Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:
«Генерал Алексеев произвел в ночные часы своего рода плебисцит среди главнокомандующих фронтами. Хорошо, что современные революции совершаются при участии телеграфа, так что самые первые побуждения и отклики власть имущих закрепляются для истории на бумажной ленте. Переговоры царских фельдмаршалов в ночь с 1 на 2 марта представляют собою несравненный человеческий документ. Отрекаться царю или не отрекаться? Главнокомандующий Западного фронта генерал Эверт соглашался дать свое заключение лишь после того, как выскажутся генералы Рузский и Брусилов. Главнокомандующий Румынского фронта генерал Сахаров требовал, чтобы ему были сообщены предварительно заключения всех остальных главнокомандующих. После долгих проволочек этот доблестный воин заявил, что его горячая любовь к монарху не позволяет его душе мириться с принятием “гнусного предложения”; тем не менее, “рыдая”, он рекомендовал царю отречься, дабы избежать “еще гнуснейших притязаний”. Генерал-адъютант Эверт вразумительно объяснял необходимость капитуляции: “Принимаю все меры к тому, чтобы сведения о настоящем положении дел в столицах не проникали в армию, дабы оберечь ее от несомненных волнений. Средств прекратить революцию в столицах нет никаких”. Великий князь Николай Николаевич с кавказского фронта коленопреклонно молил царя принять “сверхмеру” и отречься от престола; такое же моление шло от генералов Алексеева, Брусилова и адмирала Непенина. От себя Рузский на словах ходатайствовал о том же. Генералы почтительно приставили семь револьверных дул к вискам обожаемого монарха».
Саввич Сергей Сергеевич (1863–1939) – военачальник, генерал от инфантерии, присутствовал при отречении императора Николая II. В 1917 году был уволен от службы по прошению с мундиром и пенсией. В Гражданскую войну участвовал в Белом движении. После 1920 года эмигрировал в Бельгию.
Саввич Сергей Сергеевич, генерал:
«За обедом у себя Рузский сказал двум генералам: “Я вижу, что государь мне не верит. Сейчас после обеда поедем к нему втроем, пускай он помимо меня еще выслушает вас”.
Приехали на вокзал около двух с половиной часов дня 1 марта, и все трое немедленно были приняты государем в салон-вагоне столовой императорского поезда. Кроме государя и их, никого не было, и все двери были закрыты плотно.
Государь сначала стоял, потом сел и предложил всем сесть, а оба генерала все время стояли навытяжку. Государь курил и предложил курить остальным. Рузский курил, а генералы не курили, несмотря на повторное предложение государя.
Рузский предложил сначала для прочтения государю полученные телеграммы, а затем обрисовал обстановку, сказав, что для спасения России, династии сейчас выход один: отречение его от престола в пользу наследника. Государь ответил: “Но я не знаю, хочет ли этого вся Россия”. Рузский доложил: “Ваше Величество, заниматься сейчас анкетой обстановка не представляет возможности, но события несутся с такой быстротой и так ухудшают положение, что всякое промедление грозит непоправимыми бедствиями. Я вас прошу выслушать мнение моих помощников, они оба в высшей степени самостоятельные и притом прямые люди”. Это последнее предложение с некоторыми вариациями Рузский повторил один или два раза. Государь повернулся к генералам и, смотря на них, заявил: “Хорошо, но только я прошу откровенного мнения”. Все очень сильно волновались. Государь и Рузский очень много курили. Несмотря на сильное волнение, государь отлично владел собою. Первый говорил генерал Ю.Н. Данилов о том, что государь не может сомневаться в его верноподданнических чувствах (государь его знал хорошо), но выше всего долг перед родиной и желание спасти отечество от позора, приняв унизительные предложения от желающего нас покорить ужасного врага, и сохранить династию; он не видит другого выхода из создавшегося тяжкого положения, кроме принятия предложения Государственной Думы.
Государь, обратясь к генералу Саввичу, спросил: “А вы такого же мнения?”
Генерал этот страшно волновался. Приступ рыданий сдавливал его горло. Он ответил:
“Ваше императорское величество, вы меня не знаете, но вы слышали обо мне отзывы от человека, которому вы верили”.
Государь: “Кто это?”
Генерал: “Я говорю о генерале Дедюлине”.
Государь: “О, да”.
Генерал чувствовал, что он не в силах больше говорить, так как сейчас разрыдается, поэтому он поспешил кончить: “Я человек прямой и поэтому я вполне присоединяюсь к тому, что сказал генерал Данилов”.
Наступило общее молчание, длившееся одну-две минуты.
Государь сказал: “Я решился. Я отказываюсь от престола”, – и перекрестился. Перекрестились генералы.
Обратясь к Рузскому, государь сказал: “Благодарю вас за доблестную и верную службу”, – и поцеловал его. Затем государь ушел к себе в вагон. Вошел дворцовый комендант, свиты генерал-майор Воейков, которого присутствовавшие считали одним из главных виновников переживаемой катастрофы.
На вопросы Воейкова генералы отвечали неохотно и недружелюбно. Рузский очень небрежно напомнил Воейкову, как в Петрограде его “Куваку” употребляли в качестве шумих против конной полиции.
Затем вошел министр граф Фредерикс. Воейков сейчас же вышел. Фредерикс был страшно расстроен. Он заявил, что государь ему передал свой разговор с присутствующими и спросил его мнения, но раньше, чем ответить на такой ужасный вопрос, он, Фредерикс, хочет выслушать присутствующих.
Фредериксу повторили то, что было сказано государю. Старик был страшно подавлен и сказал: “Никогда не ожидал, что доживу до такого ужасного конца. Вот что бывает, когда переживешь самого себя”.
Здесь же был обсужден вопрос о назначении великого князя Николая Николаевича верховным главнокомандующим. Это мнение было единогласное. На вопрос Фредерикса, как оформить детали, связанные с актом отречения, ему ответили, что присутствующие в этом не компетентны, что лучше всего государю ехать в Царское Село и там все оформить со сведущими лицами. Фредерикс с этим согласился».
Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:
«Выслушав столь внушительно обставленный доклад, царь решил отречься от престола, которым он уже не владел. Заготовлена была приличная случаю телеграмма Родзянко: “Нет той жертвы, которой я не принес бы во имя действительного блага и для спасения родной матушки России. Посему я готов отречься от престола в пользу моего сына, чтобы он оставался при мне до совершеннолетия, при регентстве брата моего Великого Князя Михаила Александровича. Николай”. Телеграмма, однако, и на этот раз не была отправлена, так как пришло сообщение о выезде из столицы в Псков депутатов Гучкова и Шульгина. Это давало новый повод отсрочить решение. Царь приказал вернуть ему телеграмму. Он явно опасался продешевить и все еще ждал утешительных вестей, вернее сказать, надеялся на чудо».
Саввич Сергей Сергеевич, генерал:
«В это время была получена телеграмма, что из Петрограда в Псков к государю выехали член Государственного Совета А.И. Гучков и член Государственной Думы В.В. Шульгин.
Вошел государь и вынес собственноручно написанную им телеграмму к Родзянко о том, что нет той жертвы, которую он не принес бы на благо родной матушки России, что для ее блага он отказывается от престола в пользу своего сына с тем, чтобы он до совершеннолетия оставался при нем. Государю было доложено Фредериксом о назначении верховным главнокомандующим великого князя Николая Николаевича, на что государь охотно согласился. Затем государь снова ушел писать телеграмму в ставку, Алексееву, о назначении верховного главнокомандующего и о своем отречении. По уходе государя было обращено внимание Фредерикса на то, что в телеграмме на имя Родзянко государь ничего не упомянул о великом князе Михаиле Александровиче. Рузский написал на клочке бумаги, как необходимо дополнить телеграмму, и передал это Фредериксу, который понес государю. Государь, вынося дополненную телеграмму Родзянко и телеграмму Алексееву, заявил, что он дождется в Пскове Гучкова и Шульгина. Затем он распрощался с присутствующими, поблагодарив генералов за откровенный ответ. Это было в 3 ч. 45 минут дня.
Ввиду ожидавшегося прибытия Гучкова и Шульгина, Рузский решил не отправлять телеграмм государя до их приезда.
Через 20 минут государь потребовал эти телеграммы к себе. Рузский лично понес их и уговорил государя оставить их у него (Рузского), дав слово не отправлять их до выяснения цели прибытия Гучкова и Шульгина».
Итак, примерно в 15:00 Николай II принял решение об отречении в пользу своего сына при регентстве великого князя Михаила Александровича.
А в 21:45 в Псков прибыли представители Государственной Думы А.И. Гучков и В.В. Шульгин. При этом последний сообщил о противостоянии Государственной Думы и Петросовета, сказав, что в Петрограде «творится что-то невообразимое», и их с Гучковым, скорее всего, арестуют, когда они вернутся.
Лукомский Александр Сергеевич (1868–1939) – генерал-лейтенант, видный деятель Белого движения, один из организаторов Добровольческой армии. В сентябре был арестован, 19 ноября (2 декабря) бежал из-под ареста, а в 1920 году уехал за границу. Умер в Париже.
Лукомский Александр Сергеевич, генерал:
«Утром 1 (14) марта от председателя Государственной Думы получена была телеграмма, что в Пскове, куда выехал со станции “Дно” государь император, отправляется депутация от имени комитета Государственной Думы в составе А.И. Гучкова и В.В. Шульгина, что им поручено осветить государю всю обстановку и высказать, что единственным решением для прекращения революции и возможности продолжать войну является отречение государя от престола, передача его наследнику цесаревичу и назначение регентом великого князя Михаила Александровича».
Гучков Александр Иванович, политический деятель:
«Полномочия были мне даны, причем вы знаете, как обрисовалась дальнейшая комбинация: государь отречется в пользу своего сына Алексея с регентом одного из великих князей, скорее всего, Михаила Александровича. Эта комбинация считалась людьми совещания благоприятной для России, как способ укрепления народного представительства в том смысле, что при малолетнем государе и при регенте, который, конечно бы, не пользовался, если не юридически, то морально всей властностью и авторитетом настоящего держателя верховной власти, народное представительство могло окрепнуть, и, как это было в Англии в конце XVIII ст[олетия], так глубоко пустило бы свои корни, что дальнейшие бури были бы для него не опасны. Я знал, что со стороны некоторых кругов, стоящих на более крайнем фланге, чем думский комитет, вопрос о добровольном отречении, вопрос о тех новых формах, в которые вылилась бы верховная власть в будущем, и вопрос о попытках воздействия на верховную власть встретят отрицательное отношение. Тем не менее я и Шульгин, о котором я просил думский комитет, прося командировать его вместе со мной, чтобы он был свидетелем всех последующих событий, – мы выехали в Псков. В это время были получены сведения, что какие-то эшелоны двигаются к Петрограду. Это могло быть связано с именем генерала Иванова, но меня это не особенно смущало, потому что я знал состояние и настроение армии и был убежден, что какие-нибудь карательные экспедиции могли, конечно, привести к некоторому кровопролитию, но к восстановлению старой власти они уже не могли привести. В первые дни переворота я был глубоко убежден в том, что старой власти ничего другого не остается, как капитулировать, и что всякие попытки борьбы повели бы только к тяжелым жертвам. Я телеграфировал в Псков генералу Рузскому о том, что еду; но, чтобы на телеграфе не знали цели моей поездки, я пояснил, что еду для переговоров по важному делу, не упоминая, с кем эти переговоры должны были вестись. Затем послал по дороге телеграмму генералу Иванову, так как желал встретить его по пути и уговорить не принимать никак