(1882–1924) – следователь по особо важным делам Омского окружного суда, расследовавший дело об убийстве императорской семьи. После революции отказался сотрудничать с Советской властью. В октябре 1917 года, переодевшись крестьянином, отправился пешком в Сибирь.
Соколов Николай Алексеевич, следователь по особо важным делам:
«Керенский показал: “Николай II и Александра Федоровна были лишены свободы по постановлению Временного правительства, состоявшемуся 20 марта. Было две категории причин, которые действовали в этом направлении. Крайне возбужденное настроение солдатских тыловых масс и рабочих петроградского и московского районов было крайне враждебно Николаю. Вспомните мое выступление 20 марта в пленуме московского совета. Там раздались требования казни его, прямо ко мне обращенные. Протестуя от имени правительства против таких требований, я сказал лично про себя, что я никогда не приму на себя роли Марата. Я говорил, что вину Николая перед Россией рассмотрит беспристрастный суд. Самая сила злобы рабочих масс лежала глубоко в их настроениях. Я понимал, что дело здесь гораздо больше не в самой личности Николая II, а в идее “царизма”, пробуждавшей злобу и чувство мести… Вот первая причина, побудившая Временное правительство лишить свободы царя и Александру Федоровну. Правительство, лишая их свободы, создавало этим охрану их личности. Вторая группа причин лежала в настроениях иных общественных масс. Если рабоче-крестьянские массы были равнодушны к направлению внешней политики царя и его правительства, то интеллигентско-буржуазные массы, и, в частности, высшее офицерство, определенно усматривали во всей внутренней и внешней политике царя, и в особенности в действиях Александры Федоровны и ее кружка, ярко выраженную тенденцию развала страны, имевшего, в конце концов, целью сепаратный мир и содружество с Германией. Временное правительство было обязано обследовать действия царя, Александры Федоровны и ее кружка в этом направлении”».
На следующий день Николай II прибыл в Царское Село уже как «полковник Романов». После этого он сам, его супруга и дети стали жить в Александровском дворце, находясь под арестом.
Соколов Николай Алексеевич, следователь по особо важным делам:
«Его встречал на платформе вокзала полковник Кобылинский. Он показывает: “Государь вышел из вагона и очень быстро, не глядя ни на кого, прошел по перрону и сел в автомобиль. С ним был гофмаршал князь Василий Александрович Долгоруков. Ко мне же на перроне подошли двое штатских, из которых один был член Государственной Думы Вершинин, и сказали мне, что их миссия окончена: государя они передали мне. В поезде с государем ехало много лиц. Когда государь вышел из вагона, эти лица посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные стороны, озираясь по сторонам, видимо, проникнутые чувством страха, что их узнают. Прекрасно помню, что так удирал тогда генерал-майор Нарышкин и, кажется, командир железнодорожного батальона генерал-майор Цабель. Сцена эта была весьма некрасивая”».
Керенский Александр Федорович, политический деятель:
«Как генеральный прокурор, я обладаю властью решать судьбу Николая II. Но, товарищи, русская революция не запятнала себя кровопролитием, и я не позволю опозорить ее. Я отказываюсь быть Маратом русской революции».
9 (22) марта в Петросовете оформилась большевистская фракция – около 40 человек.
А через три дня из ссылки в Петроград вернулись И.В. Сталин и Л.Б. Каменев, и в тот же день А.Ф. Керенский, шедший до этого по списку трудовиков, присоединился к партии эсеров.
Троцкий Лев Давидович, один из организаторов Октябрьской революции:
«Когда Керенский, который в эпоху царизма числился трудовиком, перешел <…> в партию социалистов-революционеров, популярность ее стала возрастать, по мере того как сам Керенский восходил по ступеням власти <…> Таким образом, эта партия в рамках своей бесформенности включала не только внутренние противоречия развивавшейся революции, но и предрассудки отсталости крестьянских масс, сентиментализм, неустойчивость и карьеризм интеллигентских слоев. Было совершенно ясно, что партия в таком виде долго продержаться не может. В идейном смысле она оказалась беспомощной с самого начала».
23 марта (5 апреля) в Петрограде, на Марсовом поле, прошла торжественная церемония похорон жертв революции. По замыслу Петросовета, это должны были быть не просто похороны, а грандиозная похоронная манифестация, призванная объединить все силы революции, стать «смотром революционных сил». Подготовка церемонии шла более трех недель, и в ней приняло участие не менее 800 тысяч человек. Присутствовали на ней члены Временного комитета Государственной Думы и Временного правительства. Военный министр А.И. Гучков, которого сопровождал генерал Л.Г. Корнилов, даже встал на колени перед могилами и перекрестился.
Философов Дмитрий Владимирович (1872–1940) – публицист, художественный и литературный критик, религиозно-общественный и политический деятель. В 1918–1919 гг. работал в Публичной библиотеке, принимал участие в деятельности Политического Красного Креста. В 1919 году эмигрировал.
Философов Дмитрий Владимирович, публицист:
«То, что мы пережили с 27 февраля по 2 марта, настолько чудесно, а то, что делалось с 1825 года по 1917 год, настолько ужасно, что нормальные, “обыденные” похороны не могли удовлетворить народного чувства. Ведь сегодня не только похороны жертв, сегодня великий праздник победы. Сегодня праздник Воскресения русского народа».
Пришвин Михаил Михайлович, писатель:
«Похороны жертв революции. Небывалое на Руси: самочинный порядок. Красный гроб, красные хоругви, безмолвие церковное: звонили только в католической церкви, и то, может быть, по своей нужде <…> “Вечная память”, похоронный марш и “Марсельеза”, как волны: похоже на студенческую вечеринку нелегальную <…> Тайна церковных похорон заменяется массой народа, движения, страха перед давкой и т. д. <…> Когда начала смолкать стрельба на улицах и люди стали выходить из домов массами на Невский, в это время газетного голода вынес некий торговец множество книг в зеленой обложке, мгновенно его окружила огромная толпа, и когда я добился очереди, то ни одной книги для меня не нашлось: все было раскуплено. Книга эта была “История Французской революции”. Кто только не прочел ее за эти дни! Прочитав, некоторые приступили читать историю Смутного времени, которая читалась с таким же захватывающим интересом, как история Французской революции. Так само собой, имея под собой почву революции, возникло, пробудилось великое стремление знать свою родину, и через несколько лет каждый будет знать историю, потому что это стало совершенно необходимо, потому что образование стало таким же нужным для творчества жизни, как пахарю плуг».
25 марта (7 апреля) в России были введены государственная монополия на хлебную торговлю и контроль за ценами. В Петрограде появились хлебные карточки.
Кантакузина Юлия Федоровна, княгиня:
«Запасы продовольствия, тщательно собранные старым правительством, теперь стремительно растрачивались, в то время как ничего не предпринималось, чтобы пополнить их, а транспорт работал так же плохо, как всегда <…> Фабрики не работали. Все рабочие стали членами комитетов и были заняты “управлением” или просто ничего не делали и находили такую жизнь слишком заманчивой, чтобы возвращаться к своим обязанностям».
Кутепов Александр Павлович, генерал:
«Железнодорожное движение было сильно нарушено, и поезда шли с большим опозданием, так как “товарищи-железнодорожники” тоже праздновали революцию».
Аничков Владимир Петрович, банкир:
«Ездить на поезде не было никакой возможности. Бегущая с фронта солдатня переполняла вагоны и громила все, что попадало под руку. В вагонах разбивались стекла окон, со скамеек сдиралось сукно. Громились станции, поэтому буфетчики ничего не приготовляли к приходу поезда, а, наоборот, все убирали. Если путь был занят и поезд долго задерживался, солдаты под угрозой расстрела заставляли машиниста без разрешения начальника станции отправляться в путь, что вызывало крушения. Поезда так переполнялись, что много солдат ехало на крышах вагонов. Немало забот и труда было положено нами для упорядочения движения, но добиться каких-либо результатов не было возможности».
Фактически после Февральской революции в России официальная власть стала номинально принадлежать Временному правительству, но у него не было точного представления о своих функциях, и оно, по сути, делило власть с Петросоветом. Последний же не ограничился осуществлением контрольных функций, а взял на себя многие разрешительные функции.
Это сосуществование параллельных систем власти и управления в России и стало называться двоевластием.
Гучков Александр Иванович, политический деятель:
«Врем[енное] правительство не располагает какой-либо реальной властью, и его распоряжения осуществляются лишь в тех размерах, кои допускает Совет раб[очих] и солд[атских] депутатов, который располагает важнейшими элементами реальной власти, так как войска, железные дороги, почта и телеграф в его руках. Можно прямо сказать, что Врем[енное] правительство существует, лишь пока это допускается Советом раб[очих] и солд[атских] депутатов. В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета».
Кантакузина Юлия Федоровна, княгиня:
«Советы рабочих и солдатских депутатов, все еще заседавшие в Таврическом дворце, составили подлинное правительство и стали силой, с которой министерству пришлось считаться. Они даже издали несколько воззваний самостоятельно и настаивали на том, чтобы кабинет согласовывал с ними все свои действия, утверждая, что иначе они “не будут отражать мнение народа”».
Оловянников Сергей Николаевич