«3 июля вечером Ленин уже занял свой знаменитый балкон в доме Кшесинской и приветствовал солдат, давая им указания. Здесь помещалась вся военная разведка ЦК партии большевиков; сюда направлялись и отсюда рассылались приходившие военные части. Словом, военный штаб восстания был налицо. Здесь, следовательно, должна была указываться и цель восстания. Но тут происходила какая-то неувязка. Очередной лозунг большевиков был: вся власть советам. Но политический состав и настроение советов под руководством Церетели в данный момент Ленину совсем не подходили. С другой стороны, и Церетели вовсе не хотел получать «всю» власть для советов, боясь ограничения их влияния».
Никитин Борис Владимирович (1883–1943) – офицер императорской армии. С 12 марта 1917 года – исполняющий должность начальника контрразведки Петроградского военного округа. Участник Белого движения на Кавказе. В эмиграции написал воспоминания «Роковые годы», изданные в Париже в 1937 году.
Никитин Борис Владимирович, офицер контрразведки:
«Теперь уже точно известно и знаменательно, что как раз на другой день, именно 2 июля, Ленин вдруг спешно стал составлять план восстания. В то же время большевики не скрывали, что для большинства из них восстание произошло неожиданно <…>
День 3 июля наступил для всех нас так же неожиданно, как для многих из них. Временное правительство узнало о выступлении часа на два раньше меня: вероятно, сведение дошло до него по тому же обратному проводу.
Около 5 часов дня, выйдя из одного дома на Невском, я не нашел своего автомобиля. Швейцар поспешил объяснить, что его увели силой какие-то солдаты. Отправляюсь пешком в управление контрразведки. По дороге встречаю несколько автомобилей с вооруженными людьми в серых шинелях, самого безобразного, неряшливого вида, на передних крыльях машины обыкновенно лежит по хулигану с винтовкой штыком вперед. Придя на Воскресенскую набережную, первого, кого увидел, – своего шофера Николая. Его было захватили силой и заставили везти, но хитрец, едва доехав до Литейной, остановил машину; выключив мотор, он поднял капот и на все понукания и окрики делал вид, что занят исправлениями, отвечал, что мотор испортился».
Каринский Николай Сергеевич, адвокат:
«Вечером 3 июля <…> выступил на улицы Петрограда пулеметный полк с оружием, а вслед за ним часов в 11 веч[ера] – Путиловский завод. Лозунги были: “Вся власть советам”, “Долой министров-капиталистов”. По-видимому, этому событию Временное правительство не придало важного значения. По крайней мере, никаких особых мер против выступления не было принято».
4 (17) июля численность толпы, вышедшей на улицы Петрограда, достигла полумиллиона человек, и в ней простые рабочие, мирные обыватели и зеваки смешались с хорошо вооруженными людьми – солдатами, матросами и красногвардейцами. Большевики присоединились к демонстрантам.
Каринский Николай Сергеевич, адвокат:
«4 июля утром Переверзев <…> рассказал мне, что в Петрограде начались серьезные беспорядки, вернее, восстание. На улицу вышли кроме пулеметного полка и другие воинские части. Вышли и рабочие с такими же, как вчера, плакатами. Вероятно, несколько десятков тысяч человек. Вооруженные солдаты носятся на грузовиках по улицам, угрожают стрельбой в прохожих, бесчинствуют. Прибыл из Кронштадта крейсер “Аврора” и вооруженные матросы… Правительство переходит в штаб главнокомандующего Петрогр[адской] армией [Петроградского округа – В.Р.] ген[ерала] Половцева на Дворцовой площади. Врем[енное] правительство отдало Половцеву приказ очистить Петроград “от людей с оружием в руках”, но у него сил мало».
Еремеев Константин Степанович (1874–1931) – революционер, партийный и военный деятель, журналист. После Февральской революции прибыл в Петроград и стал членом редколлегии газеты «Правда». С декабря 1917 года командующий войсками Петроградского военного округа.
Еремеев Константин Степанович, революционер, член редколлегии газеты «Правда»:
«4 (17) июля днем были вооруженные демонстрации, продолжение бывших накануне. Была стрельба. Я оставил редакцию, чтобы пройти по Невскому до Садовой, и по Садовой через Марсово поле вернулся. Везде были массы людей. Все громадное Марсово поле (площадь Жертв Революции) было покрыто кучками людей, тесно гнездившихся каждая около одного или двух спорящих ораторов. Проходили с плакатами ряды вооруженных людей – рабочих, солдат, матросов. Вблизи храма Воскресения я остановился у одной кучки и, не знаю почему, ввязался в спор о большевиках и немецких шпионах, хотя не хотел ввязываться и торопился в редакцию. Как-то так вышло, что слово за слово я стал говорить, а моего оппонента, интеллигентика в очень приличной солдатской шинели, осаживали, когда он врывался в мою речь.
Однако мои слова не всем нравились, начались выкрики, потом мой оппонент схватил меня за грудь и крикнул:
– Он сам большевик! Я его знаю. Сведем его, пусть там разберут, что за фрукт! Может, он шпион!?
Вот тебе и прогулялся из редакции. Как же теперь номер делать? Не зря меня ребята предупредили не ходить.
Я крикнул, что я фронтовик и удостоверение у меня есть. А так как этот тип все дергал меня за грудь, захватив гимнастерку, то я дал ему кулаком в подбородок, отчего он сразу онемел и выпустил меня. Тут было загалдели разные голоса: побить меня, вести куда-то, – но выручили матросы. Их было человек пять, с георгиевскими ленточками гвардейского экипажа.
Один из них раздвинул толпу и стал около меня, говоря:
– Что вы, граждане, разоряетесь? Братишка правду сказал. А не нравится – не слушай или говори свое. А за грудки хватать – на это правов нет…»
Никитин Борис Владимирович, офицер контрразведки:
«В восьмом часу выхожу с портфелем и иду по набережной в Штаб округа. Проходя мимо Летнего сада, встречаю, к своему удивлению, выходящего из ворот великого князя Николая Михайловича. По-видимому, он уже возвращается как ни в чем не бывало со своей утренней прогулки. Великий князь знал меня много лет. Он здоровается и закидывает вопросами. Как раз в этот момент мимо нас мчится автомобиль с вооруженными, расхлябанными солдатами, очевидно, разведчиками противника, а судя по внешности, взятыми из какого-нибудь притона с окраины столицы. Великий князь указывает на них и спрашивает: «Когда же кончится это безобразие?» Отвечаю, что это уже совсем не безобразие, а восстание. Советую ему прекратить прогулку и сегодня не выходить из дому».
Плеханов Георгий Валентинович (1856–1918) – теоретик и пропагандист марксизма, философ, видный деятель российского и международного социалистического движения. Входил в число основателей РСДРП и газеты «Искра». К Октябрьской революции отнесся отрицательно.
Плеханов Георгий Валентинович, основатель российского марксизма:
«Если его [правительства – В.Р.] глава не сомневается в том, что беспорядки, оросившие кровью улицы Петрограда, организованы были при участии германских правительственных агентов, то ясно, что оно не может отнестись к ним так, как должно было бы отнестись, если бы видело в них только печальный плод тактических заблуждений меньшинства нашей революционной демократии. Беспорядки на улицах столицы русского государства, очевидно, были составной частью плана, выработанного внешним врагом России в целях ее разгрома. Энергичное подавление этих беспорядков должно поэтому, со своей стороны, явиться составною частью плана русской национальной самозащиты».
Суханов Николай Николаевич, меньшевик:
«Луначарский рассказал мне неизвестные детали об июльском восстании. Они были неожиданны и странны. По словам Луначарского, Ленин в ночь на 4 июля, посылая в “Правду” плакат с призывом к “мирной манифестации”, имел определенный план государственного переворота. Власть, фактически передаваемая в руки большевистского ЦК, официально должна быть воплощена в “советском” министерстве из выдающихся и популярных большевиков. Пока что было намечено три министра: Ленин, Троцкий и Луначарский. Это правительство должно было немедленно издать декреты о мире и о земле, привлечь этим все симпатии миллионных масс столицы и провинций и закрепить этим свою власть. Такого рода соглашение было учинено между Лениным, Троцким и Луначарским. Оно состоялось тогда, когда кронштадтцы направлялись от дома Кшесинской к Таврическому дворцу… Самый акт переворота должен был произойти так. 176-й полк, пришедший из Красного Села <…> должен был арестовать ЦИК. К тому времени Ленин должен был приехать на место действия и провозгласить новую власть. Но Ленин опоздал. 176-й полк был перехвачен и “разложился”. Переворот не удался. Таков был рассказ Луначарского. То есть я помню его именно в таком виде, и эти мои воспоминания совершенно отчетливы».
Краснов Петр Николаевич, генерал:
«Об июльских днях в Петрограде и попытке большевиков захватить власть мы знали мало. “Были беспорядки”, – говорили в дивизии и больше интересовались тем, кто убит и ранен, так как были между ними и знакомые, но о роковом значении начавшейся борьбы за власть во время войны мы не думали. Слишком были заняты своими злободневными текущими делами».
Гиппиус Зинаида Николаевна, поэтесса, идеолог русского символизма:
«Вожаки большевизма <…> пользуются круглым ничегонепониманием тех, которых намерены привести в бунтовское состояние. Вернее – из пассивно-бунтовского состояния перевести в активно-бунтовское. Какие же у них, собственно, цели, для чего должна послужить им эта акция – с полной отчетливостью я не вижу. Не знаю, как они сами это определяют. Даже не ясно, в чьих интересах действуют. Наиболее ясен тут интерес германский, конечно».
Красин Леонид Борисович, социал-демократ:
«Ну, большевики таки заварили кашу, или, вернее, пожалуй, заварили не столько они, сколько агенты германского штаба и, может быть, кое-кто из черной сотни <…> Описывать тебе все это по порядку нет смысла