича Алексея. Эти активы и козыри делают меня достаточно значимым человеком в местной тусовке. И, кстати, очень и очень состоятельным человеком, одним из самых богатых людей Российской империи. Но богатство мне сейчас ничем не поможет, поэтому выведем его пока за скобки рассуждения.
Есть небольшой дополнительный бонус – даже в условиях заговора против Николая Второго моя тушка может представлять для тех или иных групп заговорщиков определенный интерес, хотя бы в качестве временной марионетки на троне или рядом с ним. А это дает мне некоторую возможность маневра в ближайшие день-два. Правда, нужно учитывать и обратный эффект – для других групп заговорщиков я неприемлем, а часто и просто опасен, в том случае, если они собираются посадить на престол другого кандидата или стремятся ликвидировать монархию как таковую.
У меня есть пассив – все мои активы обнулятся либо этой ночью, либо максимум в ближайшие два-три дня. После этого актив становится токсичным и смертельно опасным для меня. Собственно, если в ближайшие часы я не найду выход из ситуации, то с момента отбытия императора из Ставки моя свобода маневра, а скорее всего, и свобода передвижения будут сведены практически к нулю.
Дополнительным минусом здесь является мой отрицательный имидж среди серьезных людей. Мажор, любитель лошадей, автомобилей и прекрасного пола, герой сплетен и скандалов, но легко поддающийся чужому влиянию и несамостоятельный персонаж. К тому же еще и скандальная женитьба на дважды разведенке, отбитие супруги у своего подчиненного, да еще и вопреки приказу императора, все это делало мои перспективы замутить свою игру малореальными. Возможно, постепенно, за несколько лет я бы и сколотил свою группировку, но за несколько часов этого никак не сделать.
То есть активы определенные имеются, но разыграть их я могу только в промежуток времени между прибытием в Могилев и моментом отъезда Николая Второго в свою последнюю поездку в качестве императора. Но кто меня будет вообще слушать?
Тут в салон заглянул полковник Горшков:
– Ваше императорское высочество! Кофе горячего не желаете?
Он протянул мне термос.
– Благодарю, полковник! А курить здесь можно?
Он посмотрел на меня с опаской и отрицательно помахал рукой:
– Нет! Ни в коем случае!
И указал на двигатели и баки на крыльях.
– Сгорим!
Киваю, что ж спорить с очевидным. Хоть принц, хоть нищий, а курить на аэропланах, тем более дирижаблях этого времени, запрещалось категорически.
Еще раз с некоторой опаской взглянув на меня, он исчез в кабине.
Отвинтив крышку термоса, я налил себе немного горячего кофе. Ну, не бог весть что, но по крайней мере горячий.
Какой я, однако, привередливый стал! Кофе ему не такой! Скажи спасибо, что салон «Ильи Муромца» отапливается, в большинстве аэропланов этого времени отопление и электрическое освещение было немыслимой роскошью. А за бортом, между прочим, минус двадцать пять по Цельсию. Так что сиди и не умничай, дорогой великий князь. Может, в качестве стратегического бомбардировщика этот аэроплан звезд с неба не хватал, но как гражданская машина он был весьма и весьма комфортен.
Так, хорош отвлекаться, думай.
Итак, возвращаясь к нашим баранам, по факту что-то сделать я могу, только пока я при статусе и только сегодня до конца дня. На кого я могу опереться? Реально – только на Николая Второго, поскольку без него я меньше чем никто. А это значит, что у меня будет лишь один шанс – убедить императора Всероссийского сделать что-то, что позволит избежать катастрофы. Возможно ли это? Что касается «убедить» – не знаю. Но выхода нет, и я должен попытаться, хотя пока не представляю как. Что же касается «избежать катастрофы», то тут все гораздо сложнее, чем в случае с «убедить», поскольку ситуация зашла достаточно далеко. И дело не только в том, что по улицам Петрограда сейчас слоняются всякие демонстранты вперемешку, оставившими свои казармы нижними чинами запасных и учебных полков, а в том, что Николай Второй практически упустил из своих рук все рычаги власти и контроля. Фактически ему уже не подчиняется армия в лице высшего командования, практически открыто заявили о мятеже многие члены Государственной думы во главе с Родзянко и часть членов Государственного Совета. Добавим к этому испуганно-парализованное правительство князя Голицына и влияние деятелей Земгора в регионах – и мы получим весьма печальную для царя картину. И нужно отдавать себе отчет, что власть из рук Николай выпустил не только что, а с успехом этим занимался все двадцать с лишком лет своего царствования. Да, монархия еще не рухнула, но вот так, вдруг, ситуацию разрулить мне будет совсем непросто, даже если речь идет о спасении моей собственной жизни.
Кому-то может показаться странным, а может, и возмутительным, что в моих рассуждениях отсутствуют высокие материи и прочие идеалы, будь то спасение России, спасение монархии, спасение (прости господи) демократии, или еще какая-нибудь возвышенная хрень, типа построения государства всеобщего счастья, да еще и такого, чтобы никто не смог убежать не осчастливленным. Во-первых, когда за вами идет охота, как-то не до высоких материй, а во-вторых, я, откровенно говоря, не испытываю ни малейших теплых чувств ни к русской аристократии, ни к императорской фамилии, ни ко всякого рода деятелям «русского парламентаризма», ни к генералитету этой эпохи, ни к купцам, ни ко всякого рода «просвещенной публике» и прочей интеллигенции, равно как ко всяким революционерам и прочим борцам за народное счастье. Лютую иронию и брезгливость у меня вызывают в равной степени и любители хруста французской булки, и апологеты строительства коммунизма, а равно и поборники либеральной демократии, как и прочих извращений. А за что мне их любить? Я слишком хорошо знаю всю эту публику, я много лет служил в армии, да и в бизнесе топ-руководитель столичного информационного холдинга не может не иметь дел с этими деятелями, повидал их и при Советской власти, и при демократах, равно как могу, опираясь на память прадеда, сказать, что повидал таких персонажей и в царской России. А уж за то, что все вместе довели страну до Гражданской войны, погрузили в бесконечные эксперименты, угробили столько народу и в итоге развалили державу, которую собирали столетиями – вот за это я бы всю эту публику, моих теперешних современников, вырывающих друг у друга сейчас власть, развесил бы на фонарных столбах. Рядочком так, друг за дружкой, без разл