«На следующий день, 23-го, кабинет был уже вполне готов. Выглядел он таким образом. Керенский оставил себе портфели военного и морского министров, а заместителями своими по морским и военным делам назначил известных нам Савинкова и Лебедева (оба эсеры, но фигуры нарочито одиозные для демократии). Некрасов, заместитель по председательству в Совете Министров, получил портфель финансов. Терещенко, Скобелев и Пешехонов остались на своих местах. Ефремов получил государственное призрение, Прокопович – промышленность и торговлю, а Авксентьев – внутренние дела. Министром юстиции ныне оказался Зарудный, также личный друг Керенского, беспартийный радикал. Для почт и телеграфов вызвали из Москвы адвоката Никитина, считавшегося социал-демократом, но на деле бывшего к социал-демократии не ближе, чем Прокопович. Затем шли четыре вожделенных кадета: Кокошкин – государственный контролер, Карташев – обер-прокурор Синода, Юренев – министр сообщений и Ольденбург – просвещения. И все это увенчивалось <…> пораженцем Черновым. Такова была третья коалиция. Ни малейшей программы или декларации от нее не последовало.
Но, собственно, можно ли было назвать это коалицией? Какими путями, какой игрой стихий в голове Керенского попал сюда Чернов, мне неведомо. Очевидно, это должно было служить доказательством неограниченных возможностей премьера. И Чернов не посовестился снова поспешить на зов, чтобы стать в прежнее нестерпимое положение… Но во всяком случае Чернов и Скобелев были единственными советскими людьми и социалистами в этом кабинете. И постольку этот кабинет, пожалуй, не был коалицией, а просто имел двух заложников-социалистов в стане буржуазии. Ибо остальные “социалисты” – Керенский, Авксентьев, Прокопович, Никитин, Савинков, Лебедев, Пешехонов – были такими элементами, на которых <…> искони держалась буржуазная диктатура в прекрасной Франции <…>
При первом взгляде на состав нового кабинета обращают на себя внимание таинственное исчезновение из него советского лидера Церетели. Об этом было пересудов без конца. Но факт тот, что Церетели, несомненно, был не особенно пригоден для пассивной роли заложника. Влекомый своей идейкой, он был безропотно покорен «живым силам страны». Но его идейка все же не мешала ему оставаться некой личностью, да еще опасной тем, что за ним стоял Совет, армейские организации и все то, чему совсем не следовало бы существовать на свете. Поэтому полномочный Керенский постарался вытеснить, выдавить советского лидера из своего кабинета. Об этом Церетели прямо говорил в частных беседах. Но молчал об этом публично – в интересах престижа коалиции “живых сил”…
Так стряпала кучка политиканов полномочную и безответственную революционную власть в эпоху упадка».
После назначения председателем Временного правительства эсера А.Ф. Керенского Всероссийский Центральный исполнительный комитет (ВЦИК) принял решение о признании за правительством неограниченных полномочий.
Суханов Николай Николаевич, меньшевик:
«В воскресенье <…> в Белом зале началось объединенное (с крестьянским ЦИК) заседание и опять продолжалось чуть не всю ночь <…>
Церетели вернулся к кризису власти, отметил, как благополучно и удачно он был разрешен, а затем нарисовал мрачную и, можно сказать, страшную картину нашего внутреннего и военного положения. В частности, он огласил приведенную мною телеграмму с фронта. Это были предпосылки. А выводы были те, что необходимо сделать новое правительство сильной властью, снабдив его неограниченными полномочиями.
На подмогу выступил и Дан. Исходя из левых соображений, он поставил, в интересах правых, все точки над “и”.
– Мы не должны закрывать глаза на то, – сказал он, – что Россия стоит перед военной диктатурой. Мы обязаны вырвать штык из рук военной диктатуры. А это мы можем сделать только признанием Временного правительства Комитетом общественного спасения. Мы должны дать ему неограниченные полномочия, чтобы оно могло в корне подорвать анархию слева и контрреволюцию справа… Не знаю, сможет ли уже правительство спасти революцию, но мы обязаны сделать последние попытки. Только в единении революционной демократии с правительством спасение России…»
Из дневника Николая II:
«25 июля. Вторник.
Новое Временное правительство образовано с Керенским во главе. Увидим, пойдет ли у него дело лучше? Первейшая задача заключается в укреплении дисциплины в армии и поднятии ее духа, а также в приведении внутреннего положения России в какой-нибудь порядок!»
Бунин Иван Алексеевич (1870–1953) – писатель, первый лауреат Нобелевской премии по литературе из России. После революционных событий в Москве переехал в 1918 году в Одессу. Активно сотрудничал с Белым движением. При подходе большевиков к Одессе в 1920 году эмигрировал во Францию.
Бунин Иван Алексеевич, писатель:
«Кажется, одна из самых вредных фигур – Керенский. И направо, и налево. А его произвели в герои».
Суханов Николай Николаевич, меньшевик:
«Но еще оставались надежды! Надежды – не только на неиссякшие развязанные силы и пробужденное сознание народных масс. Были еще надежды и на самую коалицию <…> Ныне она получила новые полномочия, “неограниченные” права. На что она употребит их, как не на доказательства своей “лояльности” перед плутократией, как не на развязывание рук “законной” буржуазной власти в “буржуазной” революции? Или ослабла ее государственная мудрость? Или сейчас, в упоении победой, коалиция откажется от контрреволюционных эксцессов?.. Нет, верить в это не было никаких оснований. Несравненные наглядные уроки массам были обеспечены».
Кантакузина Юлия Федоровна, княгиня:
«Начиная с июля Керенский все больше терял контроль над ситуацией и менялся – и как личность, и как политик. Трудно сказать, отчего это происходило, – то ли вследствие слабого здоровья, оттого что сказалось напряжение, вызванное разнообразием дел и огромной ответственностью; то ли он осознал некоторые серьезные недочеты революции, и это так повлияло на него; то ли он просто относился к тем людям, которые не в состоянии выдержать собственный успех. Когда-то он был “из народа” и презирал роскошь. Теперь же он перебрался в Зимний дворец, занял там покои императора, спал в постели монарха, пользовался его письменным столом и его машинами, давал торжественные и церемонные аудиенции, окружил себя роскошью и охраной».
Чернов Виктор Михайлович, первый и последний председатель Учредительного собрания:
«Временное правительство тщетно пыталось руководить великой революцией так, словно оно имело дело с дворцовым переворотом. Оно могло бы принять революцию, но без ее революционных последствий. В этом и заключалась тайна его неспособности к творчеству».
Красин Леонид Борисович, социал-демократ:
«Вся многоголовая “власть” была <…> в состоянии полной растерянности <…> Можно было сделать что угодно, но болтуны остались болтунами, и, когда вместо вынесения резолюции или писания громовых статей потребовалось проведение лозунга в жизнь, грозные вожди и руководители всемирного пролетариата <…> не сделали даже попытки извлечь из разыгравшихся событий и пролитой уже нелепым и бесцельным образом крови хоть что-либо для осуществления своих тактических программ».
25 июля (7 августа), по приказу Временного правительства, арестовали одного из лидеров большевиков А.В. Луначарского, обвиненного в государственной измене.
Каринский Николай Сергеевич, адвокат:
«В начале обеда неожиданно для хозяев пришел Луначарский (кажется, он знал, что я буду обедать у Манухиных). Луначарский начал говорить по поводу сообщения, что Ленин не призывал к восстанию с балкона особняка Кшесинской, а предательства и измены вовсе не было. Я ответил: говорят, что и вы призывали к восстанию с того же балкона, и если это подтвердится, то вы также будете привлечены к делу и арестованы по моему распоряжению. Луначарский, растерявшись, уронил ложку в суп, забрызгав себя и скатерть супом, и сказал неуверенно: “Но я имею алиби”. – “Слышал об этом”, – ответил я ему. На следующий день обвинение против Луначарского подтвердилось, и он был арестован».
Гиппиус Зинаида Николаевна, поэтесса, идеолог русского символизма:
«Очень плохи дела. Мы все отдали назад, немцы грозят и югу, и северу. Большевики (из мелких, из завалящих) арестованы, как, например, Луначарский. Этот претенциозно-беспомощный шут хлестаковского типа достаточно известен по эмиграции. Савинков любил копировать его развязное малограмотство».
26 июля (8 августа) в Петрограде открылся VI съезд РСДРП(б). На съезде присутствовало 267 делегатов, представлявших 162 партийные организации (всего в партии на тот момент было 240 000 членов).
Съезд проходил полулегально, ибо угроза его закрытия со стороны Временного правительства была вполне реальна: пришлось менять места заседаний съезда, а также сократить продолжительность его работы.
Тем не менее съезд рассмотрел политический и организационный отчеты ЦК РСДРП(б), с которыми выступили И.В. Сталин и Я.М. Свердлов, обсудил политическое и экономическое положение страны, принял новый Устав партии, определил задачи и тактику партии в предвыборной кампании в Учредительное собрание. На съезде было решено, что власть должна браться путем вооруженного восстания. Съезд снял лозунг «Вся власть Советам!» как лозунг мирного развития революции, уже не соответствующий новой обстановке. Он признал, что диктатура буржуазии может быть ликвидирована только путем победоносного вооруженного восстания. Плюс съезд избрал Центральный Комитет, куда вошли В.И. Ленин, Л.Б. Каменев, Г.Е. Зиновьев, Л.Д. Троцкий, Н.И. Бухарин, А.И. Рыков, В.П. Ногин, Ф.Э. Дзержинский, Я.М. Свердлов, И.В. Сталин, А.С. Бубнов, А.М. Коллонтай, Г.Я. Сокольников, М.С. Урицкий, С.Г. Шаумян и др. (всего 21 человек).
Бухарин Николай Иванович (1888–1938) – революционер, политический, государственный и партийный деятель, член ЦК РСДРП(б) в 1917–1934 гг. С конца 1917 по 1929 г. – ответственный редактор газеты «Правда». С 1919 года входил в Политбюро, занимаясь в основном вопросами теории.